Пугающе? предположил профессор. Вовсе нет. Ведь то же самое происходит и в обычных снах, разве не так?
Я плохо помню свои сны, сказал я.
Этот вы запомните, улыбнулся профессор.
Я устал сопротивляться, закрыл глаза иедва не провалился в вязкий окутывающий сон.
А вы неплохо подготовились! рассмеялся профессор. Но я ещё не закончил.
Несколько часов? спросил я, вспомнив его слова. Но что
Это, конечно, не совсем верно, перебил меня профессор. В нейросети нет привычного нам ощущения времени. Если вы боитесь, что вам станет скучно
Профессор снова рассмеялся.
Просто делайте то, о чём я рассказывал, сказал он. Вы, надеюсь, слушали меня внимательно?
Я кивнул головой.
Это как лабиринт, продолжил профессор свои аналогии, только совершенно не сложный. Вы можете выбрать любую дверь, любой выходи ваш выбор всегда будет правильный.
Да, я помню, вы говорили, сказал я.
Есть ещё один момент, сказал профессор.
Он, наконец, оставил в покое триптих и зачем-то встал позади меня, упёршись руками в спинку кресла. Я больше не видел его лица, но слышал голосотчётливый, и в то же время тихий. Он как будто вводил меня в транс, нашептывая мне в ухо свои гипнотизирующие заклинания.
В конце любого сна, говорил профессор, вам нужно проснуться. В обычном сне вы просыпаетесь сами, но здесь Голос профессора вдруг затих, почти сошёл на нет, здесь немного иначе.
Что вы имеете в виду? спросил я и попробовал повернуться, но профессор остановил меня, обхватив мою голову и зафиксировав её на подголовнике.
Нет, не двигайтесь, сказал он. Терминал уже работает.
Как работает? Я непроизвольно дёрнулся.
Спокойно, сказал профессор. Первое подключение очень плавное. Это как сон. Вы же хотите спать? Просто сидите. Расслабьтесь. У вас ведь так хорошо это получается.
Я кивнул головойвернее, попробовал кивнуть, но в действительности не смог даже пошевелиться. Голос профессора совсем затих. Я был уверен, что он бесшумно отдаляется от меня, плавно отступает в другой конец комнаты.
Вас, конечно, всегда можно разбудить, говорил профессор, но всегда ведь лучше, когда просыпаешься сам, правда? Для этого обычно используют специальное слово. Вроде голосовой команды. Вам просто нужно придумать, произнести это слово и
И что это за слово? спросил я; мне уже тяжело было говорить.
Вы должны выбрать сами, сказал профессор. Это должно быть что-то личное, важное. Что-то такое, что имеет для вас особенное значение. Просто произнесите это слово сейчас, я введу его в интерфейс и профессор чуть слышно усмехнулся, пожелаю вам спокойной ночи.
Голос профессора доносился издалека и казался искажённым, словно его загадочным образом преломляла сгущавшаяся в комнате темнота. Я чувствовал тихую спокойную усталость, медленно проваливаясь в невесомость и темноту, но меня это уже не пугало.
Лишь собственный голос ещё как-то связывал меня с исчезающим профессоромвсё остальное уже сгинуло, растворилось в тишине.
Слово? повторил я. Любое слово?
Да, послышалось из темноты. Только выбирайте быстрее.
Я тщетно пытался сопротивляться густой осязаемой тьме, которая затягивала меня. У меня оставался лишь один последний вздох, последнее мгновение.
Слово. Оно как будто высветилось передо мной. Всё было так очевидно и просто. Я набрал полную грудь воздуха и дрожащим от слабости голосом произнёс
79
Лидия!
Я выкрикнул её имя в пустоту, мгновенно пробудившись от пустого и чёрного сна.
Я лежал на упакованной в плёнку кровати, в непроницаемой, похожей на контузию тишине. Не слышалось даже сдавленного шипения воздуховода. Однако дышать было легкоя несколько раз набрал полную грудь холодного искусственного воздуха, от которого кружилась голова.
Потом встал с кровати.
Где-то далеко, в плотно обступавшей меня темноте, тускло поблёскивал красный огонёк камеры наблюдения. Я сделал несколько шагов в его сторону, и темнота сомкнуласьне было больше ни жёсткой кровати, ни стентолько бледный, мерцающий светодиод над невидимой дверью, мой единственный ориентир.
Осторожно, боясь оступиться, сорваться во тьму подо мной, я приблизился к горящему огоньку. Пол подо мной странно покачивался, и мне приходилось размахивать руками, чтобы удержать равновесие, однако я не сдавался.
Когда до огонька оставалось лишь несколько шагов, я вдруг замер, упёршись в невидимую преграду. Электрический глаз безразлично смотрел поверх меня, как будто умудрился разглядеть что-то в глухой темноте. Я невольно обернулся, и в эту же секунду раздался резкий металлический щелчок.
Камера отключилась.
78
Лида оделась так же, как и в институтв тёплый свитер с высоким пушистым воротником, обтягивающие джинсы и сапожки с меховыми отворотами, тёплые не по сезону. Она поприветствовала меня уставшей улыбкой и замолчала. У меня никак не получалось её разговорить.
Что-то случилось? спросил я.
Лида, казалось, едва могла меня узнать.
Всё в порядке, сказала она. Просто я немного устала. Она остановилась и, закрыв глаза, подставила лицо холодному осеннему ветру. Если я вдруг засну во время сеанса, не забудь меня разбудить.
Мы опять шли молча. Лида держалась в стороне от меня. Её любимая, похожая на портфель сумка покачивалась на плече, создавая между нами преграду.
Наверное, это будет интересно, сказал я, устав от молчания.
Лида кивнула.
Жаль, что ты не нашёл настоящий планетарий, сказала она. Даже не верится, что во всём городе нет ни одного.
Все закрыты, сказал я.
Вечернее солнце терялось в нагромождении кубических домов. Исполинские экраны на крышах, по которым обычно показывали суматошные рекламные постановки, застилала темнота. Город задыхался в плотном настоявшемся вечернем воздухе. В ранних сумерках даже огни проезжающих машин, отсветы в окнах или вспышки цветных светофоров неприятно слепили, нарушая какой-то мертвенно спокойный, монотонно-серый ритм, которому подчинялись под закат дня городские улицы.
Но мне было неспокойно.
Я потёр плечине от озноба, от волнения.
Холодно как стало, сказал я.
Порывистый ветер, который мгновенно поднимался и затихал, когда по монорельсу над нами проносился очередной бесшумный состав, развевал длинные волосы Лиды, но она больше не поправляла их рукой.
Да, сказала она.
Погоди! спохватился я. У тебя ведь на следующей неделе? Нейроинтерфейс?
Ага.
Волнуешься?
Я попытался заглянуть Лиде в глаза, но она шла, отвернувшись от меня. Происходящее на другой стороне улицы интересовало её больше, чем я.
Да нет, сказала Лида. Чего волноваться? Обычная вводная, оценок не ставят. К тому же, добавила она, ты мне уже всё рассказал.
А я очень переживал, сказал я.
Я знаю, сказала она.
Она впервые посмотрела на меня и улыбнулась. Мы остановились у перекрёстка, загорелся зелёный, и сдавленный электрический голос начал талдычить как заведённый, разгоняя спокойный вечерний сумрак"можете идти", "можете идти", "можете идти". Мне хотелось взять её за руку, но мешала похожая на портфель сумка, и ветер, внезапно сменивший направление, и прохожие, которым мы не давали пройти.
Идём? спросила Лида, и в тот же момент погас светофор.
У нас ещё минут сорок, сказал я.
Никогда не была в этом космическом театре, сказала она.
Мы стояли рядом у перекрёстка, а я даже не решался коснуться её руки. Я вдруг подумал, что звёздыэто единственное, что нас объединяет. И технологический, куда поступают только те, кто действительно хочет улететь с Земли. И Патрокл, восходящий на высокую орбиту. И голограмма звёздного неба, которую она теперь всегда носила с собой.
В театре мы решили посидеть немного в забавном, похожем на музей космонавтики кафе, чтобы скоротать время перед началом сеанса. На стенах висели эффектные фотографии космоса, планеты, снятые с орбиты, яркие созвездия, как в карманной голограмме Лиды. В центре зала, на кубическом постаменте, лежал обломок метеоритаиз никеля и железа, похожий на маленькую, изъеденную кавернами планету, которую, вопреки обычным распорядкам музеев, можно было трогать руками. Прежде чем сесть, Лида мягко положила на него ладонькак будто слушая пульси улыбнулась. Я заказал фирменные коктейлисо вкусом гвоздики и рома.