В тамбуре было пусто.
И воняло там куда меньше.
По-прежнему стараясь действовать как можно тише, слав осторожно шагнул вправо, распахнул неприметную боковую дверцу, встроенную в зад Махины и, присев на корточки, окинул внимательным взглядом многочисленные рычажки, коими была увешена стенка ниши за дверцей. Ежели честно, он мало что запомнил из действий Ухаря, когда тот отцеплял Махину, но, странное дело, стоило сейчас взгляду коснуться того или иного рычажка, как Благуше сразу становилось ясно, как и куда его поворачиватьвправо, влево, или на себя. Причем порядок действий в этой Махине отличался от порядка действий в Махине Ухаря, ведь здесь не имелось рычажков управления парусными щитами из-за отсутствия последних. И это странное знание, всплывавшее откуда-то из неизведанных глубин разума и не имеющее под собой никакого рационального объяснения, вновь привело в смятение. Но ненадолго. Ведь чего-то подобного он и ожидал, когда решился попробовать отцепить состав.
Ну как?громким шепотом поинтересовался Проповедник, высовывая в тамбур взлохмаченную голову.
Кажись, смогу,тем же шепотом ответил слав.А вы там поосторожнее, сильно не высовывайтесь. Когда отцеплю, рывок будет, так что держитесь за что-нибудь, чтобы на дваредье не кинуло. А то сразу каюк!
Понял, скатертью дорога!
Голова Проповедника исчезла.
Оставшись один, Благуша вознес молитву Олдю Великому и Двуликому, чтоб не лишил нечаянной сообразительности, собрался с духом и принялся за дело. Через несколько минут, благополучно закончив возиться с мелочью, слав поплевал на ладони и взялся за самый огромный рычаг, растущий из пола ниши почти до самого ее верха.
Нажал.
Рычаг не шевельнулся.
Благуша мгновенно взмок. Отчетливо вспомнилось, как бугрились на широченной спине Ухаря могутные мускулыаж шелковая рубаха трещала, да стонало железо хитрого механизма, когда тот тянул такой рычаг на себя, причем тянул плавно и медленно, превозмогая отчаянное сопротивление. Неужто ничего не получится? Неужто для того, чтобы это сделать, нужна сила Ухаря? Ну нет! Он и сам не слабак, оторви и выбрось!
Благуша упрямо набычился, плотнее обхватил рычаг обеими руками, покряхтел, приноравливаясь, и что есть сил снова потянул на себя. Железо застонало, как тогда у махиниста, но не сдвинулось с места. Благуша нажал еще сильнее, чувствуя, как под армяком и у него начинает трещать рубаха, а в голове начинает громко стучать от прилива крови. Рычаг задрожал, словно от озноба. А вот хрен тебе, оторви и выбрось, мстительно подумал слав, мужское самолюбие которого было крепко задето, вот не позову Проповедника на помощь и все тут! Хоть пополам порвусь, а не позову!
И упрямое железо покорилось.
Что-то звонко, надрывно щелкнуло в основании, и рычаг плавно пошел вниз, а Благуша еще и всем телом сверху навалился, пока не дожал зловредную железяку до самого пола. Наконец лязгнули сцепки где-то под полом, загремели стены и потолок, и тамбур разделился надвое, словно батон колбасы, разрубленный поперек алебардой Обормота. Рывок, когда Махина освободилась от веса вагонов, против ожидания, оказался не так уж и силен, к тому же слав все еще держался за рычаг и без особого труда устоял на ногах. В быстро расширявшуюся щель ворвался свистящий ветер, прянул Благуше в покрытое испариной лицо, взъерошил влажные волосы. Дело было сделано. Слав довольно ухмыльнулся, вытер ладони об армяк и вернулся в махинерию, не забыв накрепко запереть за собой тамбурную дверь.
Молодец, торгаш,одобрительно кивнул дед, пряча дубинку обратно в сидор.
Поймав сияющий от восхищения взгляд Минуты, слав, сам того не ожидая, покраснел как вареный рак.
Да ладно, чего там,смущенно пробормотал он,видел же, как деется А с бандюками, можно сказать, теперь поконченоили я не Благуша, оторви и выбрось!
И поспешно зажал лицо рукавом, чтобы не вывернуло наизнанку от вони, как Воху. Бард, легок на помине, с обессиленным видом только сейчас выбрался из клоацинника, и с горестным стоном рухнул на лежак лицом вниз, обхватив голову руками.
Эвон беднягу как прохватило,посочувствовал дед.Тонка кишка у стихоплета оказалась. Я б ему городской дерьмовоз не доверил, тонкая работа, ответственная Олдь Великий и Двуликий, ну что за смрад! Мне токмо кажется, скатертью дорога, или он еще сильнее стал?
В ответ Воха лишь слабо дрыгнул ногами, а Минута сдавленно хмыкнула под платком. Благуша же, не обращая внимания на дедов треп, молча и сосредоточенно считал веховых олдей, мелькавших в оконце махинерии. На десятом он решительно подошел к приборной доске и начал жать окошки скорости в обратной последовательности с небольшими интервалами, чтобы избежать рывков при торможении. Понятное дело, никто его этому не учил, но об этой стороне дела он решил подумать как-нибудь после, крепко подумать.
Наконец Махина остановилась, и Благуша со спокойным сердцем отдраил боковую дверцу. Первым, чуть не сбив слава с ног, задыхаясь и кашляя, наружу выскочил Воха Василиск, а за ним уже и остальные спешно покинули провонявшее помещение. Причем торгаш галантно пропустил вперед себя Минуту, за что был заслуженно вознагражден благодарным взглядом, после чего разошелся в своем благородстве и пропустил деда, на что тот не обратил ни малейшего внимания.
Вскоре весь народ валялся на мягкой траве-мураве, под ясным полуденным светом Небесного Зерцала, с наслаждением вдыхая свежий, настоянный на лесных травах воздух. Да, кто бы мог подумать, что обычный воздух может быть так приятен и сладок на вкус! Развалившись на спине и подложив руки под голову, Благуша, прищурившись, глазел на редкие белесые облачка в небе, да мял в крепких зубах сорванную травинку. Хорошо было так валяться, ни о чем не думая, но кому-то надо было, наконец, выяснить, что за дрянь была прицеплена бандюками к Махине, и главноегде, и этим «кем-то», ясное дело, придется быть ему. Ну вот такой уродился он, ответственный с головы до ног, и обязательный с ног до головы, что тут уж поделаешь.
Взгляд Благуши в соответствии с мыслями лениво сместился к объекту предстоящей работы, предположительно определяя места состоявшейся диверсии, придирчиво, уже настраиваясь на серьезный лад, прошелся по массивному передку Махины с зубастым профилем охранной решетки и вылупленным глазом фары, по могучему боку, в коем чернел проем распахнутой дверцы, переместился к крыше
Сперва он просто не поверил своим глазам.
Потом волосы у него на голове зашевелились.
А потом на Благушу от нервного потрясения напал истерический хохот. Схватившись руками за живот, слав опрокинулся набок и согнулся пополам.
Что с тобой, Благушенька?лежавшая рядом Минута приподнялась на локте, встревожено всматриваясь в его лицо.
Кишка, значит, у меня тонка?криво усмехаясь, припомнил Воха слова деда.Дерьмовоз мне не доверите, обертон вам по ушам? А вы на торгаша своего гляньте, явно человек не в себе.
Ну-ну, ты нашего слава не замай,сердито прикрикнул на Воху дед.Ежели бы не он, по сию пору вонищу смердящую лопали бы в Махине! И ты в первую очередь, стихоплет! Он нас всех выручил, скатертью дорога, да вже в который раз!
Да уж, чем больше в жизни мест для подвигов, тем меньше для нормальной жизни,покладисто кивнул Воха, похоже, натрескавшийся этих апофегм уже не меньше Благуши.
Благуша, продолжая хохотать, с трудом отнял одну руку от живота и ткнул пальцем в сторону Махины. Взгляды спутников послушно переместились
А затем полезли на лоб.
Картинка вышла весьма колоритной:
На крыше Махины, с самого края, вдоль низких служебных перилец, нахохлившись и поджав ноги к задницам, точно куры на насесте, тесным рядком сидела ватага Рыжих в своем полном нынешнем составе. От перенесенного в дороге леденящего холода бандюки слаженно, словно после долгой совместной тренировки, выбивали зубами чечетку, зябко скрестив руки на груди и спрятав кисти рук в подмышках. А их рожи, выглядывающие из-за поднятых воротников армяков, своим обветренным, примороженным до красноты видом напоминали только что вынутые из ледника усатые пельмени, сдобренные для вкуса красным соусом. Лишь Скалец выглядел пельменем не только усатым, но и кудрявым, а потому и вовсе странным. К тому же, бросая на своих подельщиков быстрые опасливые взгляды, говорившие о том, что он явно не желает быть замеченным за сим занятием, он жадно и торопливо грыз какой-то белый кусок в руке.