Как! Вы здесь? начал он с недоумением и таким тоном, как бы век был знаком, а мне вчера еще говорил Разумихин, что вы все не в памяти. Вот странно! А ведь я был у вас
Раскольников знал, что он подойдет. Он отложил газеты и поворотился к Заметову. На его губах была усмешка, и какое-то новое раздражительное нетерпение проглядывало в этой усмешке.
Это я знаю, что вы были, отвечал он, слышал-с. Носок отыскивали А знаете, Разумихин от вас без ума, говорит, что вы с ним к Лавизе Ивановне ходили, вот про которую вы старались тогда, поручику-то Пороху мигали, а он все не понимал, помните? Уж как бы, кажется, не понятьдело ясное а?
А уж какой он буян!
Порох-то?
Нет, приятель ваш, Разумихин
А хорошо вам жить, господин Заметов; в приятнейшие места вход беспошлинный! Кто это вас сейчас шампанским-то наливал?
А это мы выпили Уж и наливал?!
Гонорарий! Всем пользуетесь! Раскольников засмеялся. Ничего, добреющий мальчик, ничего! прибавил он, стукнув Заметова по плечу, я ведь не назло, «а по всей то есь любови, играючи», говорю, вот как работник-то ваш говорил, когда он Митьку тузил, вот, по старухиному-то делу.
А вы почем знаете?
Да я, может, больше вашего знаю.
Чтой-то какой вы странный Верно, еще очень больны. Напрасно вышли
А я вам странным кажусь?
Да. Что это вы, газеты читаете?
Газеты.
Много про пожары пишут.
Нет, я не про пожары. Тут он загадочно посмотрел на Заметова; насмешливая улыбка опять искривила его губы. Нет, я не про пожары, продолжал он, подмигивая Заметову. А сознайтесь, милый юноша, что вам ужасно хочется знать, про что я читал?
Вовсе не хочется; я так спросил. Разве нельзя спросить? Что вы все
Послушайте, вы человек образованный, литературный, а?
Я из шестого класса гимназии, отвечал Заметов с некоторым достоинством.
Из шестого! Ax ты, мой воробушек! С пробором, в перстняхбогатый человек! Фу, какой миленький мальчик! Тут Раскольников залился нервным смехом, прямо в лицо Заметову. Тот отшатнулся, и не то чтоб обиделся, а уж очень удивился.
Фу, какой странный! повторил Заметов очень серьезно. Мне сдается, что вы все еще бредите.
Брежу? Врешь, воробушек!.. Так я странен? Ну, а любопытен я вам, а? Любопытен?
Любопытен.
Так сказать, про что я читал, что разыскивал? Ишь ведь сколько нумеров велел натащить! Подозрительно, а?
Ну, скажите.
Ушки на макушке?
Какая еще там макушка?
После скажу, какая макушка, а теперь, мой милейший, объявляю вам нет, лучше: «сознаюсь» Нет, и это не то: «показание даю, а вы снимаете»вот как! Так даю показание, что читал, интересовался, отыскивал разыскивал Раскольников прищурил глаза и выждал, разыскивали для того и зашел сюда, об убийстве старухи чиновницы, произнес он, наконец, почти шепотом, чрезвычайно приблизив свое лицо к лицу Заметова. Заметов смотрел на него прямо в упор, не шевелясь и не отодвигая своего лица от его лица. Страннее всего показалось потом Заметову, что ровно целую минуту длилось у них молчание и ровно целую минуту они так друг на друга глядели.
Ну что ж, что читали? вскричал он вдруг в недоумении и в нетерпении. Мне-то какое дело! Что ж в том?
Это вот та самая старуха, продолжал Раскольников, тем же шепотом и не шевельнувшись от восклицания Заметова, та самая, про которую, помните, когда стали в конторе рассказывать, а я в обморок-то упал. Что, теперь понимаете?
Да что такое? Что «понимаете»? произнес Заметов почти в тревоге.
Неподвижное и серьезное лицо Раскольникова преобразилось в одно мгновение, и вдруг он залился опять тем же нервным хохотом, как давеча, как будто сам совершенно не в силах был сдержать себя. И в один миг припомнилось ему до чрезвычайной ясности ощущения одно недавнее мгновение, когда он стоял за дверью, с топором, запор прыгал, они за дверью ругались и ломились, а ему вдруг захотелось закричать им, ругаться с ними, высунуть им язык, дразнить их, смеяться, хохотать, хохотать, хохотать!
Вы или сумасшедший, или проговорил Заметови остановился, как будто вдруг пораженный мыслью, внезапно промелькнувшею в уме его.
Или? Что «или»? Ну, что? Ну, скажите-ка!
Ничего! в сердцах отвечал Заметов, все вздор!
Оба замолчали. После внезапного, припадочного взрыва смеха Раскольников стал вдруг задумчив и грустен. Он облокотился на стол и подпер рукой голову. Казалось, он совершенно забыл про Заметова. Молчание длилось довольно долго.
Что вы чай-то не пьете? Остынет, сказал Заметов.
А? Что? Чай?.. Пожалуй Раскольников глотнул из стакана, положил в рот кусочек хлеба и вдруг, посмотрев на Заметова, казалось, все припомнил и как будто встряхнулся: лицо его приняло в ту же минуту первоначальное насмешливое выражение. Он продолжал пить чай.
Нынче много этих мошенничеств развелось, сказал Заметов. Вот недавно еще я читал в «Московских ведомостях», что в Москве целую шайку фальшивых монетчиков изловили. Целое общество было. Подделывали билеты.
О, это уже давно! Я еще месяц назад читал, отвечал спокойно Раскольников. Так это-то, по-вашему, мошенники? прибавил он, усмехаясь.
Как же не мошенники?
Это? Это дети, бланбеки,[34] а не мошенники! Целая полсотня людей для этой цели собирается! Разве это возможно? Тут и трех много будет, да и то чтобы друг в друге каждый пуще себя самого был уверен! А то стоит одному спьяну проболтаться, и все прахом пошло! Бланбеки! Нанимают ненадежных людей разменивать билеты в конторах: этакое-то дело да поверить первому встречному? Ну, положим, удалось и с бланбеками, положим, каждый себе по миллиону наменял, ну, а потом? Всю-то жизнь? Каждый один от другого зависит на всю свою жизнь! Да лучше удавиться! А они и разменять-то не умели: стал в конторе менять, получил пять тысяч, и руки дрогнули. Четыре пересчитал, а пятую принял не считая, на веру, чтобы только в карман да убежать поскорее. Ну, и возбудил подозрение. И лопнуло все из-за одного дурака! Да разве этак возможно?
Что руки-то дрогнули? подхватил Заметов, нет, это возможно-с. Нет, это я совершенно уверен, что это возможно. Иной раз не выдержишь.
Этого-то?
А вы небось выдержите? Нет, я бы не выдержал! За сто рублей награждения идти на этакий ужас! Идти с фальшивым билетомкуда же? в банкирскую контору, где на этом собаку съели, нет, я бы сконфузился. А вы не сконфузитесь?
Раскольникову ужасно вдруг захотелось опять «язык высунуть». Озноб минутами проходил по спине его.
Я бы не так сделал, начал он издалека. Я бы вот как стал менять: пересчитал бы первую тысячу, этак раза четыре со всех концов, в каждую бумажку всматриваясь, и принялся бы за другую тысячу; начал бы ее считать, досчитал бы до средины, да и вынул бы какую-нибудь пятидесятирублевую, да на свет, да переворотил бы ее и опять на светне фальшивая ли? «Я, дескать, боюсь: у меня родственница одна двадцать пять рублей таким образом намедни потеряла»; и историю бы тут рассказал. А как стал бы третью тысячу считатьнет, позвольте: я, кажется, там, во второй тысяче, седьмую сотню неверно сосчитал, сомнение берет, да бросил бы третью, да опять за вторую, да этак бы все-то пять А как кончил бы, из пятой да из второй вынул бы по кредитке, да опять на свет, да опять сомнительно, «перемените, пожалуйста», да до седьмого поту конторщика бы довел, так что он меня как и с рук-то сбыть уж не знал бы! Кончил бы все наконец, пошел, двери бы отворилда нет, извините, опять воротился, спросить о чем-нибудь, объяснение какое-нибудь получить, вот я бы как сделал!
Фу, какие вы страшные вещи говорите! сказал, смеясь, Заметов. Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходитьвот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно
Раскольников как будто обиделся.
Видно! А вот поймайте-ка его, подите, теперь! вскрикнул он, злорадно подзадоривая Заметова.