Только это и мог расслышать помимо шума собственной крови в висках.
Наконец, судорожно и прерывисто выдохнув, как выдыхают, должно быть, замерзая до смерти, я, с горем пополам, успокоил и собственное рваное дыхание, и обезумевшее сердце, и свои же разрозненные мысли. И тут же внутри вспыхнул гнев.
«Что за треклятое наваждение?!! едва не зарычал я в голос, но, благо, вовремя опомнился, и слова эти огласили лишь стенки моего черепа. Что что это за книга такая? Что она со мной сотворила?!».
А в том, что именно книга была всему виной, я и не сомневался! Будь это какой иной недуг отравился ли я, перегрелся на солнце или просто сбрендил, разве излечился бы он здесь и сейчас, стоило мне только отвести взор? Разумеется, нет! Но тогда что же это за морок мне привиделся?! Ведь зачарованные книги, лишающие человека рассудка, бывают лишь в древних легендах, высокопарных проповедях, да сказаниях для детей!..
Разве нет?!!
Я бросил гневный взгляд на «Драконью династию», но не увидел, ни как пылают её письмена, ни как оживают рисунки на страницах. Но, тем не менее, наотмашь хлестнул по переплёту, захлопнув эту треклятую рукопись от греха подальше!..
И тут же что-то с лязгом грохнуло и заскрипело, занавесь напротив отворённого окна вспорхнула разбойничьей накидкой, а в помещение ворвался ветра порыв. Сквозняк. Рывком распахнулись библиотечные двери, с размаху они саданули о близстоящие стены, а по полу настойчиво и жёстко застучали чьи-то торопливые шаги.
На миг я позабыл себя. Взор у меня помутился, дыхание застряло в глотке, судорога стянула грудь цепью, а кровь заиндевела, будто воды ручья в зимнюю пору.
Лишь каким-то десятым чувством я уразумел, что это посторонние проникли в здание библиотеки, и что первым же делом мне следует загасить лампу, дабы не выдать себя. И только лишь потому, что всё остальное моё естество по-прежнему пребывало в смятении всё это-то я и проделал. Поднял плафон, сдул испуганный огонёк и ладонью разогнал робкие потёки дыма, будто те и сами не затерялись бы средь книжной затхлости; после чего сгрёб фолиант с кафедры и забился с ним под ближайший стол.
И только после этого осознал и самого себя, и то, в какую же беду я угодил.
Голова моя пошла кругом, перед взором заплясали чёртики; я едва удержался от того, чтобы не пасть без чувств прямо здесь! А случись оно так, и всё было бы кончено.
Шутка ли, но спас меня голос градоначальника: он, оказывается, был как у молодого тура громогласный и продирающий до самых потрохов, хотя человек этот являл собой картину старости и нескладности. Именно про таких-то и говорили, что разбудит даже мёртвого. Ругань его шла откуда-то извне; бранился он злобно и страшно! Ненависть в его речах лишь добавляла мне дурноты. В какой-то миг и вовсе почудилось, что человек этот спешит исключительно по мою душу желает лично покарать спесивого юнца, возомнившего, что в праве пользовать его библиотеку! В мыслях у меня тотчас же пронеслись унизительные колодки, порка и побои. А то и вовсе: изгнание, темница, или с десяток лет жизни на рудниках! А может и того хуже И, представляя всё это, я лишь сильней и сильней сжимался под столом, кляня собственную несчастную судьбу.
Даже и не заметил, как закусил корешок прижимаемой к груди книги. Все силы ушли у меня только на то, чтобы не зарыдать от нахлынувшего страха, горечи и досады
А вот и сам бургомистр: и десяти ударов сердца не прошло, как он ворвался в библиотеку, появившись в дверях коридора для прислуги. Громко ступая, прошагал всего в паре аршин рядом с тем местом, где я скрывался, и направился к винтовой лестнице; а следом за ним семенило ещё двое. Шествовал он тяжело, дышал громко, а с каждым выдохом срывалось с его уст очередное гневное проклятье.
Однако же на меня он и толики своего внимания не обратил! Ни он сам, ни слуги, что спешили за ним попятам. А это означало, что я слава Гайо! ошибся: торопился бургомистр вовсе не по мою душу, и про меня, скорей всего, даже и не подозревал!
Мало конечно в том было поводов для радости, но чтоб перепуганному юнцу, прятавшемуся под столом, удалось взять себя в руки как раз-таки хватило.
Я раскрыл глаза, утёр катившиеся без конца слёзы, чуть подобрался, отдышался уже спокойнее, и, за неимением ничего другого, целиком обратился в слух.
И как раз вовремя. Бургомистр, спустившись на первый этаж, внезапно затих, будто ругать встряла ему поперёк горла. Тишина повисла такая, что страх мой, едва отступив, принялся всходить с новой силой. Что так разгневало этого человека? И что́, прямо вслед за этим, заставило его столь внезапно замолчать?! Любопытство взяло верх, и я, закусив губу и всё так же прижимая книгу к груди, выбрался из-под стола и пополз к балюстраде. Хотя бы одним глазком глянуть, что же там такое происходит.
Картина мне открылась следующая:
Трое стояли напротив дверей библиотеки, прямо перед замершим бургомистром. Первым был Гренно. Привратник. Расположился он ближе всех к выходу, и, судя по всему, готовился удрать под любым, даже самым неблаговидным предлогом. Впотьмах его лицо виделось серым. Ужас, что на нём застыл, оказался знаком мне как никогда прежде.
А вот двое других незваных гостей напротив пребывали в абсолютном спокойствии. Страх, неловкость и предубеждение нисколечко их не стесняли.
То были некие благочестивые господа, и никак иначе. Юношу, с зализанными назад волосами цвета воронова крыла и одёже подстать, выдавало лицо благородное, надменное и бесконечно целеустремлённое, хоть и скрытое на три четверти тенью, аки полумесяц. А женщина рядом с ним: высокая и стройная, будто молодая осина; в тёмном искристом платье не по погоде, и с вуалью, скрывавшую её лицо пуще всяких там теней. Возвышалась она и над юношей, и над бургомистром, и держалась с тем исключительным величием, пред которым разве что бездушному камню под силу не склониться; да и то, только лишь потому, что камни извечно павши ниц.
Слуги так и поступили. Грохнулись об пол как по команде, наверняка разбив себе колени в кровь. Да и я припал ещё ниже; хотя скорей под гнётом всё того же страха, нежели с почтением в сердце к знатным господам. Бургомистр же остался недвижим.
И, на поверку, это как раз-таки и смущало сильнее всего. Стоять он слишком неподвижно! Будто дерево, или статуя какая. Стоял мгновение, другое, третье и вот на ум мне явилась жутковатая мыслишка: не иначе как бургомистр уже мёртв! Вообразить себе нечто подобное оказалось проще простого: как всего мгновение назад ему вонзили кинжал прямо в сердце, как затих он в своей гневной тираде, как всего через миг-другой его бездыханное тело осядет на пол, и как слуги вместе с несчастным Гренно осознают наконец, что увиденное подвело финальную черту и их жалким жизням тоже!..
Но нет. Бургомистр был жив-живёхонек. Я вздрогнул, когда он неожиданно отмер и выхватил некий свиток из рук темновласого юноши. Высокие потолки библиотеки тотчас же огласились треском раздираемой в приступе гнева бумаги.
Со всем почтением, господин бургомистр, в этом не было необходимости, начал юноша прохладным как северные ветра тоном. Рекомендательное письмо от
В бездновых глубинах видал я ваши рекомендательные письма! прервал его градоначальник, продолжая изрывать послание в мелкие клочки. Знаю я, кто вы. Вы воры! Воры, что раз за разом приходите грабить мою коллекцию, мои бесценные книги!..
Экспроприировать, пропела будто единой лютневой струной женщина, чьё лицо скрывала вуаль. И далеко не всю вашу коллекцию, господин, а лишь некоторые из покоящихся в ней трудов. В пользу его Высокопреосвященства, разумеется, как же иначе.
Эти слова или, скорее, эта интонация бургомистров пыл-то поостудила. Да и на меня подействовало. Я чуточку расслабился, а с души у меня сползла целая скала, что никакого смертоубийства не произошло, и что не пришлось мне делаться ему свидетелем.
Экспроприировать, повторил я тихонечко, пробуя это непонятное слово на вкус.