Бармен согласно кивает, указывает на гардероб.
Людей мало. Играет ритмичная музыка, свет приглушён, и по полу размеренно кружат алые пятна. Антураж пугающ: с потолочных балок свисают цепи и кольца, а на стене нарисована чёрным змея с прищуренными глазами и приоткрытым ртом, из которого торчит кончик раздвоенного языка. Жирное тело многократно изогнуто, будто она бьётся в агонии.
Это вечеринка, посвящённая шибари.
К Соне подходит мастер крепко сложенный, с мотоциклетными очками на лбу, весь в тёмном смотрит на неё и улыбается краешком рта. Голова гладко выбрита. Он снимает косуху, на спине которой написано «Если ты читаешь это значит моя шлюшка упала с моцика», обнажая массивную портупею со множеством карманов для ножей и мелочёвки. На мускулистых плечах вытатуирована змея: из одного рукава чёрной футболки выглядывает голова, из другого выступает хвост, массивное тело скрыто под одеждой.
Вблизи мастер производит жуткое и даже отталкивающее впечатление: уши, ноздри, брови пробиты штырями, и только испытующе-внимательные глаза выдают за этой пугающей внешностью адекватного и даже чувствительного человека. У него проницательный взгляд, грациозные и выверенные, словно у сильной кошки движения, и со всем этим хочется взаимодействовать, быть.
Даймон, представляется он. У него приятный, хрипловатый голос, какой бывает у курильщиков. Это ты мне звонила, да?
Соня, приседает в неловком реверансе Соня. Да, я.
Опыта, как очевидно, нет, утверждающе спрашивает он.
Э-э-э Небольшой есть. Без подвешивания.
Сегодня будет с подвешиванием, предупреждает Даймон. Вниз головой висеть можешь?
Могу. Только недолго. Не полчаса, смущённо отвечает она.
У нас будет всего полчаса на всё про всё, озвучивает он временные рамки и продолжает про безопасность: Если что-то пойдёт не так, дай мне знать. Слово «Стоп» означает полное прекращение всяких действий и спускание тебя на землю. Это понятно?
Да.
Травмы позвоночника, переломы, вывихи?.. Были?
Нет, нет, торопливо мотает головой Соня, умолчав о травме спины. Лишь бы не передумал!
Выбивая позвонки солдатскими берцами, её избил бывший хахаль, неделю лежала пластом, и теперь мышца у лопатки, перерождённая в тяж, при малейшем сквозняке обострялась и дико болела. На следующий день хахаля переехала машина скорой, под колёса которой он, будучи пьяным в стельку, и упал с тротуара. Скончался уже в больнице от кровоизлияния в мозг, так сказали врачи.
Ещё по технике безопасности, вторгается в её мысли Даймон, беря её за ладонь: Сжимай.
Она крепко стискивает его пальцы дрожащими своими.
Я периодически буду так делать, а ты сжимай.
Хорошо, кивает Соня, вцепившись в руку так отчаянно, что её плохо скрываемое волнение становится очевидным.
Давай начнём, Даймон уверенно освобождается, ловко скидывает портупею и вешает её на спинку стула. Достаёт из мешка верёвку несколько тугих, аккуратных мотков.
Музыка становится громче. Клуб погружается в полумрак. Люди толпа людей стоят поодаль в ожидании начала, но в мире Сони существуют только двое: она и Даймон.
Он забирает её руки, крепко, но не туго фиксируя их за спиной. Завязывает глаза платком, и музыка в кромешной тьме взрывается децибелами.
Уверенными витками на грудь и плечи ложится верёвка.
«Он так бережно и сильно проявлял своё превосходство, что я моментально расслабилась».
Её мотает, приходится танцевать на цыпочках. Худые ноги выглядят по-детски беспомощно, полупрозрачная кожа на икрах отливает голубоватым мрамором.
Конец верёвки идёт наверх и ныряет в кольцо.
Мягкий, подсекающий удар, и Соня повисает в сантиметре от коврика. Даймон подтягивает её за ноги одну, вторую и резко дёргает. Словно пойманный в петлю зверь, она прокатывается вбок, падая на воздух, верёвка давит на рёбра, и дышать тяжело, но терпимо. В этой невесомости теряется ориентация в пространстве, лишь ветер, какой бывает на качелях, легко обдувает тело.
Даймон тянет, поднимая её всё выше, ещё и ещё, так что Соня повисает, изогнувшись в спине скорпионом.
В этот миг резкая боль в позвонке старая травма опрокидывается ушатом кипятка. Соня пытается продышать её, но та жжёт всё сильнее, и на глазах под повязкой выступают слёзы.
Сквозь боль, сквозь зубы, она выхныкивает короткое:
Стоп!
Где? мгновенно реагирует Даймон.
Грудно-о-ой, не в силах вздохнуть, выдавливает она.
Он подставляет под неё руку, приподнимает, и быстро отвязывает верёвку от кольца, чувствуется вибрация. Осторожно опускает её, привязанную сейчас только за ногу, головой вниз. Боль уходит.
Продолжаем? слышится тревожный голос Даймона: он хочет услышать, насколько конкретным было это «Стоп».
Да! облегчённо кивает Соня.
Хорошо.
«Это настоящее откровение его чуткая, мгновенная реакция на одно лишь короткое слово».
Верёвка резко впивается в голень, однако Даймон подтягивает кверху вторую ногу, выравнивая положение тела. Связанная Соня напоминает хрупкую куколку редкой, экзотической бабочки. Жар в спине сменяется ощущением чистого, звенящего счастья.
Даймон закручивает её по оси по часовой стрелке против по против всё быстрее и быстрее.
О, как же мне хорошо-то, как хорошо я в раю, в раю! хохочет радостно Соня.
Даймон переводит её в боковой подвес комфортный, переполненный удовольствием, с пустотой в голове, сквозь которую беспрепятственно льётся, грохочет музыка, рассыпаясь на горошины, не давая исчезнуть, не отпуская.
На уши давит глубина погружения, и в следующую минуту приходит паника. Соня оказывается в холодном тумане, густом настолько, что ничего не видно дальше вытянутой руки. Музыка стихает, сменяется глухой тишиной и затем монотонным гулом, который сопровождается бегущим перед глазами, иссиня-чёрным асфальтом, гладким, будто стекло. Речитативный стук колёс перерастает в грохот, и Соня обнаруживает себя придавленной чем-то адски тяжёлым к рельсу как раз тем местом, где верёвка давит на рёбра и плечи. Стрекочут железнодорожные провода. Она поворачивает голову и в темноте повязки видит летящий поезд: белые буквы на красномордом локомотиве, кабина машиниста и он сам, испуганно жмущий на тормоза.
«Вот и поезд», сухо констатируется рядом.
Оглушающий грохот взрывается вспышкой, и Соню, точно мячик в пинг-понге вышибает туда, где начинается открытый, остывающий космос. Её затягивает в пучину водоворота: вращает спиралью, подтягивая всё ближе к центру беспросветно чёрной дыры.
Восприятие мира ширится и достигает невозможного бесконечности, места, где нет ни звука, ни света, ни какой-либо привязки для мозга; без времени и расстояния. Вселенная проникает между клетками бесчувственного, будто расстрелянного в упор тела, зажигаясь белыми точками звёзд. Неизмеримое пространство окутывает тишина, которую можно черпать ложками, и сознание проваливается в глубокий сабспейс.
Пальцы Даймона ложатся в ладонь, и Соня сжимает их, едва-едва. Сипит, задыхаясь:
Дышать и уже одними губами: Нечем
Он слышит, аккуратно дёргает за концы верёвок. Давление ослабевает. Под контролем руки тело плавно опускается на коврик.
Вдох! командует Даймон, обнимая Соню со спины.
Затяжной и хриплый вдох похож на зевок, неумолимой волной накатывает сонливость. Она обмякает, спутанные прядки волос облепляют расслабленное лицо.
Бездонный океан, окатив тело порцией щекотных пузырей, выплёвывает её на берег. Мир останавливается в единой точке. Только мохристость коврика. Только шероховатость верёвок. И тёплые руки, уверенно прижимающие к себе. И Даймон то дышит в ухо, то душит нежно, а она доверяется, доверяет
В ушах шумит, накатывая, прибой. Прямо у голых пяток всхлипывают и плещут волны, уступая, сменяя друг друга. Соня лежит, подложив под щёку ладошки, лодочкой. Даймон, стоя, сматывает верёвки, и их хвосты мягко касаются её тела, пробегая шершавыми змеями по рукам, ногам и спине.