Лежа на животе, я смотрел заплывшим взглядом в свой угол, где расплывающийся силуэт Рины Кейдж яростно кричал мне что-то, призывая жестом подниматься, а Энди с Джеффом и другие члены команды лишь стояли, держась за головы и подбородки, потому что они были свидетелями того, как по их боксеру только что проехался каток в человеческом обличье, и опасались, что прямо из дворца спорта мне предстоит отправиться в госпиталь, а если так, то бронзовая медаль автоматически отойдет сингапурскому поляку, потерпевшему поражение от Диего Батисты всего несколько минут назад на этом же ринге.
«Ну ты и идиот», донеслась до меня первая разумная мысль несколько секунд спустя. Поддавшись эмоциям, я избрал глупейшую тактику и поплатился за это. Крякнув, я перевернулся на спину, распластавшись на ринге, как черепаха, выброшенная на мель прибоем. Мой взгляд, поначалу расплывавшийся, сошелся на лице рефери и на его пальцах, которые показывали цифры: «3», «4», «5»
Лицо рефери замерло перед моим взглядом, потому что в эту секунду я осознал, что австралийский спортсмен, столь быстро и бесславно деклассированный в полуфинале, никогда не станет национальным героем, даже если он каким-то чудом переживет полученный удар и вымучит бронзовую медаль в бою за третье место. Не будет громких приветствий и фанфар, не будет победно звучащего гимна Австралийского союза, и, что самое страшноеникто не поднесет мне микрофон, чтобы весь мир услышал несколько слов, сказанных новой гордостью нации. Будет лишь позор и забвение. Мой шанс будет утрачен, и никогда больше не повторится.
«Ну уж нет!»решительно сказал я себе и, справившись с головокружением, встал на счет «8», все еще слегка пошатываясь, но показывая рефери, что могу драться дальше.
Невероятно! кричали комментаторы. Впервые на протяжении всех игр боксёр, посланный на пол ринга страшным кроссом Молотильщика, нашёл в себе силы, чтобы подняться на ноги. Вау! Рефери сигнализирует, что Димитрис Войцеховский готов продолжить бой!
Когда русский удивленно обернулся, не веря, что противник, которого он только что свалил своим фирменным ударом, снова на ногах, я вдруг почувствовал растекающееся по телу спокойствие. Я только что испытал на себе самое лучшее, что у него есть, и я стою на своих двоих. Его удар оказался убийственно мощным. Но я уже почувствовал его на себе, и нет больше ничего, чем Молотильщик мог бы удивить меня. Теперь моя очередь.
Бокс! крикнул рефери.
Эти три раунда удивили всех, за исключением меня. В тот самый миг, когда я поднялся на ноги, я почувствовал в себе силы, чтобы выстоять этот бой против русского монстра. И я выстоял, с каждой следующей минутой становясь все увереннее. Я бил его не меньше, чем он меня, и даже больше. В середине третьего раунда я загнал его в угол серией ударов и не прекращал до тех пор, пока обессиленный, растерянный силач с рассеченной бровью и покрасневшим лицом не повис на мне, сохраняя клинч почти до самого конца раунда, так как он просто не чувствовал в себе сил, чтобы продолжать этот бой в том темпе, который я диктовал.
Лишь за десять секунд до конца он резко оттолкнул меня от себя и ринулся в завершающую атаку, надеясь нокаутировать меня под звуки гонга. Но я ждал этого отчаянного рывка. Поднырнув под страшный удар русского, я нанес ему отличный удар по печени, а затем, когда тот невольно отступил на несколько шаговдобавил левый джеб в уже разбитую бровь, злорадно следя за кровью, вновь залившей лицо обескураженного Молотильщика.
Стоп! рефери разнял нас под рев трибун, который был таким диким, словно все тридцать тысяч собравшихся тут людей вдруг превратились из добропорядочных обывателей в кровожадных первобытных аборигенов.
Всего лишь за десять минут я стал сенсацией, превратившись из очередного мальчика для битья в любимца толпы, Давида, который сражался с Голиафом. Трибуны аплодировали мне стоя, надрывая глотки. Диего Батиста тоже стоял на ногах и хлопал, уважительно кивая головой и удивленно говоря что-то своему тренеру.
Черт возьми! Рина первой скользнула под канатами, прыгнула мне на шею и раньше, чем я смог что-либо сказать, расцеловала меня в обе щеки, прыгая на месте и едва не плача от обилия эмоции. Сукин ты сын, Сандерс! Сукин сын! Ты хоть понимаешь, что ты только что сделал?! Ты это понимаешь, мерзавец?!!
Я не мог найти в себе силы, чтобы ответить хоть слово, настолько я был обессилен. Я ощущал, что один из моих зубов в левом ряду шатается после нокаутирующего удара, полученного в первом раунде, губа кровоточила, а левый глаз ощутимо напухал от хука, пропущенного во втором раунде. Но в этот момент мне было все равно. Пока моя команда обнимала и трясла меня со всех сторон, как будто я уже победил, я вызывающе уставился в VIP-ложу, где несколько мужчин китайской внешности в черных смокингах или в военной униформе, вскочив на ноги тревожно переглядывались и спорили о чем-то, находясь в недоумении из-за того, что их чемпион сидит в своем углу совершенно изможденный, пока врач зашивает ему отчаянно кровоточащую бровь. «Нервничайте, ублюдки?!»хотелось крикнуть мне. С полученным рассечением Андрею Соболеву практически невозможно будет выйти против Диего Батисты, чтобы продемонстрировать зажравшимся империалистам силу социалистического спорта и несгибаемого русского духа. Но, что самое страшное, Молотильщику может и не представиться такой возможности.
Не важно, что они скажут! тряся меня за плечи и тыча пальцем в сторону рефери, кричал Джефф, едва сдерживая слезы. Тымой герой парень, ясно?! Тынаш герой!!!
Судья объявил о моей победе с перевесом в четыре очка, что стало главной сенсацией дня. Это означало появление моего побитого лица и непроизносимого для австралийских обывателей имени на всех новостных сайтах, телеэкранах и страницах газет. Ненадолго, всего лишь на день или два, я стану одним из самых популярных людей в Австралийском союзе, сравнившись по частоте упоминания в Интернет-поисковиках чуть ли не с самим сэром Уоллесом Патриджем.
Краешком сознания я понимал, что жизнь больше никогда не будет такой, как прежде. Меня долго еще будут узнавать на улицах, в кафе и в спортзалах, просить автограф и фотографироваться. Преподаватели полицейской академии охотно проставят мне высшие баллы по всем предметам до самого выпуска лишь затем, чтобы пожать мне руку и рассказать своим знакомым, что учили самого Димитриса Войцеховского, который побил того русского на Сиднее-82. Напыщенный засранец Ральф Мэтьюз теперь будет с гордостью рассказывать своим коллегам, что этот пареньего будущий зять, и при ближайшей встрече расцелует меня, как родного сына. Мое имя и фамилию выгравируют на доске почета 4-го специального интерната сети «Вознесение» и разместят мое досье на его веб-сайте. Я не был тщеславен.
Но я был близок к тому, чтобы исполнить свой план.
***
Ресторан высокой кухни «Аурум» располагался на одном из верхних этажей «Призмы». Это было одно из самых дорогих и роскошных заведений Гигаполиса, в котором чашка кофе стоила порядка восьмидесяти фунтов. Я никогда не рассчитывал, что окажусь здесь, и не стремился к этому.
Если честно, то я вообще не мог представить себе, что места, подобные «Ауруму», могут существовать в постапокалиптической реальности, когда большая часть мира лежит в руинах или превращена в выжженные солнцем дикие пустоши. Уроженец Генераторного, прошедший спартанские условия интерната, я искренне считал образ жизни, который мы с Дженет вели в своей молодежной квартирке в Студенческом городке, вершиной достатка и изобилия.
Мраморная телятина с пикантным соусом, объявил за моей спиной вышколенный официант в дорогой алой ливрее, торжественно поднимая крышку с серебряного блюда, под которым исходило паром отборное мясо, видеть которое мне никогда еще не приходилось.
М-м-м спасибо, только и смог выдавить из себя я, неуверенно оглядывая сложные раскладки приборов около тарелки и чувствуя себя неловко из-за того, что я не понимаю, для чего мне так много вилок и ножей.
Длинный стол на двадцать персон, накрытый белоснежной скатертью, сервированный хрусталем и столовым серебром и украшенный хрустальными вазами с букетами живых роз и окруженный десятками свечей в летающих подсвечниках, находился у самого края вращающейся стеклянной поверхности, раскинувшейся на высоте одного километра над ночным Сиднеем, блестящим миллионами огней.