Интерьер делал дизайнер? спросил Степан, разглядывая убранство спальни. Всё так гармонично подобрано.
Нет. Домом занималась Мари.
Классно.
Когда они спустились, на столике уже дымился глинтвейн в большой металлической чаше с тяжёлой крышкой и маленьким половником. Степан любил глинтвейн. Светлана часто варила его дома, только делала из виноградного сока. Даже первого января после новогодних сумасшедших плясок они сварили огромную кастрюлю напитка на кухне в школе. Потом в полной темноте смотрели «Титаник» в большом холле женского корпуса и по очереди подогревали глинтвейн в электрическом чайнике, потому что он быстро остывал. Девчонки ревели в конце фильма, и даже Серый Волк молчал, а не отпускал, как обычно, свои солдафонские шуточки.
Мари с улыбкой указала Степану на кресло. Мальчик забрался в него с ногами и укутался в объёмный плед, который лежал на подлокотнике. Плед был похож на звериную шкуру, с коротким и мягким мехом, и пахло от него камином и горным снегом. Светлана села напротив сына на диван, рядом с профессором. Мари вновь улыбнулась и разлила напиток по металлическим бокалам. Первый достался Степану. Мальчик вопросительно взглянул на мать, и когда Светлана кивнула, принял угощение и внимательно рассмотрел бокал: на удивление тяжёлый и холодный, обрамлённый резными узорамитакими же, как на чаше, напоминающими сцены из древнегреческих мифов.
Мари что-то воодушевлённо сказала на эльфийском. Мальчик понял только слово «дитя», но на всякий случай вежливо улыбнулся. Он отхлебнул из бокала, и пряное тепло разлилось по телу. Степан буквально увидел, как оно заполняет сосуды и артерии и через капилляры касается каждой клеточки тела.
«Прямо как в учебнике биологии», подумал он. В поле зрения попала Мари. Он почему-то стал пристально рассматривать её, хоть и понимал, что это неприлично, но женщина по-прежнему только улыбалась красивыми идеально симметричными губами. Волосы у неё были полностью седые, наверное, чем-то подкрашенные, потому что седина эта отливала неестественной голубизной, как какой-то «ратрэ».
«Что это за ратрэ, промелькнуло в голове у Стёпы, откуда я знаю это слово?»
Но мысль мгновенно улетучилась, и он опять сфокусировался на Мари. Ах да Волосы Объёмный пучок на затылке Наверное, если их распустить, они окажутся невероятно длинными и густыми. А лицо Лоб очень высокий, морщин мало, и очки не носит Брови чёрные и ресницы чёрные Точнее, даже не чёрные, а какие-то тёмно-серые, что ли. Степан отхлебнул ещё глинтвейна. Температура тела повышалась, и отчего-то огонь в камине стал приобретать другие оттенки. Пламя делилось на отдельные нити. Много нитейкрасных, оранжевых, терракотовых, карус, врасек. Так, о чём он думал? Ах да Мари не носит очков. Прямо европейская старушенция, Мраце. А вот профессор носит Кстати, а почему все молчат? Степан сделал ещё глоток и переключился на профессора. Вот Григор был обычным русским интеллигентом, ну или румынскимтак же мама говорила? Очки в простой металлической оправе, волосы на голове торчком, брови густые и белые, и глаза добрые. Были бы ещё усы под большим острым носом, и точно вылитый звездочёт. Но усов не было. Вместо них на лице красовалась аккуратная щетина. Фигура у профессора была подтянутая, как у человека, который следит за собой и занимается какой-нибудь хитрой китайской гимнастикой. Сейчас его гибкие длинные пальцы играли с бокалом, а на морщинистом лице плясали тени от огня Да почему же все молчат? Степан хотел сделать очередной глоток, но бокал почему-то оказался пуст. Не успел он отреагировать, как Мари налила ещё. Глинтвейн совсем не остыл, стал ещё мягче и ароматнее. Странно, а почему мама ни на кого не смотрит? И укутана она в обычное одеяло в клетку Просто приклеилась взглядом к камину и иногда мысленно раздвигает огненные нити руками. Мама устала Сильно устала Так почему же все молчат?
А откуда свет? вырвалось у Степана.
Свет! Он сказал: свет! всплеснула руками Мари, и на её глазах появились слёзы.
Инфракрасное излучение от твоего тела отражается ионными уловителями варенция и продуцирует фотоны, которые отражаются от твёрдых предметов и улавливаются твоей сетчаткой, спокойно ответил профессор.
Ну конечно, как же Степан сам не понял? Всё просто! Варенцийэто металл, из которого сделаны и перилла, и ванна, и посуда для глинтвейна. Он сам накапливает тепло и продуцирует фотоны! И кольцо у него на пальце, которое осталось от папы, из варенция. И у Мари такое же кольцо. Почему они в школе так не делают? Это же дешевле! Ах да Варенций же запретили производить триста лет назад.
Глаза Степана стали слипаться. Мари забрала его бокал, а Светлана осторожно обхватила сына за плечи и стала поднимать:
Пойдём-пойдём, сыночек, пора спать, мягко говорила она.
А я возьму одеялку, Степан обхватил себя руками, придерживая меховой плед. Благодарю тебя, Мраце, добавил он на эльфийском, обращаясь к Мари. Женщина всплеснула руками и как эхо стала повторять:
Мраце, Мраце
Степан так и упал на кровать, укутавшись в плед. Прежде чем провалиться в сон, он снова подумал о глинтвейне: какую-то другую специю добавляет в напиток Мари. Мама варит не такой.
Когда Светлана спустилась назад в гостиную, Мари убирала со стола, что-то бормоча под нос.
Профессор в кабинете, произнесла она, увидев Светлану.
С другой стороны камина находилась ещё одна лестница, которая вела вниз. Светлана знала, что в кабинете Григора всегда прохладно, поэтому предусмотрительно взяла с собой плед. Весь цокольный этаж занимали кабинет и лаборатория. Здесь ступени уже не подсвечивались и спускаться приходилось очень аккуратно. Григор вообще не любил много света, для работы ему хватало настольной лампы или включённого монитора. А Мари и вовсе видела в темноте лучше любой кошки.
Так и сейчас было. В кабинете в углу на столике горело несколько свечей, а сам профессор сидел в кресле с бокалом вина. Второй бокал мужчина протянул Светлане.
Первородный? спросила она, вдыхая густой терпкий аромат.
Да, задумчиво ответил профессор. Наверное, только у меня и остался. Как дела в миру, девочка моя?
Всё хуже и хуже, жёстче и страшнее, всё больше беспорядка и неизвестности.
Что дети?
Странные. Тяжело обучаемые и неуправляемые. Субкультуры всё ниже и примитивнее.
На столе рядом с компьютером возьми то, за чем приехала. Чтобы больше к делам не возвращаться.
Рядом с клавиатурой Светлана увидела несколько небольших коробок.
Там сто пятьдесят ампул. Хватит больше чем на десять лет. Срок годности позволяет.
А что делать со светом?
Со светом?
Да. Под школой сняли пломбы с бункера.
Это плохо, очень плохо. Не говори Мари, она такая счастливая сегодня. Как быть с белым светом, пока не знаем. Молитесь, чтобы не дошло до этого.
Светлана протянула руку за коробками и случайно задела компьютерную мышь. Экран вспыхнул. Глаза Светланы расширились. Отставив бокал, женщина села на стул. С экрана на неё смотрела Леночка. Нет! Это не Леночка. Или Леночка? Длинные светлые волосы, почти белые, очерченные скулы, уверенный взгляд. Некролог. Погибла во время теракта в Берлине.
Света вопросительно посмотрела на профессора.
А что ты думала, девочка моя? Кадры для вашей армии детдома куют?
Женщина достала смартфон.
Не стоит, милочка. Лучше с моего компьютера. Защищённый спутниковый интернет-канал.
Долго упрашивать не пришлось. Через пять минут на просторах интернета обнаружилась информация о теракте в торговом центре в Берлине, и в списке погибших числилась семнадцатилетняя русская туристка. Из социальных сетей стало известно, что Вераа именно так звали девочкубыла чемпионом Калининградской области по шахматам, юным компьютерным гением, отличницей и просто послушной дочерью очень обеспеченных родителей. Да, действительно, логика у девочки работала лучше всех в группе, и с компьютерами она была на «ты». И ещё жест, который Светлана приняла за нервный тик, а это была просто привычка откидывать волосы с лица. На всех фотографиях у неё длинные волосы. Вера, Верочка. И результаты всех тестов очень хорошие. Просто она старше на два года.