«Пока еще хватает времени и огня…»
Или в жизни я был ни при чем!?
Господи, какие напыщенные банальности я стал говорить, и это в моем-то возрасте! Никогда не думал, что мне снова придется так переживать из-за этой абстрактной и непонятной «истины».
Ночь была душной, но сейчас я дрожал от холода. С трудом встал с измятой постели, на которой ворочался без сна больше половины ночи, все тело ломило. Как же темно — осень ведь только наступила. Наверное, это у меня в голове «темно»… Знал бы кто, как же я устал от всего этого! И все возвращаюсь и возвращаюсь к позавчерашнему вечеру, он все крутится и крутится у меня в голове. Хотя, что там произошло такого, чего я не знал?
…Реджинальд вертит длинными узкими пальцами рюмку. Несоразмерно большие глаза на худом лице переливаются отраженным огнем камина. Его пальцы похожи на паучьи лапки, но их хрупкость обманчива, Гарольд уже имел несчастье в этом убедиться. Реджинальд отворачивает голову от камина, его глаза мгновенно теряют цвет, они как две тусклые стекляшки. После некоторых раздумий выражение лица становится удивленным. Это удивление видно по слегка изогнутой брови, глаза же остаются до ужаса мертвыми.
— Ты опять налил мне коньяк, Гарольд? Я, кажется, просил водки. Этой вашей удивительной м-м-м… перцовочки.
— Водку пьют из стаканов! — категоричным тоном заявляет мой друг. Рубашка расстегнута, на щеках красные пятна, волосы на затылке слиплись от пота. Глаза как два синих озера в сумерки.
— Так дал бы стакан.
— Но ты взял рюмку. Из отвр-р-ратительного набора. Редж, дай-ка сюда… О, какой и-идиотский бордюрчик! В Неаполе такую фигню продают негры на привокзальной пощади, на Piazza Garibaldi. По евро штука. Ты знаешь, на этой площади статуя Гарибальди без лошади — единственный случай на всю Италию.
— Почему?
— Так неаполитанские мальчишки сперли лошадку-то! — радостно объясняет Гарольд, — на, ты пей давай…
— Но водку пьют из стакана?
— Ну?
— Так зачем ты дал мне рюмку?
— Что значит зачем, Редж? Хороший коньяк, дагестанский, это не «Хэннеси» твой поганый.
Реджинальд снова смотрит в камин. Его глаза оживают красно-рыжими бликами.
— Скажи-ка мне лучше, на что ты готов ради этой своей, м-м-м… «истины», Гарольд?
Мой друг фыркает. Что-то наливает себе. Кажется, тоже коньяк. Залпом пьет.
— Вот так вот серьезно, Редж?
— Серьезно.
— Почему ты спрашиваешь? Хотя мало ли странных вопросов задают странные англичане. Да на все я готов, на все. Душу нахрен продам!!! Доволен?
Реджинальд смеется. Но глаза невеселые.
— Это неправда.
— Почему еще?
— Ты отказался использовать «анаграммы», Гарольд.
— Да за кого ты меня принимаешь, черт подери, а!? Ясвоюдушу продам,свою , понимаешь ты это или нет!? И вообще, мы это не обсуждаем! Эта тема закрыта!! Кажется, я уже тебе намекал. Просто обнамекался весь!!! Могу сказать еще раз, по-английски: it-is-not-a-subject-to-discuss!
— А говоришь, на все. Ты своему слову хозяин: сам дал — сам взял.
— Не юродствуй, ироничный донельзя англичанин!
На некоторое время воцаряется молчание.
— У тебя есть семья, Гарольд? Дети?
— Нет, а что?
— Если бы была, то тебе нашлось, чем с женой заняться, вместо забавных затей получать «истину» в последней инстанции. Правда, Александр?
— А идите вы оба! — не выдерживаю я.
— И это говоришь мне ты, Реджинальд!? Интересное дело, а кто как не ты сделал б о льшую часть работы!? И, кстати, ты-то сам женат?
— Нет, — коротко ответил Реджинальд, — а с чего ты взял, что меня интересует «истина»?
— А что же еще?
— Ну, меня интересуют довольно много разных вещей. Например, деньги. Но не «истина» и не твоя гипотетическая космическая струна, ты уж извини.
— Заткнись-ка ты лучше!! — при упоминании струны Гарольд вздрагивает как от пощечины. Я с беспокойством смотрю на него.