Горячая детка! присвистнул тот. По интернату, говоришь, ты ее знаешь? Значит она тоже из этого, как его там, «Вознесения»? Не знаешь, она из фавел, или с пустошей?
Спроси у нее, если хочешь, ответил я, не пожелав выдавать этому не слишком приятному типу то, что Рина как-то поведала мне во время одной из наших бесед тет-а-тет.
А ты-то, Димитрис? Сам откуда? поинтересовался рыжеволосый курсант Бен МакБрайд, еще один сын офицера полиции, продолживший отцовскую династию (мы знали истории друг друга вкратце после знакомства, произведенного куратором нашей группы в первый день обучения)
МакБрайд в это время раздевался у соседнего шкафчика, и, видимо, слушал наш разговор в пол-уха. В отличие от Дэвиса, который меня слегка раздражал, Бен при первом знакомстве показался неплохим малымспокойный, собранный, не болтливый. Уже одно то, что он с первого раза запомнил мое имя, невольно располагало. Однако я был не слишком рад расспросам о моем прошлом.
Я из Европы, уклончиво ответил я, запирая свой шкафчик замком со сканером отпечатка пальца, и, взяв полотенце, направился душ.
Она назвала тебя каким-то другим именем, припомнил Дэвис, поспевая за мной.
Нам в интернате давали другие имена, нехотя признался я.
Ни фига себе. Сурово. А зачем это?
Так там принято, пожал плечами я. Но я оставил себе старое.
Его же хрен запомнишь! пожаловался парень.
Не каждому повезло родиться «Роном» или «Беном». Может быть, «Дима» будет достаточно просто, чтобы даже ты смог запомнить? с легким раздражением переспросил я, взглядом дав парню понять, что ему пора отвянуть со своими бесконечными вопросами.
Эй, дружище, извини, если что, почувствовав угрозу, обезоруживающе улыбнулся Рон. Я как-то даже не подумал, может, эта Рина, ты с ней, э-э-э?..
Нет.
Отлично. И что же, у тебя есть кто-то?
«Эти вопросы никогда не закончатся», подумал я.
Я не намерен отвечать на такой вопрос, заданный мужиком, когда мы с ним заходим в душ, ответил я, занимая одну из кабинок и открывая воду.
МакБрайд, заходя в соседнюю кабинку, невольно прыснул от смеха.
Когда после душа мы переодевались обратно в повседневную форму, Рон Дэвис вдруг присвистнул и показал мне большой палец.
Что еще?
Только что видел фотку твоей девчонки в социальной сети. Чтоб меня! Курсант Кейдж рядом с ней была бы похожа на портового грузчика. У вас с этой бэйби все серьезно?
Живем вместе, знакомы пятый год, нехотя буркнул я. Ты что, досье на меня собираешь?
Пятый год? завистливо переспросил Дэвис. Черт. Предложи ей свою руку и сердце, приятель. С такой деткой можно прожить пятьдесят лет. Или даже сотню.
Ученые еще не изобрели средства, чтобы цыпочки оставались такими же свежими и хорошо пахнущими через пятьдесят лет, Рон, хмыкнул кто-то из курсантов.
Ага. Да только и хрен через пятьдесят лет не будет стоять как штык! не растерялся Рон. Знаете что, мужики? Если бы у меня была такая дама, как у этого везучего сукина сына с непроизносимой польской фамилией, я бы уже вел ее под венец.
Тебе просто надо выпустить где-нибудь пар, посоветовал Дэвису кто-то. Нет ничего унылее, чем восемнадцатилетний девственник.
Да пошел ты! обиделся Рон.
Я не присоединился к смешкам, звучащим в раздевалке, но почувствовал облегчение из-за того, что треп переместился с моего прошлого на другие темы. Коренные жители Анклава, сыновья полицейских, такие как Дэвис и МакБрайд, вряд ли оценили бы по достоинству мою историю, начавшуюся в никому не известном селении, о котором они могли слышать лишь то, что где-то там находятся плохие парни, которые называют себя «Альянсом».
Как прошла первая неделя, Дима? поинтересовалась Джен пятничным вечером, когда мы укладывались в кровать после того, как я вернулся из тренажерного зала и принял душ.
Вид у нее был уставшим. Второй курс в медицинском был сложнее первого, а Дженет Мэтьюз всерьез собиралась стать квалифицированным хирургом-офтальмологомиз тех, кто способен не только включать и выключать лазеры, но и взять в руку глазной скальпель, когда понадобится. Такие специалисты могли рассчитывать на две сотни тысяч фунтов в год или даже больше. Но вначале им предстояло пройти непростую подготовку, благодаря которой австралийские врачи считались самыми компетентными в мире.
Вовсе не так уж плохо, подытожил я, ложась рядом с ней на кровать.
Видел там свою Рину?
Только не начинай, ладно? закатил глаза я.
Просто спросила, невинно пожала плечиками девушка.
С тех пор как мы поселились в нашей квартире, она спала в мягкой закрытой пижаме, в чем, по-моему, не было большой необходимости в условиях австралийской жары. Я бы предпочел видеть ее рядом голой, тем более, что у нее было прекрасное тело. Впрочем, даже в этой миленькой пижамке она была невероятно привлекательна. Джен уже смысла с себя на ночь косметику и ее лицо приобрело свои природные черты, которыми она сама была недовольна и называла «блеклыми» из-за того, что светло-розовые губы и светло-рыжие брови и ресницы слабо выделялись на фоне кожи. Впрочем, мне они таковыми не казались.
Хорошо выглядишь, как всегда, заметил я.
Что? прикрыв ладонью зевок и потерев слипающиеся от усталости глаза, переспросила девушка. Судя по тому, как я себя чувствую, это не может быть правдой, но все же спасибо за комплимент.
В моей голове невольно закрутились вполне понятные мысли, но день выдался слишком насыщенным, чтобы у меня оставались силы закончить его чем-то интересным в этой постели, для чего вначале придется преодолеть сопротивление девушки, чувствующей себя не менее уставшей. Да и был у нас секс несколько дней назад пять, кажется или семь?
Вряд ли озабоченный Рон Дэвис понял бы меня, если бы увидел, как я желаю своей сногсшибательно красивой девушки спокойно ночи и переворачиваюсь на другой бок.
***
Я втягивался в свою новую жизнь довольно быстро. Неделя шла за неделей, месяцза месяцем, и, поскольку я не отсчитывал дни, как делал это в «Вознесении», а просто жил и даже получал от жизни удовольствие, время летело незаметно.
Учеба в полицейской академии, к которой я поначалу отнесся как к вынужденному злу, быстро затянула меня и даже начала нравиться. Когда-то я мечтал о космосе, но жизнь быстро меняется, и вот сейчас из меня готовили человека, который будет заниматься, в общем-то, достойным и необходимым обществу трудомблюсти законность, пресекать преступления, помогать законопослушным гражданам. Быть может, мне придется применять когда-нибудь кулаки, дубинку или даже пистолет против людей, которые нарушают закон, но кто-то должен делать это, а я, в сущности, имею для этого необходимые навыки. Как полисмен, я буду пользоваться в обществе уважением, даже среди таких, как Ральф Мэтьюз, и, кроме того, у меня будут многие привилегии и льготы, а также весьма достойная, по меркам муниципальной службы, зарплата. Так есть ли у меня причины для жалоб?
Войцеховский, Дюран! провозгласил Чанг-Су, хлопнув в ладоши.
Шел четвертый месяц учебы. Пять учебных групп вновь собрались в спортивном зале. Предстоял очередной учебный поединок на полицейских дубинках («тонфах» на профессиональном жаргоне). Такие поединки начались в прошлом месяце и по их опыту мы успели убедиться, что дело это отнюдь не шуточное. Несмотря на защитную экипировку и определенные ограничения по нанесению ударов, получить травму здесь было вполне реально, а синяки мы и вовсе не считали.
Многие, как и Рон Дэвис, поначалу смеялись над тем, что нас обучают владению столь примитивным оружием, однако лейтенант Чанг-Су быстро добился от нас серьезного отношения к этим штуковинам, начав с того, что вступил в бой против трех желающих и с легкостью поверг их на маты в течение минуты, позаботившись, чтобы каждый доброволец получил «на память» болезненную ссадину. Кореец двигался с ловкостью и упругостью кошки, и наносил удары с такой быстротой, что за его движениями не способен был уследить человеческий глаз. Неуклюжее с виду орудие казалось продолжением его тела.
Как объяснил нам лейтенант, персональное спецсредство М3А1 (по служебным инструкциям его предписывалось называть именно так, и ни в коем случае не «тонфой» или «дубинкой») является нашим самым лучшим и надежным другом, которого мы должны знать так же хорошо, как часть своего тела.