Какие возможности благодаря тому, что это же гребаный внедорожник! Охрененная тачка. Я все-таки рад, что ты заставила меня сменить пикап, он уже изжил себя.
Я плохого не посоветую! Пейдж открыла банку пива. Тебе не предлагаю, ты сегодня за рулем. На ночь останавливаться будем или нет?
Если найдем где. Как я знаю, тут на ближайшие километры нет ни единой заправки. Видимо, будем просто ехать вперед.
Окей, капитан.
***
Воцарилась тишина. Холли тяжело дышала.
Ты попала. Попала прямо ему в голову! Шон, ты это видел?!
Мужчина подбежал к дочке и обнял ее. Девочка слегка дрожала и тяжело дышала.
Все хорошо, все будет хорошо, не переживай.
Папа, я его убила. Я попала.
Да, да, не переживай.
Пап, я спасла нас.
Шон отстранился от дочери и посмотрел на нее. Девочка улыбалась и готова была засмеяться. Дуглас стоял в шоке и держался за голову.
Папа, я попала! Попала ему прямо в голову! Спасла нам жизнь! О господи! Меня всю трясет. Убивать это так странно, так плохо, но я так рада, что я нас спасла.
Все, детка, пошли в машину.
Шон пребывал в крайнем шоке, как и Дуглас, собственно говоря. Троица села в машину. Холли все продолжала восхищаться тем, какая она метка и как хорошо, что она их спасла. К Шону и Дугласу наконец пришло осознание, как же это было опасно. Затем к ним пришло осознание, что тринадцатилетняя девочка перестала быть закрытой и стала разговаривать. Последним осознанием было то, что та же маленькая девочка пристрелила мертвеца, попав ему точно в голову.
Дуглас вопросительно посмотрел на Шона и кивнул в сторону Холли. Мужчина же сделал то самое выражение лица, по которому ясно, что вы поговорите потом, но точно не сейчас. Девочка спросила, можно ли ей оставить этот пистолет, мужчина, скрепя сердце, разрешил. Дуглас развернулся назад, объяснил, как менять патроны и ставить на предохранитель. Девочка все схватила налету.
У нее это как будто в крови, прошептал Дуглас, нагнувшись к Шону.
Не удивительно, ответил ему Шон, глянув в зеркало заднего вида, как дочка улыбается, читая комиксы.
Холли не улыбалась уже так долго, а сейчас она счастлива. Она выглядит какой-то новой, взрослой девочкой. До этого часа она была немного замкнутой, такой совсем маленькой. А сейчас она улыбается, говорит, не замыкается в себе. Неужели все, что надо было, это дать ей немного пострелять из пистолета?
Это был разгар дня, и опять мертвец. Что-то неладное происходит с этой мертвечиной. Почему она стала вылезать днем, когда солнце палит по пустыне? До заката еще много времени. Шон надеялся, что ему хватит времени, чтобы добраться до очередной ночлежки, до очередной заправки. Хотя он не помнил, есть ли хоть одна впереди. Он надеялся, что есть, потому что разъезжать на машине по пустыне ночью, пусть и полностью экипированным, как-то слишком опасно. Умеретьвот что точно не входило в планы Шона. Не дать умереть своей дочери, да и этому парню, который постепенно стал внушать доверие.
Вот бы найти укрытие, что-то, где намного меньше этих мертвецов и чуть-чуть больше живых людей. Задержаться бы там хоть на пару дней, а если все пойдет хорошо, то и навсегда. Мало ли, что может в мире произойти. Шона раздражало, что у него нет какого-то определенного плана и он не может его построить. Не может потому, что само выживание слишком непредсказуемо; он не может точно знать, в какой момент на него нападет мертвец. Он не может точно знать, куда ехать. Вот почему планыэто глупо. Какие планы можно строить, когда на планете апокалипсис, конец света?
Пап, мы только что проехали какой-то поворот! Там было написано Ханфорд. Может остановимся там?
Точно, давай попробуем.
Мужчина развернул машину и вернулся к повороту. Троица въехала в заброшенный город.
Глава 5
Рубикон гнал по трассе с удивительной скоростью для такого огромного внедорожника. Солнце готовилось заходить за горизонт. Вечером в пустыне становилось жутко, хоть темнота и закрадывалась в сердце при свете дня, но вечером все становилось хуже. Песок выглядел багряным, как будто пролилось много крови, как будто она впиталась в него. Каждая песчинка отливала красным, как рубин. Оранжевое солнце, розовато-голубое небо и медленно плывущие по небу пушистые облака. Такая ужасающая и печальная картина. Пустыня казалась вымершей. По барханам ползали маленькие ящерки, а кактусы отбрасывали какие-то зловещие тени, которые, казалось, готовы отделиться от земли и стать большим, чем просто тень.
Пейдж сидела, откинувшись на спинку сиденья, и просто смотрела вдаль, окунувшись в свои мысли. Уоллес вел Рубикон плавно, но быстро, с эдаким мастерством бывалого водителя. Одной рукой держа руль, а второй то поднося к своим губам сигарету, то отдаляя, он напевал мотив какой-то старой песни, которая, возможно, слишком часто играла в барах. Настолько часто, что въелась в мысли мужчины навсегда, как в память о былом времени. Вспоминая свою жизнь, Уоллес невольно находил в себе какие-то черты, которые не должны присутствовать в характере настоящего человека. Не сказать, что мужчина считал себя плохим, просто он не думал, что сделал за жизнь хоть что-то полезное.
Отслужил в армии, жил один, работал автомехаником, каждый вечер ходил в бар и смотрел футбол. Ну что за заурядная, скучная жизнь? То ли дело сейчас. Скитаться по стране в поисках. А в поисках ли? Просто постоянная беготня с погоней. Развлечений никаких. Ночью напиться до потери пульса и заснуть под крики мертвецов, вылезших из самого пекла Ада, под покровительством самого Сатаны. Молиться Господу Богу, лишь бы дожить до утра, лишь бы набраться сил и не умереть.
Солнце заходит. Поменяемся на ночь? Ты сможешь поспать, Пейдж устало потянулась и повернулась к Уоллесу. У мужчины было очень сосредоточенное лицо.
Девушку так и тянуло спросить, откуда у него этот шрам, но все-таки человеческое осознание того, что это будет как минимум не к месту, ее останавливало. Мужчина не ответил, а продолжил вести машину. Уоллес настолько глубоко погрузился в свои мысли и воспоминания, что даже не расслышал вопроса, который ему задала Пейдж.
Эй, Пейдж щелкнула перед носом Уоллеса пальцами. Я тебе вопрос задала. Ночью ты поведешь или хочешь отдохнуть?
Давай я отдохну, Уоллес снизил скорость и немного съехал на обочину.
До заката еще есть время, отметила Пейдж, взглянув на оранжевое солнце. Мы можем побыть тут, дадим машинке отдохнуть. А, что думаешь?
Было бы неплохо, я думаю.
Парочка достала немного еды, бурбона и уселась на капот Рубикона. Солнце уже наливалось красными оттенками, и небо, поддаваясь его власти, тоже приобретало багряные цвета. Песок уже казался совсем бордовым. Облака порозовели и выглядели как маленькие кровавые пятна на ужасно темном залитом кровью небе. Пустыня как будто сама олицетворяла Ад, со всеми из этого вытекающими последствиями. Тьма, ужас, дрожь, пробирающая до костей, вот, что такое пустыня. Совершенное одиночество. Рядом с тобой лишь мертвецы, которые так и норовят разорвать тебя на части, чтобы сделать одним из них. Казалось бы, ты стоишь, и в спину тебе дышит что-то холодное, отвратительное. Но что из двух самых страшных вариантов? Одиночество или же живой труп?
Я тут думал. А каково тебе в семнадцать лет быть такой одинокой? Ладно в моем возрасте, к такому уже привыкаешь. Тебе семнадцать, ты еще ребенок. Стреляешь, я так понимаю, ты хорошо. И прочее Я пытаюсь задать вопрос так, чтобы тебя не обидеть, Уоллес задумчиво посмотрел на бутылку в своих руках.
Ты хочешь спросить, не боюсь ли я? Пейдж вытащила из пачки последнюю сигарету и прикурила.
Да. Но чего ты боишься. Одиночества или этой чертовщины?
Я не знаю. Но ты прав, мне чертовски страшно. Просто есть правила, которым я следую и благодаря которым я до сих пор жива. Не смотри, не оглядывайся, не слушай. Думай о своем, постоянно занимай свою голову какими-то мыслями, но не думай об одиночестве, страхе или мертвецах. Советую тебе делать так же.
Мужчина сделал глоток и задумался. Действительно, если просто постоянно занимать свою голову другими вещами, может быть, будет не так страшно. Может, будет легче ходить по земле. Страхэто первобытное чувство. Боятьсянормально. Но в этом мире, если ты хочешь выжить, ты не должен показывать, что тебе страшно. Строй из себя бесстрашного рыцаря, но только не дергайся и не показывай свою дрожь. Тот ужас, который ты испытываешь, может впиваться в тебя цепной хваткой, может расползаться по твоим венам, может приковать тебя к земле, ты можешь его испытывать, это естественно. Но ты не должен его показывать, это должно оставаться лишь внутри тебя.