Там люди, сказал я хриплым спросонья голосом, потерев замерзшие ладони одну о другую и подышав на них, чтобы отогреть.
Ронин лишь недовольно сощурился, мол, не болтай и предоставь это мне. Я надеялся, что он и впрямь знает, что делает. Мы находились в водах, которые Евразийский Союз причислял ко своим внутренним. Любой патруль, если они вообще бывают в этой глухомани, удаленной от ближайшего цивилизованного поселения на много сотен миль, имел полное право задержать нас или расстрелять на месте как нарушителей границыи никакие мирные договора нас не спасли бы.
У меня под одеждой в подмышечной кобуре был пистолет M-19 «компакт» калибра 6,35 мм с 10-зарядным магазином, знакомый мне еще со времен работы детективом в полиции Сиднея, а сзади левой голени был спрятан ножик с выдвижным лезвием на кнопке, вроде тех, что любила уличная шпана. Отправиться на пустоши безоружным мог лишь полный идиот. Но это оружие не было предназначено для полноценного боя, и не спасло бы меня, если бы мы столкнулись с евразийцами.
На ветхой деревянной вымостке на самом краю села нас ждал пожилой мужчина в старой подбитой мехом куртке, похожий внешне на представителя одной из народностей оленеводов, которые издавна населяли тундру, с охотничьим карабином за спиной и папиросой в зубах. У его ног спокойно сидели и мерно дышали, высунув языки, пара сибирских лаек. Несмотря на то, что мужчина уже прекрасно мог видеть лодку, Ронин достал большой фонарь и несколько раз мигнул им в определенной последовательности. Лишь тогда встречающий приветливо махнул рукой.
Когда мы пришвартовались, привязав катерок к вымостке, мой спутник начал общаться с дедом по-китайски. Я расслабленно присел на вымостке, потягивая затекшие ноги и позволил дружелюбным псам меня обнюхать.
Идем! велел мне Ронин по-английски минуту спустя.
В Манилы, которые являли собой, по-видимому, мелкое полудикое поселение, какие часто можно встретить на пустошах, дед с лайками нас не повел. Мы обошли селение стороной, по неприметной тропе, идущей по тундре. Несмотря на свои преклонные года, двигался он легко и быстро. Плохо тренированный и непривычный к длительному пешему ходу человек наверняка быстро отстал бы от него. Никто из спутников не был разговорчив, и я тоже не болтал. Первое время рассматривал новые для себя пейзажи. Но они были до того унылыми и однотонными, что это занятие мне вскоре наскучило. Дальше смотрел под ноги, так как тропинка была каменистой.
Примерно через полчаса пути мы остановились, когда лайки вдруг навострили уши и зарычали, а в зарослях сухого кустарника невдалеке от нас послышалась неуклюжая шумная возня. Проводник сделал нам знак рукой замереть. Сам он начал тихо ласково шептать что-то, успокаивая собак, и в то же время медленно снимать из-за плеча карабин. Ронин тоже потянулся к набедренной кобуре, а язапустил руку за пазуху, но проводник жестом призвал нас не делать глупостей. Привычным движением сняв своё оружие с предохранителя, но ничего больше не предпринимая, дед простоял несколько минут, как каменное изваяние, сдерживая собак и прислушиваясь к удаляющемуся шуму. Когда шум совсем стих, старик расслабился и убрал оружие. Повернувшись, он усмехнулся, обнажив немногочисленные зубы, и бросил Ронину несколько фраз по-китайски.
Что говорит? полюбопытствовал я.
Говорит, что это, наверное, был медведь. Их развелось здесь много, а еды мало. Вот они и бродят в окрестностях села.
Не думал, что медведи еще сохранились в дикой природе.
А вы там в своих городах много чего не знаете! презрительно хмыкнул он.
Я едва заметно иронично усмехнулся. Ронин был «городским» даже в большей степени, чем я. Я знал из его досье, которое просматривал, еще работая в полиции, что парень вырос в Ускоглазом гетто около Сиднея. И я прекрасно понимал, что присутствие медведя в безлюдной тундре взбудоражило его уж точно не меньше, чем меня. Но если для него важно провести черту между мной и собой, и продемонстрировать, что он, в отличие от меня, принадлежит к простым людям, привыкшим к суровым условиям жизничто ж, дело его.
Мы шли бодрым шагом без остановки никак не меньше двух часов. Многострадальное колено, как обычно при длительных нагрузках, начало ныть. Но я и не думал жаловаться. Дело даже не в том, что мне хотелось выглядеть более крутым, чем Ронин, который к тому времени ощутимо вспотел и начал спотыкаться о булыжники. Просто нытье суставов было сущей мелочью на фоне избавления от другой, гораздо худшей боли, которую я испытывал почти полтора годас момента своего выхода из комы.
Тусклое камчатское солнце поднялось уже достаточно высоко. Его незримое присутствие чувствовалось даже сквозь плотную завесу облаков. Звезда устремила на планету свою мощь, не заботясь о выживании населяющих ее букашек, настолько глупых, чтобы разрушить слой атмосферы, защищающий их от смертоносных УФ-лучей. Но я мог позволить себя поднять глаза и смело посмотреть на светило сквозь окуляры очков. Глаза практически не чувствовали его мощилишь ласкающий лицо свет. Я с удивлением следил за тем, как левый глаз размеренно моргает, не раздражаясь из-за света. Голова была ясной и спокойной. И это вызывало во мне чувство просто невероятного, давно забытого облегчения.
«О, Боже, подумал я уже не впервые. Спасибо тебе, что ты послал мне Дженет Мэтьюз и дал крупицу здравого смысла, чтобы услышать ее совет!» На N-ную в своей жизни операцию я ложился, скрепя сердце. Но после того, как я провел три дня в офтальмологической клинике и еще две недели проходил с повязкой на глазу, я почувствовал себя другим человеком. Глаз больше не болел и не дергался. И это казалось таким естественным, что сложно было поверить, что совсем недавно я жил с этой практически непрекращающейся болью.
Наконец мы приблизились к невысокой гряде скал. Каменистые отроги выглядели пусто, если не считать птиц, а может быть, летучих мышей, которые гнездились в узких расселинах меж камней, куда не попадал солнечный свет. При нашем появлении летучая живность беспокойно засуетилась. Дед, однако, не обратил на нее ни малейшего внимания. Он провел нас к небольшой пещере у подножья одной из скал, которую практически невозможно было приметить, если не знаешь, где искать. В маленькой пещерке скрывалась прочная ржавая металлическая дверь, ведущая куда-то в середину скалы.
Пришли, отерев со лба пот, объявил Ронин.
Пока он благодарил деда по-китайски и отсыпал ему в ладонь что-то, что он достал из кармана своей куртки (должно быть, патроныуниверсальная валюта на пустошах), я с интересом приблизился к двери. Дверь выглядела столь ветхой, словно ей не пользовались уже много лет. Но об обратном говорила установленная над дверью камера видеонаблюдения в бронированном купольном корпусе. Можно было не сомневаться, что объектив направлен прямо мне на лицо.
Отодвинув меня, Хуай с серьезным лицом посмотрел в объектив камеры. Затем начал сосредоточенно выстукивать короткие серии ударов, тихо нашептывая что-то себе под нос, чтобы не ошибиться в последовательности. Со стороны могло показаться, что в его действиях многовато показушной конспирации, которая больше подошла бы шпионскому боевику, чем реальной жизни. Но я не мог винить его и его товарищей в том, что они предпринимают любые усилия, дабы повысить свои шансы остаться в живых подольше.
Хорошо, произнес мужской голос из динамика, соседствующего с камерой, когда Ронин закончил. Теперь дай-ка посмотреть на второго. Сними очочки и шапочку и подойти поближе, красавица, чтобы я мог тебя как следует рассмотреть!
Выполнив указанное, я вперился в камеру. За несколько суток странствий я оброс седой бородой пущей прежнего. Однако человек по ту сторону двери, или, что вероятнеекомпьютер, все-таки ухитрился меня распознать. И около минуты спустя замок на двери с громким скрежетом отворился.
§ 2
Как и следовало ожидать, за дверью мы увидели ствол, направленный на нас. Он принадлежал небольшому пулемёту на пирамидальной турели, который был размещён в тёмном закутке напротив двери. Ствол размеренно двигался туда-обратно, описывая широкую дугу. Каждый раз, как мы попадали в поле обстрела, индикатор на механизме мигал подозрительным оранжевым цветом.