Вот тебе и выручил нас торгаш, дедуля,охнул Воха, бледнея как облака над головой, после чего все, кроме хохочущего Благуши, повскакивали на ноги. Проповедник не нашелся что ответить барду и за неимением лучшего просто недобро глянул на ватагу из под кустистых бровей. Но что бандюкам такие взгляды? Как об стенку горох.
В этот момент Хитрун, сидевший на крыше посередке своей ватаги, и как выяснилоськак раз над распахнутой дверцей Махины, шевельнулся, приходя в себя, повел широченными плечам. И окинул путешественников все еще стылым, но уже пронзительным взором маленьких, глубоко посаженных глаз, в глубине которых медленно, красными угольками, разгоралась тяжелая злоба.
Ну что, надышались, щучьи дети?сипло проскрипел Хитрун.А теперь мы вас свяжем, для порядку, и допросим, по совести. Особенно тебя, торгаш Смейся, смейся, но на этот раз, кровь из носу, наша взяла.
Нечеловеческим усилием воли Благуша оборвал свой дудацкий смех и поднялся на ноги, встав плечом к плечу к кряжистому Проповеднику и как бы ненароком оттеснив за спину Минуту. Рвануть к Махине и заскочить внутрь, мелькнула у слава лихорадочная мысльпока бандюки полностью в себя не пришли, не отогрелись под Зерцалом.
Ватаман, перехватив его взгляд, с лязгом вытянул из ножен свою здоровенную саблю и свесил через перильца вниз, наискось перекрыв проход острым как бритва лезвием.
Но, но, не балуй, торгаш, кровь из носу. А вы чего расселись, огурцы недосоленные?!рыкнул он уже на своих.А ну живо вниз!
Скалец попытался проглотить то, что не дожевал, поперхнулся и выпучил глаза. Номер, видимо, не прошел. Жила, что сидел рядом с ним, не глядя, хрястнул того ладонью по спиневидимо, подкрепляя слова ватамана действием для особо нерадивого. Строптивый кусок вылетел из горла и, пролетев аж полтора десятка шагов, шмякнулся на траву возле самых ног Благуши. Сало, механически определили тот. Бандюки, занятые трудным спуском с крыши, для чего приспособили привязанный к перильцам аркан Жилы, ничего не заметили, и Скалец, еще немного посидев с омертвелым видом, тоже последовал за ними.
Бежим!нервно шепнул Воха Василиск, дернув слава за рукав.Бежим, пока время есть!
Поздно уж, не дергайся,сквозь зубы ответил Благуша, глядя, как бандюки, перекинувшись через перильца и повиснув на руках, приноравливаются, как бы половчее сверзнуться с такой высоты. И накручивая в себе решимость к действию, добавил:Да и некуда нам бежать, негде искать помощи. Забыл, где находимся? Раз не удалось перехитрить бандюков, значит, будем биться!
Эхма, а дубинка-то моя верная там осталась,скорбно вздохнул Проповедник.
А я книжицу там оставил,вспомнил Воха и виновато глянул на торгаша, словно от книжицы сейчас что-нибудь зависело.
Да все наши котомки там остались, все вещи, так что придется голыми руками отбиваться,подытожила Минута с таким спокойным видом, словно ей приходилось проделывать подобное ежедневно и с неизменным успехом.
Какая же она молодчина, подумал слав про себя. Да за такую девицу жизни пожалеть не жалко, оторви и выбрось! И не пожалеет! Только чрез его хладное тело они смогут ее коснуться своими погаными лапами! И только так!
Первым оказался на земле Ухмыл. Сразу выхватив саблю, он загородил собой проход в махинерию, тем самым развязав руки ватаману. Не сдержав любопытства, бандюк заглянул в махинерию, и присвистнул:
Да-а, красиво жить не запретишь а вот помешать можно.
Один за другим, охая и матюгаясь, бандюки съезжали с помощью аркана вниз, разминали застывшие на ветру члены, и, заметно косолапя, подходили к Ухмылу. Последним, с перекошенной от мучений рожей, на землю ступил Хитрун, отвесив звонкий подзатыльник замешкавшему Скальцу, вовремя не убравшему с дороги.
Благуша бегло огляделся вокруг, прикидывая, что может сгодиться в качестве оружия, например, какой-нибудь сук или камень, но ничего не обнаружил.
Ежели тихо сдадитесь, то больно бить не будем, кровь из носу,пообещал ватаман.Ладно, парни, вяжи их.
Угрюмые путешественники молча смотрели, как бандюки осторожно, с опаской, явно памятуя неудачную стычку на Краевой Станции, начинают обходить их с двух сторон, беря в рачью клешнюУхмыл с Буяном справа, а Жила со Скальцем слева. Последний брел с самым неприкаянным видом, глядя то на траву, то на деревья, то на облака в небе, то на Небесное Зерцало, даже на Махину оглядывался, и будь его воля и умение, точно вскочил бы в нее и удралв общем, смотрел куда угодно, только не на Благушу. Видать, совесть у подлюги заговорила, ежели вообще имелась.
И тут у Вохи сдали-таки нервы.
Отдай балабойку, подлюга!с надрывом закричал бард, и кинулся было на Ухмыла, но Благуша крепкой дланью придержал его за ворот армяка.
Не торопись, бард, успеешь еще в руки к бандюкам попасть.
Да я их не боюсь! В бараний рог согну и дудеть через задницу заставлю!
Погоди, говорю тебе. Верю, что не боишься. Но лучше минуту быть трусом, чем всю оставшуюся жизнь мертвяком. Отбиваться будем все вместе, слаженно, оторви и выбрось. Нас четверо, и их четверо, авось сдюжим.
Дело гуторишь,одобрительно кивнул дед.
Как это четверо?озадаченно возразил Воха.Ты что, ватамана в счет не берешь?
Да нет, я вот этого кудрявого в счет не беру, его одной соплей перешибить можно.Благуша презрительно дернул подбородком в сторону Скальца. От таких слов Красавчик и вовсе остановился, понуро опустив голову.
Дедок, тряхнув черногривой головой, шагнул вдруг к близстоящей молодой липке, присел, обхватил толстенький, с руку, ствол широкими дублеными ладонями, покряхтел, приноравливаясь, поднатужился и с громким треском вырвал с корнем. Бандюки от такой картины разом остановились, вытаращив глаза. Даже ватаман уважительно хмыкнул, снова выдергивая из ножен саблю. Минута изумленно ойкнула, Благуша порывисто вздохнул, а Воха Василиск присвистнул, выразив общее мнение:
Ну, ты даешь, дедуля! Вот не думал, что такое возможно, обертон те по ушам!
Проповедник с гордым видом развернул деревце густолистой макушкой к бандюкам и, взяв ствол наперевес, словно алебарду, весьма увесисто пообещал:
А вот кто первый сунется, на том банный веничек и опробую!
Лучше брось, старый перхун, а то хуже будет,предостерег ватаман.
Все равно не быть по-ихнему,заявил Благуша вполголоса, чтобы бандюки не услышали.
Это почему же, обертон по ушам?живо заинтересовался Воха, почувствовав в голосе торгаша странную уверенность.
А потому, ежели ты еще не заметил, что в такие моменты всегда что-нибудь случается, и удача, по большему счету, оказывается нашей стороне!
Окружайте, окружайте их, олухи, чего топчетесь,подгонял своих братков тем временем ватаман, размахивая громадной саблей.Окружайте, да вяжите! Жила, где твой аркан, кровь из носу? Накидывай на деда!
Дак это ж на Махине остался, не отвязал еще
Вот так всегда, кровь из носу, вечно от вас нет никакого толку, когда это особенно необходимо!
Воха с сомнением глянул на Благушу, обдумывая его заявление, затем снова на бандюков, почесал в затылке.
Да что же с этими уродами может сейчас случиться, обертон по ушам? Разве что гром с ясного неба вдарит ватаману по маковке, что было бы совсем неплохо!
Гром не вдарил.
Вместо грома с небес послышался какой-то диковинный гул, заставивший всех без исключения на время забыть о предстоящей потасовке и задрать головы вверх в поисках источника столь странного звука. Не успел народ сосчитать до десяти, а гул перешел в могучий утробный рев, от которого задрожала земля под ногами, да затрепетали листья деревьевсловно прямо в их сторону, сломя голову и ревмя ревя, неслось неохватное взглядом стадо разъяренных быков.
В следующий миг из-за макушек леса на великой скорости вылетела какая-то громадная черная елдовина Как бы нам ее описать Представьте себе здоровенную овальную дыню, втиснутую в подходящего размера корыто, а потом подвесьте все это дело в воздух и увеличьте до тех пор, пока она не станет раз в десять больше Махины. Представили? Весьма внушительное зрелище, не так ли? И вот эта самая дура, которую мы только что так живо вообразили, вылетает из-за леса и, взревев еще громче, отчего у всех напрочь закладывает уши, резко останавливается, зависнув на большой высоте прямо над местом несостоявшейся схватки. И понятное дело, напрочь заслоняет собой небо. На землю пала такая исполинская тень, что накрыла не только людей, но и громадный кусок окружающего их леса.