Крэйн считался более умелым, и наказуемый получал надежду на выздоровление после его порки, если же на плац выходил Мэйрик
Последний был настоящий садист. Это было видно даже в схватке с врагом, если необходимости оставлять побежденного в живых не было, Мэйрик скручивал шею или душилпо настроению. Никто ничего не говорил, так как он был образцовым подчиненным, всегда выполняющим приказ, но если такового не было, то нам, как солдатам, разрешалось принимать самостоятельное решение. И решение Мэйрика всегда было одинаковым.
Думать о том, что именно я попаду под его руку было жутко. Последнего парня, что он порол, унесли в мед отсек, и он месяц не приходил в себя. Когда же очухался и понял, что с разбитой селезенкой, отбитой почкой, и еще целого ряда тяжелейших травм он так и останется прикованным к постели, парень не выдержал и вскрыл себе вены, пока доктор был на вызове.
По телу прошли мурашки. Нет. Маньяков мне хватит. Завтра непременно повезет, и исполнять приговор будет Краян, твердил я себе, пытаясь забить поднимающуюся панику.
Так, убивая ненужную энергию, переходившую в ужас, я пропахал по-черному весь день, а вечером, выбившись из сил, завалился спать, едва заставив себя умыться.
Спасаясь бегством от кошмаров, преследовавших меня всю ночь, я не выспался и, словно сомнамбула, встал, когда меня разбудил доктор. Умылся, оделся и направился на площадь, где и должен был состояться публичный суд, а после исполнен приговор.
На судилищах присутствовало почти все население Эста-нова. Живя маленьким сообществом, нам было обязательно посещать суд. Считалось, что это воспитает нравственность и убережёт каждого от будущих ошибок.
Будто в тумане, я вышел на площадь, что еле окрасилась розовым в предрассветный час. Я знал, что через какие-то два часа, когда солнце появится над горизонтом, все будет уже кончено, и я либо выживу, либо превращусь в жалкое искалеченное существо, ненужное никому, даже себе.
Выйдя на середину просторной четырёхугольной площадки, я увидел собрание, состоящее из пяти старейшин деревни и атамана. Вокруг меня, на приличном расстоянии стоял народ и молча наблюдал за мной. По хмурым лицам я видел, что мне сочувствуют, но законесть закон.
Я не слушал, что говорили старейшины, взявшие на себя роль судийэто было не важно. Спорить я не собирался, в своей вине у меня не было ни капли сомнений. Поэтому я молча уставился себе под ноги и стал ждать приговора. Самым важным былосколько ударов кнута мне назначат, и кто будет приводить приговор в исполнение.
Я знал, что меньше чем на сорок ударов не могу рассчитывать, но вот верхняя планка могла быть непредсказуемой. Все-таки я нарушил приказ, когда исполнял обязанности атамана. А потом случилось непредвиденное.
Размеренный говор глав Эста-нова поочередно тихо разносился по площади. Каждый объяснял степень моей вины, мотивы, возложенные обязательства, результаты, к которым привели мои действия, и чего от меня можно ожидать в будущем.
Сердце понеслось быстрее, уши слегка заложило. Сейчас слово возьмет атаман, и будет вынесено решение. Я понял, что про себя стал беззвучно молиться. Молиться хоть кому-нибудь, чтобы этот кошмар наконец закончился, и у меня хватило сил пережить этот день достойно и на своих двоих.
Шестьдесят пять ударов, покатилась страшная цифра и остановилась у моих ног. Приговор будет исполнен немедленно. На площадь приглашается лейтенант Мэйрик.
От этого имени все внутри сжалось, колени подкашивало так, что я схватился за перила по бокам от меня. Вокруг разносился ропот граждан; он такой молодой, он хороший воин, жаль парнишку
Это был конец.
Руки тряслись со страшной силой, и я никак не мог осознать, что меня уже хоронят.
Я наконец оторвал глаза от пыльной сухой земли и оглянулся.
Не знаю, что я хотел увидеть. Может взгляд синих глаз, что всегда неотступно следил за мной. Мимолетное чувство, словно я и вправду был кому-то нужен, на мгновенье сделало меня не таким одиноким и не таким мертвым. Только он жил ни по законам Эста-нова, ни по чьим-либо законам, кроме своих собственных. И я просто понадеялся на толику микроскопическую крупицу поддержки не знаю, но мне казалось, что только он смог бы указать путь к спасению, способ остаться в живых. Но но его нигде не былоя был один.
Идем, раздался позади голос лейтенанта Мэйрика.
Увидев, что я не реагирую, он схватил мою безвольную руку и потащил к столбу.
Часть 15
Крепкий наручник железной хватки лейтенанта Мэйрика выпустил меня у двух столбов, вкопанных параллельно друг другу. Тело наполнила слабость, а кровь, казалось, покинула конечности. Я не смотрел в лицо лейтенанта, зная, что не найду там ни тени сочувствия, только безжизненную маску долга и твердую уверенность в правомерности происходящего; было совершено преступление, и преступник должен понести наказание.
С меня стянули майку, раздражая спекшуюся и покрывшуюся коркой кожу. Резко задрав мою руку вверх, палач накинул истрепанную петлю сначала на левую, а потом и на правую руку, затянул узлы потуже, чтобы я не вырвался.
Я словно отсутствовал в собственном теле, превратившись в тушку загнанного зверя, который, не видя пути к спасению, решил сдаться, покорно отдавая себя в руки охотника.
Мои ноги едва доставали до земли, заставляя подняться на носки. Лейтенант обошел меня спереди и поднес деревяшку к моему лицу, предлагая зажать в зубах.
Я приоткрыл рот.
Тишина.
Тишина сводила с ума, заставляя сердце пропускать удары. Никто не шевелился и не разговаривал. Я огляделся, но перед моим взором толпа расплывалась бесформенной красно-розовой жижей.
Воздух дрогнул за спиной, и в следующий миг меня обожгло раскаленным жалом.
Один! начал счет атаман.
Боже!!!
Сердце выплеснуло адреналин, почти разрывая ткани. Я взвыл от нестерпимой пытки, впиваясь зубами в палку.
Свист за спинойснова боль, пронзающая каждую клеточку! Беспощадная! Неумолимая!
Два!
Кожа вспыхнула от нового пореза на коже. На глаза выступили слёзы.
Три!
И снова мука, перехлестывающая в агонию и уничтожающая мозг.
Четыре!
Тело выгибается помимо воли, стремясь уйти, отодвинуться как можно дальше, но веревки не дают сбежать.
Пять!
Новая вспышка, раздирающая на части. Соленая влага бежит по щекам, застилая мир вокруг.
Шесть!
Только шесть! Сколько еще я выдержу?!
Семь!
Свист в ушахпредвестник нового страдания.
Восемь!
От страшной боли я впился в веревки, надеясь, что они удержат меня на этом свете, не дадут раствориться в безумии агонии, вихрем охватывающей тело.
Девять!
Сознание полыхает от предвкушения очередного языка кнута, что не заставляет себя долго ждать.
Десять!
Отпустите! Пожалуйста, отпустите! Слезы градом текут по лицу, сотрясая мелкой дрожью.
Одиннадцать!
Я не выдержу! Я больше не выдержу!
Двенадцать!
Сил уже нет, я просто вишу на веревках, словно тряпичная кукла, из которой выдирают набивку внутренностей.
Тринадцать!
Убили бы сразу
Зачем все это?..
Четырнадцать!
Кнут продолжает охаживать спину хлесткими ударами, но моя спинауже должно быть месиво, и боль уже не такая острая. И теперь мне легче нет! Теперь эта зубастая тварь впилась в мою спину и тянет острые крючки к каждому сантиметру моей живой плоти. Вонзаясь и протыкая. Стремясь разъесть каждый кусочек мяса, вгрызться до кости и сломить.
Пятнадцать!
В воспаленном сознании, узкой белой полосой тянется лента, вырисовывая цифру 65
Страх погружает меня все глубже. Я готов молить палача о пощаде, лизать ему пальцы и обещать что угодно. Но он все равно не послушает да и мне больше нечего предложить
Шестнадцать!
Тело вздрагивает, и ногу выкручивает под неестественным углом.
Семнадцать!
Чувствую, как сознание ускользает, и я заглядываю в черную голодную бездну.
Восемнадцать!
Падаю.
* * *
Кайто, доносится знакомый голос. Кайто, он дергает вверх и вытаскивает наружу.
Руки свободно падают по бокам, и меня подхватывают под мышки.
Я запрокидываю голову и вижу Мэйрика, своего палача, в сантиметрах от своего лицау него небесно-синие глаза