Далее был единый автомат М-1 с безпороховым безгильзовым патроном калибра 4,73-мм, который, несмотря на его внушительные размеры, принципиально не называли «штурмовой винтовкой»скорее всего, из политических соображений. Это была модульная система, которая собиралась, словно конструктор, с такой простотой, что с задачей мог бы справиться и ребенок. Не будучи мастером-оружейником, ты мог с легкостью установить на М-1 коллиматор, лазерный или дальний оптический прицел, заменить ствол на ствол другой длины, привинтить глушитель, прикрепить подствольный фонарь, гранатомет или другой вид конструкции, а также установить магазины разной емкости вместо стандартного 45-зарядного или привинтить сменный магазин рядом с заряженным. В любой комплектации автомат со складывающимся прикладом, выполненным из пластика, и удобной рукоятью имел настолько малую отдачу, что не составляло никакого труда научиться посылать очереди из трех патронов точно в цель с расстояния в пятьдесят или даже сотню метров. Как и М-10, автомат мог стрелять резиновыми патронами так же, как и боевыми.
Боевое ружье М-8 «полис» 12-го калибра являлось глубокой модификацией довоенного «Джекхаммера». Это оружие находилось в каждом полицейском автомобиле, ведущем патрулирование в потенциально опасных районах. В отличие от модификации М-8 «милитари», который был принят на вооружение армии, в полицейском варианте отсутствовала возможность вести огонь в автоматическом режиме, а тяжелый 20-зарядный дисковый магазин был заменен 8-зарядным коробчатым. Полиция использовала в М-8 патроны с малым зарядом дроби или пулевые, чтобы уменьшить вероятность случайных жертв среди мирного населения. Несмотря на это, ружье оставалось грозным оружием, которое предписывалось использовать лишь тогда, когда существовала прямая и явная угроза для жизни полицейского либо гражданских лиц.
Все это вооружение, конечно, являлось позавчерашним днем в современном мире и не могло быть даже сравнимо с теми образцами, которыми вооружены Объединенные миротворческие силы Содружества, Народно-освободительная армия Китая или частные военные компании. Однако полиция Сиднея все-таки не была военной организацией, что бы там ни говорил Рон, и была призвана применять летальное оружие лишь в крайних случаях, когда избежать этого невозможно. Счастливый офицер полиции мог выйти на пенсию, так и не воспользовавшись ни разу своим табельным оружием, и я был бы рад стать именно таким.
Обращаться с оружием у меня выходило неплохо, тем более, что я немало практиковался в этом под присмотром полковника Симоненко в Генераторном. Я был четвертым стрелком в группе по пистолетам, вторым по автоматам и пятым по ружьям, а по скорости разбора оружия занимал третье место.
Неплохие успехи я демонстрировал и на практических занятиях по боевой и тактической подготовке, которые проходили в режиме чередования реальных тренировок с симуляцией полицейских операций в виртуальной реальности, где все ощущения были практически реальными, разве что не чувствовалась боль от ран и не было настоящего страха. Спускаться по канату в полной боевой экипировке, вышибать двери, поражать неожиданно появляющиеся с разных сторон мишени при разном освещении и под воздействием шумовых эффектов, отличая силуэты вооруженных людей от силуэтов мирных граждан, метко бросать светошумовые гранаты, водить автомобиль в режиме ручного управления, проводить задержаниявсе это получалось у меня, во всяком случае, не хуже, чем у большинства курсантов, и с каждой следующей неделей мои навыки улучшались. Улучшение результатов вызывало у меня, сильно подверженного духу соревнования, глубокое удовлетворение.
Лишь изредка, находясь на стрельбище или в тренировочном зале, я ловил себя на мысли, что занимаюсь вовсе не тем, чем мне вообще-то хотелось и чего хотели для меня мои родители. Я проявил немалое упрямство, отказавшись от работы в ЧВК, однако снисходительная усмешка Чхона, уверенного, что он знает меня намного лучше меня самого, оказалась не столь беспочвенной, как я думал. Как бы я не артачился, я действительно оказался там, где они хотели меня видеть, и я действительно чувствовал в себе склонности к этому. В один прекрасный день я выйду из академии и попаду в какой-нибудь штурмовой отряд, который наводит порядок по ту сторону Социальной линии с помощью автоматаи неужели это будет так сильно отличаться от того, что могло бы ждать меня в рядах Альянса на войне в Центральной Европе или в ЧВК?
Это будто какое-то проклятие, поделился я своими переживаниями с Джен одним из вечеров, когда меня одолевали подобные терзания. Я пытаюсь найти себе мирное и спокойное место в жизни, только и всего. Но сама судьба, такое впечатление, толкает меня навстречу войне, насилию. Я не хочу быть громилой с пушкой, понимаешь? Я ни на кого в этом мире не держу зла.
Похоже, на проповедях вашего пастора Ричардса ты был более внимателен, чем пытался мне рассказать, Дима, зевнула Джен.
Ты издеваешься надо мной? удивился я.
Вообще-то Джен была не из тех, кто склонен к сарказму.
Вовсе нет. Просто мне кажется, что ты напрасно беспокоишься. Это вовсе не то, что предлагал тебе тот человек в интернатеубивать кого-то за деньги частной корпорации. Ты будешь служить в полиции, охранять закон, это благородное дело. Зная тебя, я убеждена, что ты не причинишь никому вреда, если этого можно будет избежать. Ты способен отличить добро от зла, трезво оценить ситуацию, сделать правильный и взвешенный выбор. Именно такие люди там и должны быть.
Ты считаешь, мне это подходит? с сомнением переспросил я.
Конечно, Дима. Я не знаю никого, кому бы лучше подошла такая работа.
«А знаешь ли ты, какой я на самом деле, милая?»подумал я в этот момент, удивленный убежденностью в ее голосе. Сам я не ощущал похожей убежденности. Я чувствовал себя слишком мягкотелым для такой работы, но я не в состоянии был признаться в этом никому, кроме себя, в том числе и своей девушке. Образ крутого парня, который я поддерживал перед ней, предполагал бравирование и показное спокойствие даже тогда, когда у тебя на душе скребут кошки и трясутся поджилки.
Роберт с женой тоже считали, что профессия полицейского подходит мне как нельзя лучше. Так полагали почти все мои приятели. Мне бы очень хотелось знать, что сказали бы по этому поводу мама с папой. К сожалению, об этом мне оставалось лишь догадываться. Выбор предстояло делать самому. Если только этот «выбор» существует вообще.
Что ж, натянуто улыбнулся я. Может быть, ты и права.
Глава 2
На дворе было 31 декабря. Вот уже несколько недель, как все фонарные столбы, провода и деревья на центральных улицах и в парках Гигаполиса были увешаны яркими рождественскими украшениями. Бросая вызов всей планете, задыхающейся под затянутым смогом небом за границами «зеленых зон», широкие проспекты Сиднея сияли рекламными проспектами, возвещающими о праздничных распродажах и о веселых новогодних вечеринках. Часы приближались к двенадцати, возвещая о скором наступлении 2081-го года.
Держа под руку Дженни, я не спеша прогуливался по бульвару, ведущему к крупнейшей в городе площадиплощади Содружества. Рядом шагало семейство Ленцов в полном составе: Роберт, Руби и Дэвид. Пятнадцатилетний подросток, тонкий, как жердь, в этом году поразил всех прическойирокезом, кожаной косухой, суровыми говнодавами и рваными джинсами в стиле милитари. Он нехотя брел рядом с родителями с демонстративно-скучающим видом, покачивая головой под звуки музыки, звучащей, видимо, в его нанодимнамиках.
Дэвид выглядит не слишком веселым, шепнул я Джен, кивнув на парня.
Это нормальное поведение для подростков, ответила она с высоты прочитанной ею в университете книги по педиатрии. Через пару лет это пройдет.
Я с сомнением покачал головой. Моя мать была педиатром и кое-что смыслила в воспитании детей, однако ее представление о гранях нормального было несколько иными.
Пусть лучше строит нам рожи здесь, чем сидит дома, уткнувшись в свой коммуникатор, почувствовав, что наш разговор касается его сына, сердито произнес Роберт.
Ему пришлось «обреалить» своего сына в прошлом месяце, когда он узнал, что тот пропускает занятия в школе, чтобы зависнуть со своими корешами в виртуальном мире. Роберт не любил распространяться об этом, но я догадывался, какой скандал произошел в доме Ленцов в тот день. «Обреаленные» всегда устраивают сильные истерики и становятся агрессивны, помню это еще по своему дружбану Джерому Лайонеллу.