Привели коня.
Приторочить Перуна к конскому хвосту да тащить к воде! велел князь мужикам, сбившимся в кучу, но те не двигались с места. Ну!
Но всё было напрасно. Мужики больше и думать не хотели о работе, за которую натерпелись страха на недели вперёд. Князь выругался вполголоса и обратился к дружине:
А вы на кой? За работу! Или и это сделать не можете?
Дружинники нехотя обмотали Перуна верёвкой и привязали к хвосту коня.
Ну? нетерпеливо спросил князь. Кто править станет?
Но воины молча стояли поодальникто не хотел садиться на коня. Владимир в сердцах плюнул.
Да вы что? Опозорить меня хотите? зашипел он на дружинников, опасаясь, как бы его не услышали в толпе. Есть храбрец среди вас? Или я зря ваши кошели наполняю? Ну!
Никто не пошевелился. Заминка росла, народ ждал, что будет дальше. Князь подступил к кучке мужиков, сжав кулаки:
Батогами побью, сучье племя!.. Ну, кто-нибудь!..
И тогда на коня неожиданно вскочил сам Добрыня. Сдвинув косматые брови, он ударил коня сапогами по бокам, и тот поволок Перуна по земле прочь с холма. Толпа всколыхнулась, налегла, придвинулась к склонам холма, чтобы видеть. Князь заорал на дружинников и мужиков, и те пошли вслед за конем.
Перун глухо стучал по выбоинам, перекатывался с боку на бок. Люди вглядывались в него, спотыкаясь, шли следомкто по той же дороге, которой ехал Добрыня, кто в обход по склону, по молодой траве. Поглядывали на край тучи, уползающей за горизонт, хмурились, спешили дальше. Почему шли за униженным богом? Больно было идти, гадко смотреть на волочащегося за лошадиным хвостом кумира, но шли, потому что оставить его вот так, на поругание, не могли. Не умели На заповедной поляне, ещё утром бывшей капищем, сидел прямо на земле лишь давешний дурачок, но не смеялся теперь, а горько плакал, размазывая слёзы по щекам.
Добрыня остановил коня у лодок, вытащенных на берег, спешился, бросил поводья и отошёл, будто и не он только что правил. Подошли князь с дружинниками, нанятые мужики. Следом натекал на берег киевский люд. Князь подождал, пока весь берег не будет занят, поглядывая тайком на край уходившей тучи. Гроза не возвращалась. Владимир повернулся к мужикам, понуро стоявшим подальше от вымазанного землей Перуна, гаркнул:
А ну, волоките его в воду. Живо!
Косясь на небоне воротится ли грозасброд стащил Перуна в непровские волны. Князь распорядился, и дружинники побросали пятерым мужикам шесты да старые брошенные весла, валявшиеся у лодок.
Ступайте по берегу за ним. Будете отпихивать, коли приставать к суше станет. До порогов дойдёте! князь повернулся к дружинникам: Веремуд, Лидул, возьмите коней, будете провожатыми.
Названные норманны пошли снаряжать коней, а князь повернулся к толпе, взирающей на всё это, и как только мог громко воззвал:
Народ киевский! Вот и нет главного капища, а гроза мимо прошла. И я цел! Владимир поднял обе руки вверх. И дружинники целы, и эти, он небрежно махнул в сторону топтавшихся у воды презренных наймитов. Сейчас пойду ещё капища киевские рушить. А вам говорю: завтра поутру приходите сюда жекрестить вас буду!
Народ недовольно зашумел, задвигался. Князь продолжал:
Хватит вам мху да пням кланяться! Пора к истинному богу оборотиться. Все приходитеи стар и млад. Всех жду! А кто не придёт, князь сурово сдвинул брови и что было силы закончил: Врагом моим станет!!! Помните же!
С горы спускались верхом два дружинника, на берегу топтались назначенные князем пятеро, стараясь не входить в водуопасались мести водяного царя. Князь сел на коня, что волок Перуна, и поехал первым на холм, чтобы дальше идти до другого городского капища. Дружинники и нанятые мужики пошли за ним. Кто-то из толпы следовал за ними, многие же остались, глядя на то, как вниз по Непре у самого берега печально плыл истукан некогда могучего и славного Перуна. И за ним с шестами да вёслами шагали по берегу пятеро наймитов да двое конных дружинников.
В толпе на берегу многие плакали. И поднимался с вершины холма в безоблачное небо дым от догоравших кумиров Велеса и Сварога.
3
По улицам Киева шёл народ, возвращаясь к своим заботам. Многие судачили о том, что стряслось на заповедном холме; кто-то пошёл дальше, за князем, глазеть на то, как будут рушить два других капища, кто-то не пожелал смотреть на это.
Илья раздумывал, шагая к дому Добрыни, когда лучше уходить. Однако обещание, данное воеводе, терзало Илью: он дал слово не уходить, не повидав его. Добрыня уже вторую ночь не появлялся дома, да и без того была видна его служба киевскому князю. Илья презрительно усмехнулся, но не воевода был причиной этой кривой ухмылки, а князь Владимир. «В дружину хотел, олухдумал про себя Илья. К кому?! К разорителю кумирен! Эх» Жгучее желание уйти немедля снова поднялось со дна души, но Муромец не стал думать об этом. Ему хотелось напоследок увидеть воеводу. Не мог Илья держать на него зла. Уважал он Добрыню и жалел, что не доведётся служить под его началом. Путный был он мужик, хоть и христианин. Илья вспомнил, как Добрыня вскочил на коня, чтобы волочить Перуна к реке, но не встретил в своей душе оскомину. Прав был воевода, всё делал он, чтобы не допустить крови, даже своей доблестью воинской готов был поступиться ради этого. «Я бы так смог ли?» спросил себя Илья и покачал головой, сомневаясь.
Здравствуй, друг! услышал Муромец и увидел на улице Мусайлиму.
И ты здрав будь, отвечал Илья, обнимая сарацина. А что же ты один?
Мусайлима развёл руками:
Большие дела решает мой господин. Советуется с другими священниками. Завтра крещение люда киевскогоили ты не знаешь?
Как не знать, нахмурился Илья. Князь кумирни разоряет, богов гневит
Мусайлима сочувственно покачал головой. Илья посмотрел по сторонам на проходящих посадских и негромко спросил араба:
А скажи, Мусайлима, что за человек твой хозяин? Вот служил я ему несколько седмиц, да не понял, что у него в душе.
Мусайлима только развёл руками:
Молчалив Зосима, только на проповедях и говорит. Для меня самого он загадка. Меня вот нанял, а пригодился я ему только три раза за два лета, что служу ему.
И что же такого случилось, что ты ему пригодился? спросил Илья. Мусайлима отвечал:
По городам он проходит иной раз говорить о том, что бог един. Язычники гнали его. Была моему мечу работа, но до смерти дело пока не доходило. Милосерден да незлобив твой народ, Илия.
Илья помедлил, заглянул в карие глаза Мусайлимы и тихо спросил:
Скажи, Мусайлима Точно до крови дело не доходило? Никого из язычников ты не убил?
О чём ты, Илия? удивился араб. Муромец пристально смотрел ему в глаза:
Я про верховного жреца, коего нашли поутру мёртвым.
Глаза Мусайлимы гневно сверкнули, он отшатнулся и взялся за рукоять своей сабли:
Ты подумал так обо мне?!
Прости меня, Мусайлимашагнул к другу и взял его за плечи Илья. Прости Я не хотел тебя обидеть.
Мусайлима напряжённо смотрел на Муромца, а тот от стыда не знал, куда девать глаза:
Не держи зла, Мусайлима Я рад, что это не ты. Прости
Сарацин вздохнул, убрал ладонь с рукояти меча, примирительно похлопал Илью по руке:
Я понимаю твою печаль, Илия. Но я давно не убиваю язычников за их веру. Праведный Иса ничего не говорил об этом, а я верю Учителю.
Спаси тебя твой бог, Мусайлима, поклонился Муромец. И не держи на меня обиду.
Мусайлима покачал головой, спросил:
Куда ты теперь, Илия?
Куда-нибудь к Великой Степи, вон из Киева. Мои боги покинули этот город.
Что ж, ступай. Может, ещё свидимся.
Они обнялись на прощанье и расстались на улице, запруженной волнующимся киевским людом.
2
Дотемна возился Добрыня вместе с князем. Надрал глотку, словно песка наелся, пропотел, будто в бою был, перемазался пеплом, что малец, ходивший в ночное. В баню не пошёл, оставив это долгое да неторопливое дело на потом, только вылил на себя несколько ушатов воды, подносимых Репьём, утёрся наскоро да спросил, где Муромец.
А на заднем дворе, отозвался мальчишка. Разделся до пояса, руками махал чудно да дышал шумно, а после сел и как заснул.