Не знаю,вздохнул я.
О тебе,произнес Фихт.О тебе, Анхельм Антимаг.Он быстро-быстро закивал.
Обо мне?Теперь голос задрожал у меня.
Фихт резко поднялся и заходил по комнате, точь-в-точь как ходят некоторые сельские мужики, когда их бабы орут при родах в соседней комнате. Он что-то буркнул под нос, но я не понял ни слова, в ушах звенела одна-единственная фраза: «И убоится всякий колдун этого человека!»
Прежде я думал, что прорицательница говорила о Цериусе. Он не умел колдовать, но пил магию, как вино. И каждый колдун боялся его пуще смерти. Одно лишь смущало меня. В пророчестве говорилось об изгнаннике, который станет ему учителем, а к тому времени я изгнанником не был. Но теперь! Теперь все совпадает. До последнего слова. Я ошибся. Она говорила о тебе.
Дядя Фихт, изгнанниквы?
Именно. Яизгнанник, тымой ученик.Он опустился в кресло, бережно взял в руки книгу.А ведь я хотел ее сжечь, после того как Цериус исчез.
Дядя Фихт, а когда мы начнем колдовать?набравшись наглости, спросил я.
Колдовать?подмигнул он мне.Скоро, Анхельм. Вот Кровяной щит доварим.
Я усмехнулся.
Чему ты улыбаешься?не понял маг.
Звучит, как кровяная колбаса.
Что ж, тем легче тебе будет его пить,теперь усмехнулся он.
Вареную кровь.Я замотал головой, забыв где я и кто передо мной.Я не смогу.
Даже если тыФихт порылся в кармане и вытащил несколько разноцветных перстней.Получишь это?Он вопросительно уставился на меня.
Перстни у Фихта тоже были странными. Ободки прерывалисьвидимо, чтобы можно было подогнать перстни под любые пальцы. Но камни! Они светились завораживающе. Горели как разноцветные звезды, руки сами тянулись к ним.
16. Часть вторая. Колдовские тайны
Осенний ветерок шелестел травой, невысоко поднимал дорожную пыль, несмело играл седыми волосами учителя и трепал подол его длинных выцветших одежд. Фихт недвижно стоял на краю дороги и пристально всматривался вдаль, воткнув посох в землю. Точно всем своим видом говорил, что никакой ураган, никакая буря не сдвинут его и на полшага с этого места. Из-за своей накидки, широкой у плеч и ног, но узкой у пояса, издали маг напоминал большие песочные часы.
Небо хмурилось. Старый колдун тоже.
Он был зол. Страшно зол. Как дворовый пес, заприметивший чужаков, только что не лаял. Его густые брови сурово жались к переносице, глаза и вовсе метали почти ощутимые искры гнева. Он не любил, когда я оставлял село: боялся не то за себя, не то за меня, не то за нас обоих. Он встречал меня неподалеку от ворот, и это был дурной знак; за три года учебы я хорошо узнал своего учителя. Старый колдун редко покидал собственный дом, еще режепределы своего двора. Стряслось то, чего я опасался больше всего на свете. О чем старался не думать на протяжении пути. Кто-то из завистливых сельчан шепнул Фихту о моих городских проделках.
Я еле заметно улыбнулся, вспоминая выступление ярмарочных маговнеудачное выступление ярмарочных магов. Наверное, до сих пор синяки да ссадины зализывают. Ух, и досталось им от разгневанной публики, едва ноги унесли. Сами виноваты. Вели бы себя скромнее, глядишьи не обокрал бы так сильно. А то «великие да величайшие», «повелители пламени и ветра», «лучшие представители магических школ». Одна мысльи все их величие у меня в кулаке. Ни пламени, ни ветра, ни чудес. Только тяжелое дыхание, безмерное удивление и летящие из толпы камни да гнилые помидоры вместо монет.
Не удержался. Три года терпел. Ну, надоело день изо дня вытягивать одну и ту же магию из этого старого колдуна. Хотелось, наконец, опробовать свои силы. Нет, какая все-таки собака обо мне натявкала?! Узнать бы ее. Марта не могла, она все время была рядом со мной. Да и возница вроде бы не мог. Разве что с голубем кто передал? Небеса! Достанется мне сегодня.
Я убрал улыбку с лица и, понурившись, вошел во двор, с сочувствием наблюдая за учителем. Фихт проводил меня мрачным взглядом (другого ждать было сложно) и опять уставился вдаль, как дозорный на крепостной башне в ожидании вторжения. Дед, а, дед, да сто лет уже как про тебя маги забыли,хотелось возразить. Но для возражений время было неподходящим, и я лишь тихо вздохнул, глядя, как учитель осматривается по сторонам. Все время убийцы мерещатся. Бывает, как вскочит с постели посреди ночи, за посох схватится и давай по темным углам зыркать. Глаза злые, блестят. А случается во сне не своим голосом заговорит, да так грозночто мурашки по коже. Словно живет кто-то в нем другой, просится наружу.
Год назад постучали в наши ворота бродяжки. Четверо. Погорельцы из какого-то соседнего села. Чумазые, грустные и такие тощие, что не подать имнебеса гневить. Да только не успел я им ничего подать. Фихт их как увидел, сразу за посох схватился и ну гнать подальше со двора. Он и местных сельчан никогда не жаловал, а уж чужаков Совсем ума лишился.
Колдун закрыл ворота, прислушался и кивнул на приоткрытую дверь. Я покорно направился в дом, где с радостью развалился в кресле. После дороги хотелось спать. Я зевнул и огляделся. Ничего не изменилось. В доме сельского колдуна никогда и ничего не менялось. Да и в самом селе по большому счету тоже. Тоска. В городе интереснее. Тамнастоящая жизнь. Там постоянно что-то происходит, что-то меняется. Но в селе мать, Марта ия взглянул на вошедшего учителяи Фихт.
Он зло хлопнул дверью и шибанул о стену посохом.
Глупец! Глупец!уже с порога зашипел колдун.
Старая песнь. Стоит мне уехать в город
Я же тебя предупреждал! Ты даже не представляешь, что с тобой может случиться, если маги пронюхают о твоем таланте.
Да что со мной может случиться, с усмешкой подумал я. Пусть попробуют. Я буду только рад.
В лучшем случае тебя просто убьют! Ты этого хочешь?
Фихт затряс кулаками. За все три года учебы он ни разу не пустил их в ход, хотя гневался на меня частенько и, чего уж там, по делу. Даже сейчас сдерживал себя из всех сел. Шипел, кряхтел, но сдерживал. Впрочем, дай он увесистую оплеуху, я бы нисколько его не осудил. Я бы
17
Анхельм?Он с испугом подскочил ко мне, разжимая кулаки.Что с тобой?Он заглянул мне в глаза и взял за плечо.
Что-то изменилось. Его ладони сверкали всеми цветами радуги. И с каждым мигом радужное свечение становилось сильнее. Вслед за ладонями в ярких пылинках скрылись руки, потом плечи, грудь и волосы.
Я зажмурился, стараясь прогнать проклятое свечение, пожравшее моего учителя, но стало только хуже. Из темноты на меня смотрел старик, созданный из облака яркой разноцветной пыли. Мне стало не по себе, и я открыл глаза. Свечение никуда не исчезло, хотя и стало бледнее.
Анхельм?Фихт легонько потряс меня за плечо.Скажи, наконец, что случилось? На тебе лица нет.
Это с тобой что-то случилось. Ты весь сверкаешь, как радуга,не сводя с него глаз, ответил я.Я вижу, как бьется твое сердце.
Страшно было даже пошевелиться. Не говоря уже о том, чтобы стряхнуть сверкающую руку с собственного плеча. Мне казалось, что если я сделаю так, то режущее глаза свечение перебросится на меня, и в тот же миг я тоже стану радужным человеком. А им мне быть не хотелось.
По крыше застучал дождь, потекли по окнам тонкие струйки. Нестерпимо захотелось выбежать из дома. Подальше от этих кошачьих голов, развешанных на стенах, подальше от странного колдуна, сверкающего как радуга. Рвануться туданавстречу осеннему дождю, чтобы смыть с себя следы магии и магиаты. Ощутить под ногами мокрую землю, а не сотканный из кошачьей шерсти толстый ковер, почувствовать, как холодные капли разбиваются о тело, как мокнет голова. Но я понимал, что ни один дождь в мире не смоет магию. Колдун рассказывал, что рано или поздно я смогу не только пить магию, но и видеть ее рождение, как видел его Цериуспервый антимаг, которого жестоко убили завистливые колдуны. Момент настал.
Фихт наконец-то убрал руку, а я что было сил вжался в кресло, на всякий случай поднял ноги. И только сейчас заметил, что сверкает не только мой учитель, а едва ли не каждый предмет в доме. На моем плече медленно гас отпечаток колдовской ладони. Все в домеот часов до половицвдруг стало каким-то другим, незнакомым, враждебным.
Наконец-то!воскликнул колдун.Ты ее видишь! Ты видишь ее, мой мальчик!