Не думаю, что это хорошая идея, возразила женщина.
Дети принялись хватать ее за юбку, умоляюще заглядывая в глаза.
Разве на нем не должно быть намордника, мистер? наконец обратилась она ко мне.
Меня зовут Димитрис. Не беспокойтесь, мэм. Мишка в жизни и мухи не обидел. К тому же, я буду рядом, заверил я.
Подобное обещание от персонажа с моей внешностью, который выглядел ничуть не менее опасным, чем собака, вряд ли могло полностью успокоить мать. Но слезливые просьбы детей все-таки размягчили ее сердце.
Только будьте очень осторожны, заверила она.
Лишь после того, как Мишка по очереди поздоровался с детьми за лапу, охотно позволил им себя погладить и даже лизнул смеющуюся девочку, мать наконец успокоилась.
Меня зовут Дорис, произнесла она, повернувшись ко мне. Извините, что доставили беспокойство. Они у меня такие непоседы! Вечно суют всюду свой нос.
Мы с Мишкой только рады. Смотрите, в каком он восторге!
Некоторое время мы наблюдали, как дети весело играются с собакой, у которой такое обилие внимания к своей персоне вызвало неописуемый восторг. Я заметил, каким теплым стал взгляд женщины, когда она наблюдала за сыном и дочерью.
У вас есть дети? спросила она.
Я отрицательно покачал головой.
Если не считать Мишки, который ест как трое детей.
Прекрасный пес. Он и впрямь похож на медведя.
Да. А знали бы вы какой он умный! Я не уделяю ему так много времени, как следовало бы. Меня часто нет дома, и он здесь скучает. Чувствую себя виноватым, когда думаю об этом.
Взгляд Дорис на какое-то время остановился на мне.
Выхороший человек, Димитрис. Плохой не стал бы так говорить о животном.
Я неопределенно пожал плечами.
Разве с таким обаятельным комком шерсти можно обращаться как-то иначе?
Выдолжно быть, ветеран? спросила Дорис вполголоса, так, чтобы дети не слышали.
Некоторое время я раздумывал, как лучше ответить.
Да, произнес я наконец, решив, что имею на это право.
Мой муж, Джон, тоже ветеран, доверительно прошептала она. Он служил в воздушно-десантных войсках. У него не так много шрамов, как у вас. Но иногда мне приходится успокаивать его, когда он просыпается среди ночи и кричит, словно от боли.
Войнаэто страшно, Дорис.
Знаю. Джон никогда не рассказывает о ней. Но я вижу это в его глазах.
Я кивнул.
А где служили вы, Димитрис?
Я долго колебался, прежде чем дать ответ.
Я работал по контракту. В частной военной компании.
Женщина с удивлением хмыкнула.
Знаю, у таких, как я, не самая лучшая репутация, вздохнул я.
Вы о том, что говорят по телевидению? Джон говорит, чтобы я не верила ни единому слову. Он вообще не смотрит телевизор. И не ходит на собрания в Обществе ветеранов. Говорит, что там везде одно вранье.
Ваш муж, похоже, очень умный человек, усмехнулся я.
Мы с ним не заканчивали университетов. Но жизнь многому нас научила. Мы прожили пятнадцать лет в Малой Африке. А до этогоеще столько же в той, настоящей Африке, где родились наши родители. Теперь там пустоши.
Я тоже родом не из Австралии. Я родился в одном маленьком селении в Европе.
Да почти никто родом не из Австралии. Все эти британцы, американцы, немцы, французы, японцы ходят здесь с важным хозяйским видом. Но они ведь бежали сюда в 50-ых и 60-ых точно так же, как и мы.
Я согласно кивнул.
Вам стоило бы как-то пообщаться с Джоном. Возможно, с вами он сможет поговорить о том, о чем со мной молчит. Я думаю, ему стало бы от этого легче.
Где именно служил ваш муж?
101-ая воздушно-десантная дивизия. Он был в Гималаях. В том самом страшном месте, в Новой Москве, Дорис тяжело вздохнула. Он до сих пор принимает пилюли от радиации каждый Божий день.
В моей памяти всплыл обрывок воспоминаниямое почти бездыханное тело между плеч бойцов из 101-ой под шквальным огнем евразийцев на залитой кровью брусчатке проспекта Карла Маркса.
Мне стоило бы поставить Джону пиво. Я в большом долгу перед его сослуживцами.
Мы ненадолго отвлеклись, внимательно наблюдая за детьми, которые уже увлеклись до такой степени, что пытались ездить на Мишке верхом. Я заверил Дорис, что в этих забавах нет ничего страшного. Но она все равно сделала им внушение: собакаэто живое существо, и его нужно уважать. Дети выглядели смущенными. «У них есть все шансы вырасти хорошими людьми», подумал я.
Знаете, я попробовал основать клуб для ветеранов, неожиданно для самого себя разоткровенничался я. Место, где такие, как я и Джон, могут собраться и поговорить о том самом, чем они не могут делиться со своими женами и детьми. Никакого пафоса и пропагандытолько дружеское плечо и жилетка, в которую можно поплакаться. Такова была идея.
По-моему, это превосходная идея. Я обязательно скажу о ней Джону.
К сожалению, клуб закрыли.
Почему?! возмутилась женщина.
Властям не понравились наши собрания. Несколько наших парней совершили глупости, нарушили закон. Серьезно нарушили. И на нас стали смотреть подозрительно.
Но вы же в этом не виноваты! У многих ветеранов возникают проблемы с законом. Они все еще не в порядке. Никто не может остаться полностью в порядке после такого. А затем к этому примешивается алкоголь, иногда наркотики, плохая компания. Мой Джонсильный мужчина. И ему повезло, что у него есть семья, дом, работа. Как бы ему не было плохо, он не позволит себе оступиться. Но многим его товарищам повезло меньше.
Я рад, что вы понимаете это.
Надо быть бесчувственной скотиной, чтобы этого не понимать. Но, если честно, я уже давно перестала удивляться тому, что творят власти. Когда мы жили в Малой Африке, в трущобах, никто не считал нас за людей. Лишь один политикРайан Элморвыступал за то, чтобы дать нам права. За это его травили и угрожали ему. Что до хваленого Патриджа, то он за нас не вступался, пока мы ему не понадобились. Выступил с душещипательной речью после «Бури в фавелах» в 83-м, когда понял, что может вот-вот разразиться восстание. А в 90-м, перед войной, присвоил себе идею Элмора и провел с барского плеча реформы, чтобы отщепенцы вроде моего Джона поверили ему и пошли защищать Содружество. И думает, что мы должны быть ему за это благодарны. Но нет, нас это не обманет. Это благодаря политике Элмора мы с Джоном смогли выбраться из гетто и поселиться в приличном районе. И вот теперь они решили посадить его в тюрьмулишь за то, что он говорит правду об этом напыщенном англичанине, возомнившем себя Богом, которому давно уже не место у власти.
Многие считают так как вы?
Из тех, кто раньше жил в Малой Африке, с кем мы общаемся, почти все так считают. Не верьте дурацким социологическим опросам, которые приписывают Патриджу 90 % поддержкион сам же их и покупает. А на самом деле даже неженки из «зеленых зон» начали понемногу смекать что к чему после того, как Элмора арестовали. Это чересчур. А вы как считаете, Димитрис?
Я неопределенно пожал плечами.
Честно говоря, я уже не знаю, кому верить. Об Элморе многие говорят как о креатуре олигархов. А я доверяю таким людям как Дерновский, Нагано или Хьюз уж точно не сильнее, чем Патриджу. Быть может, эти слухи распускают специально, чтобы очернить его. А может быть, это и правда. Не знаю.
М-да. Правду говорите, в наше время уже не знаешь, кому и чему верить, досадливо крякнула Дорис. Все эти политикивруны и интриганы. Но знаете, что? Я все-таки верю Элмору больше, чем другим. Я считаю, что простым людям вроде нас с вами надо держаться его стороны. Всем остальным на нас точно плевать.
Может быть, вы и правы, неопределенно кивнул я.
Минут через десять Дорис вместе со Стиви и Кэт удалялись от моего дома. Мишка тоскливо глядел им вслед, все еще сжимая в зубах покусанный мяч. Первый раз в жизни ему встретились маленькие человечки, полные энергии, которые никогда не уставали играть с ним и не спешили на работу или еще по каким-то своим делам, едва он входил во вкус.
Не беспокойся, они еще вернутся, заверил я, потрепав его за загривок.
Я чувствовал себя усталым. Три из пяти дней на прошедшей неделе я провел в «Доброй Надежде», с утра до вечера занимаясь приемом вторсырья и попутно помогая Миро управляться с баром. Это нельзя было назвать тяжелой физической работой. Но угнетали монотонность, и контингент, с которым приходилось иметь дело: бомжи, алкаши, нарики, мелкие воришки. Если бы не вторник и четверг, которые я работал в «носке», ставшем для меня отдушиной сродни той, которой когда-то был клуб, впору было бы впасть в депрессию.