Мне казалось, прошла целая вечность.
— Сашка? Ты что это?
Голос Гарольда доходил откуда-то издалека.
— Ничего, — я с трудом сдержал желание закричать.
Гарольд подозрительно посмотрел на меня. И снова все его внимание приковалось к де Краону.
— Как же Вы это делаете? — жадно спросил он.
Реджинальд вытянул левую руку в направлении Гарольда:
— Смотри, воттак я это делаю.
— Но… это что, фокус какой-то? Это надо как-то объяснить, в конце концов.
— Объясняй! — сказал Реджинальд, — потом мне расскажешь.
— Но…
— Я, кажется, предупреждал, что ясности это не добавит! Но меня здесь никто не слушал. Вот вам факт, или как, не верить своим глазам?!
Эта десятиминутная процедура подействовала на Реджинальда, как стакан водки, здоровой рукой он комкал пропитавшийся кровью платок.
— Пожалуй, верить, — нехотя согласился Гарольд, — но зачем вот это все, — он с отвращением кивнул в сторону свертка с иглами, — без этого нельзя?
— Нельзя.И это еще самый безобидный вариант. Объяснения у меня нет. Это было установлено, м-м-м… экспериментальным образом, — лицо его как-то болезненно дернулось.
Весь этот разговор да и сама ситуация все больше напоминали мне какой-то театр абсурда.
— Так же произошло то, что произошло вчера, — Реджинальд помахал загипсованной кистью, —просто у меня не было с собой инструментов . А я в Вас ошибся, Гарольд. Вамэто все доставило явное удовольствие. Интеллектуальное, — Реджинальд попытался дежурно улыбнуться, но губы в улыбку не складывались. Он зло стиснул их, на скулах заходили желваки, — собственно, этого и следовало ожидать. Биркенау тоже понравилось. Чертовски понравилось. Думаю, мне на Вашем месте тоже бы понравилось!
— «Радужные анаграммы», — ахнул я.
Реджинальд резко повернулся ко мне.
— Будьте любезны, Александр… так сказать, для завершения картины… Снимите мне с правой руки браслет, там сбоку на нем маленькая кнопка, да, отлично, спасибо! Вот, — он взял тяжелый металлический обруч, поднял над головой, нажал еще на какую-то кнопку и внутрь со всех сторон выдвинулся частокол широких шипов.
— Вложение, Компенсация, — он нажал на кнопку еще раз. ЩЕЛК, и шипы выдвинулись ближе к центру почти вдвое, — Дуальность, Связность и Изоморфизм, — ЩЕЛК! Шипы выдвинулись еще немного.
— А вот то, что осталось… осталось только придумать названия… что-нибудь о структуре черных дыр, или точная величина параметра расширения Вселенной… — ЩЕЛК!!
Шипы аккуратно сошлись в центре.
Гарольд угрюмо молчал.
— Я что-то немного не в себе. Со вчерашнего дня… Много впечатлений… — наконец как-то через силу сказал он, не глядя на де Краона, — одним словом… Я прошу прощения… Вы уверены, что ничего не нужно и…
— Как насчет кофе?
— Да, конечно!… и… спасибо, за вчерашнее. А то Сашка бы меня достал, таскался бы ко мне в больницу каждый день и снабжал институтскими сплетнями. Это у нас с ним называется «тюсингурить».
— Простите, как?
— Ну, это смесь русского и плохого, извините, очень плохого японского.
Брови Реджинальда поползли вверх. Он соображал несколько секунд, потом фыркнул.
— Это же надо так!
Всем как-то сразу стало легче.
— Я думаю, завтра устроим выходной, — продолжал Гарольд, — а в среду займемся составлением заявки для спенсеровского телескопа и моделированием — моя программа почти готова, дополним ее только данными реального поля. Думаю, за пару недель справимся. А через месяц-два у нас уже будут снимки и открытие космической струны.
— Ты так уверен, Гарольд, что тебе дадут время на «Спенсере»? — спросил я.
— Я договорюсь с директором.
— И так уверен, что это струна?
— Да, я уверен! — отрезал он своим обычным решительным тоном, — я абсолютно уверен! И хватит каркать.