Ищи ветра в поле!
Знать бы ещё, в каком поле искать.
Глава 12. Йоля(Всё ещё вороны)
Ветка скрипнула, и тело ангела повисло в петле.
Ремень был широкий, и ангел висел, глядя на нас удивительно ясными, совсем детскими глазами. По его лицу катился пот. Ему не связали рук, и, уже теряя сознание, он потянулся к душившей его петле, но тут же сжал забинтованные кулаки и вытянул руки по швам.
Давай! Старший из воронов заметался: Давай скорее вытягивай!
Солдаты подхватили его, вынули из петли и опустили на землю. Офицер набрал из бочки стакан воды и плеснул ангелу в лицо.
Глаза открылись. Блеснули тем же удивительно ясным светом. Окатили горячей волной, заполнили лёгкие, выплюнули вместе с гарью и пылью прямо на мозаичные плитки плаца.
А я оглядела похоронный зал.
Молча, по колено в воде, упираясь спиной в мокрые стены, не вздрагивая, когда кто-то, причитая, падал прямо в воду, шла крадучись то ли кошка, то ли человек.
Научилась убивать ангелов? голос шелестит за спиной.
Позолоченная маска с птичьим клювом совсем рядом. Только дотянуться. Почувствовать шероховатую поверхность.
Опуститься ниже. Обнять колени. Чтоб ни шага, чтоб ни одного движения. Чтоб застыть. Замереть.
Но ты же хотела о смерти, прошепчешь. Ты же хотела. Думаешь, я не догадался, что ты ведьма. Собиратель снов. Бродяга. И что? Все сны из-под ног забрала?
Пожимаю плечами. Я уже давно перестала понимать, кто я и чего хочу на самом деле.
Его рука повисает в воздухе. Ладонь с рваной раной.
Ты что, уходишь? Бросаешь? Тебя назовут предателем! хочу сказать ему в спину. Тебя найдут! Ты же знаешь. Отсюда не сбежать!
Но молчу.
Вижу, как ковбойская шляпа опускается на глаза. Он оборачивается.
Почему мне не надо, чтобы ты летала? засмеётся. Нет ничего хуже бабочки или птицы. Летающий бродяга вот невидаль!
Почему? шепчу. Почему невидаль?
Потому что люди всегда закрывают глаза заранее, так и не разглядев полёта. Увидят ведьму в небе подумают, ворона!
Он тает прямо в вечернем тумане. Растворяется, сравнивается с мозаичными плитками, чеканит шаг где-то внутри площади.
А потом замирает, останавливаясь. Я вижу, как смотрит на меня.
Да пошли вы все!
И позолоченная маска с птичьим клювом катится по лунной пыли прямо к моим ногам.
Теперь я знаю, чьи сны я буду смотреть долгими тёмными ночами.
* * *
Огонь в моих руках превращается в арбалет.
Огненные стрелы, огненный ветер, огненный дождь это всё, чему я научилась в подземельях, где жила после Димки. (Или вместе с ним, ощущая его дыхание по ночам в холодных сырых стенах.)
Огонь рос внутри меня в одно время с одиночеством. Грел, прожигал насквозь, сжигал даже, иногда дотла, полностью, а иногда оставляя на ладонях руны.
Я училась читать их, как книгу. Училась чувствовать, ощущать, испытывать. Силу, слабость, волю, сущность.
Сквозь кожу я слушала мысли. Свои и чужие.
Слова, мысли расписывали кожу причудливыми узорами. Чем-то они были похожи на морозные узоры на окнах. Из той моей прошлой жизни, когда я ждала маму и пыталась разглядеть её сквозь морозные стёкла.
Теперь я ждала Димку. Не верила, что могла оставить его среди войны. Среди баррикад, взрывов, обломков.
Я искала выход. Но кротовые норы путали меня, водили за нос, проходы сливались в один длинный, почти бесконечный коридор. Я шла и оступалась. Стояла по колено в воде, слушала, как в груди стучало сердце, а там, за сырыми холодными стенами, звучали мысли. Слова. Фразы.
Свои и чужие. Незнакомые. На разных языках, которых я даже не знала.
* * *
Что могло быть с нами среди войны?
Когда тебе пятнадцать, ищешь не выход, а вход. Вход в жизнь, в мир, в эпоху.
Вход в то время, когда рассвет наступает сразу. Не брезжит, чуть приподнимаясь над морем, не дразнит, чуть вспыхивая где-то на самом краешке горизонта. А полыхает красным среди перины облаков. Проваливается на мягком, выглядывает тысячами лучей-глаз, пронизывает насквозь, как ветер, хватает за окоченевшие пальцы, разматывает шарф.
А ты всё время, в котором можно сказать:
Хочешь, мы поживём вместе? Будем спать рядом, а сны будут сниться одинаковые. Или даже один сон на двоих, если захочешь? Купим вторую подушку. У меня есть весенние наволочки.
Надеешься на то, что можно молчать, расплываясь друг в друге и наполняя тела не собой, а ветром за окнами.
Думаешь, война дождь, закончится же когда-нибудь.
Живёшь наступающей осенью или зимой. Мечтаешь о далёком море, о шуме набегающих волн.
Представляешь небо, облака в лужах.
Чувствуешь дыхание, считаешь звёзды, что раскинулись по коже сверкающим рисунком.
В шестнадцать всё ещё умеешь строить воздушные замки и тебе совершенно всё равно, что кто-то придёт и всё-всё разрушит.
Потому что есть Димка.
А с Димкой не страшно.
С Димкой в огонь и в воду. На те самые баррикады, под танк, под обломки, осколки.
Мы больше не будем прежними! говорю опять.
Я знаю, он слышит. Слышит сквозь серые сырые стены.
Глава 13. Сильвия
Йоля говорила, есть зелёная дверь.
На вид самая обычная, даже не поймёшь сразу, что она какая-то особенная.
Главное увидеть её и рассмотреть на ней тысячи мерцающих глаз-огоньков. Отгадать, что это именно она. Та, что впустит тебя во что-то другое, особенное.
Когда будет нужно, найди дверь, говорила Йоля. Найдёшь, и она всегда будет внутри тебя.
Мы были вдвоём в Zoom, и за окном стоял глубокий вечер.
Я кивала. Кивала, как будто понимала. А на самом деле, я прослушала всё, что могла. И теперь я стояла на площади и гадала, в какую же сторону мне шагнуть.
По какой бы дороге ты не шёл рано или поздно будет развилка, а над развилкой тучи и вороны.
Это тоже Йоля говорила.
Всегда вороны, всегда. «Налево пойдёшь коня потеряешь, направо пойдёшь жизнь потеряешь, прямо пойдёшь жив будешь, да себя позабудешь».
А если нет коня?
Можно сфотографировать тебя здесь? слышу вдруг за спиной. Не каждый день видишь человека на распутье трёх дорог.
Оглядываюсь.
Невысокий, длинная чёлка. Глаза серые, почти как сегодняшнее небо.
Потёртые джинсы, чёрная майка навыпуск. На ногах кеды. На шее фотоаппарат, в руках скейт. Улыбается.
Можно? спрашивает опять и снимает фотоаппарат с шеи. Ты не думай, я для серьёзных журналов снимаю. «Город люди», слышала?
Киваю неуверенно. Не слышала я никогда о таком журнале.
Но на этой площади человек сто, а он подошёл только ко мне, и даже распутье увидел. Как?
Я, кстати, Дима! и протянул мне руку. А тебя я знаю. Ты Сильва. У тебя канал на YouTube.
Как ты увидел, что я на распутье? пожимаю его холодную руку. Скажи ещё, что и камень с надписью видишь?
Прищуривается.
Догадался просто! улыбается. И кстати, я тебя уже сфоткал. Ещё до того, как подошёл. Не каждый день блогеров в городе видишь.
Мне кажется, их пруд пруди! хмурюсь. Не люблю знакомиться на улице.
Вот Йоля любила. Она улицу чувствовала. Ощущала. Без людей глохла, а я, наоборот, глохну от того, когда рядом толпа. Много шума, голосов, музыки.
Хочешь мороженое съедим? Димка тянет меня за руку. Тут кафе рядом. Пойдём?
Совсем неожиданно для себя кивнула, и даже улыбнулась, и даже успела стаю воронов заметить на ступеньках у ратуши.
«Налево пойдёшь коня потеряешь, направо пойдёшь жизнь потеряешь, прямо пойдёшь жив будешь, да себя позабудешь».
Куда же мы повернули тогда на той площади?
Кажется, мы пошли прямо. И кажется, Димка открыл именно зелёную дверь.
* * *
Сначала Браги я даже не заметила.
Кафе было маленьким, полутёмным, кто-то из посетителей играл на старом рояле в углу.
В проходе возились какие-то ребята в кожанках, устанавливали колонки, микрофоны.
Неформат! объяснил Димка. Тут всё можно, так что не пугайся!
И сразу же подсел к каким-то ребятам за столик, бросив мне кратко:
Я на минутку, окей?
Браги сидел на подоконнике. Тот самый художник с бабушкиной трубки.
Я даже глаза зажмурила на мгновение, открыла нет, точно он. Сидит улыбается.