Слушай, а какого ты не ушёл, когда у вас атаман сменился?
Куда идти. Это видел? Он оголил левое плечо, на котором была метка в виде колеса. Меня уже ловили. На каторгу отправляли. Ребята вытаскивали. Жизнь положили за мою свободу. Я теперь им по гроб жизни должен был. Моя жизнь была с ними повязана.
Сурово.
А ты как хотел? Братствоэто на всю жизнь.
А сейчас? Ты же помер. По документам тебя нет. Или долг будешь с того света возвращать? усмехнулся я.
Слушай, а реально. Как теперь жить?
Я сам таким вопросом задался. У меня жена была. А сейчас я как бы помер. И вот теперь думаю, а брак ведь теперь расторгнут.
Ну да. Ты помер.
Смех вырвался сам собой. Твари только посмотрели в нашу сторону. Видимо им было в новинку такое соседство, но они нас терпели.
Мы есть и нас нет. Живём в стае шакалов-кузнечиков, курим какую-то дрянь и жуём мясо, подвёл я итог.
А неплохо. Сюда ещё девиц бы для полного счастья
Нет. Женщину в такие условия приглашать нельзя. Им комфорт нужен. Поэтому лучше мы к ним пойдём, чем они к нам.
Думаешь податься к лихим ребятам? прищурившись, спросил Тон.
Не исключаю такую возможность. Мирная жизнь для нас закрыта. Если только её не выбить силой. У бандитов никто не должен смотреть, что мы без документов.
Там на это не смотрят. Принимаю всех, согласился Тон. Но и не отпускают. Это на всю жизнь. А ты сам говоришь, что у тебя жена на воле.
Жена пропала. Два года назад. Во время нападения. После этого я её не видел. Так что это номинально, что она есть, а по факту нет её.
Да уж. Всё бывает. Я только понять не могу: зачем нам прогибаться под кого-то, когда у нас есть такая сила?
Ты про стаю?
Да. Пока придём в банду, пока нас примут за равныхна это может не один год уйти. Пока же будем доказывать свою состоятельность, так нас почти не будут к разделу добычи допускать. Будем болтаться в низах пищевой цепочки. Я своё уже отболтался. Второй раз доказывать, что я не грязь, не собираюсь.
А кто говорит, что мы будем кому-то чего-то доказывать? Ты сам говоришь, что у нас есть оружие. Такое оружие, которого нет ни у кого. Ты понимаешь, что мы можем почти всё? Нужно только тварей научить приказы выполнять. Знаешь, как собак тренируют?
Без понятия, ответил Тон.
Им слово говорят, а они его выполняют. Я пока не уверен в точности, что твари будут выполнять каждое моё слово. Надо тренироваться. Отрабатывать навыки.
Ну на это у нас есть время. Зима, заметил Тон.
Да. Вот и попробуем узнать все возможности, я опять хотел сказать тварей, но поймал взгляд красных глаз. Не нравится мне, что мы их тварями зовём. Пусть поблагороднее будут. Шакалами. Это звучит куда как мягче. А то предводителей тварей, так и нас в твари запишут. Будем шакалами.
А тебе не плевать кто как думает?
Плевать, но не хочу, чтоб название отразилось на нас. Да не смейся ты. Доказано, что если часто говорить человеку, что он никто, то он и станет никем, а внушить, что он герой, так будет доказывать, что достоин этого звания. Как-то так. Вот и мы будем себя звать тварями, так в тварей и превратимся.
Да уж, падальщиками быть лучше, возразил Тон.
Мы и есть падальщики, которые доедают за самыми страшными существами и тащат с помойки хлам. Падать ниже не хочу, ответил я. И ведь верно, падать некуда. Остаётся вылезать со дна.
Глава 20. Предчувствие
Зима проходила медленно и неспешно, со вкусом табака, копчёного и жареного мяса, рассказах о жизни и тренировки тварей. Эта идея пришла в голову Тону. Мне самому было интересно, как они будут слушаться. Пока я отдавал лишь косвенные приказы, но не прямые. Как ни странно, но я оказался прав: оружие срабатывало. Срабатывало качественно. Шакалы даже не думали нас игнорировать или своевольничать. Я смотрел на это с восхищением. Сила и мощь переростков кузнечиков соседствовала с преданностью, но для этого их не нужно было бояться.
Через какое-то время у Тона зажила нога. Да и сам он избавился от последствий ран. В итоге мы с ним организовали вылазку в овраг. Думали, что там может сможем ещё кого-нибудь спасти. Твари нас сопровождали. Первым делом мы пошли смотреть, кого выкинули в этот раз. Двое парней истекали кровью среди груды трупов и костей. Я даже порадовался, что больше не чувствовал запахов. Ноги противно хлюпали по гнили. Скользили в ней. Гниль, отходы, куски недоеденной человеческой плоти смешивались с грязью и дождевой водой, которая наполняла овраг. И среди этого дерьма лежали двое умирающих. Мы услышали их стоны, хотели подойти поближе, но не успели. Твари их нашли первыми. Миг и стоны прекратились, а наши шакалы прекратили мучения несчастных. Шакалы всё-таки реагировали на страх. Они его не терпели. Или страх служил спусковым механизмом, который заставлял шакалов считать трусов врагами. В этом что-то было логичного. Разве создатель будет бояться своего детища? Нет. Оно будет им восхищаться, даже если детище выйдет из-под контроля и начнёт творить безумства, стараясь сожрать создателя. Но ведь именно создатель был отцом этого монстра, что с трудом теперь поддаётся контролю. Наводящие ужас, но признающие хозяина, который с одобрением бы смотрел на их деятельность, Шакалы стали мне понятны и их действия для меня больше не были чем-то ужасным. Хищник будет драть врагов. Так устроена жизнь.
Найти что-то стоящее в этот раз нам не удалось. Только перепачкались в грязи. Пришлось убираться ни с чем. Ещё и пришлось отмываться в ручье, который из-за дождей напоминал реку, с бурлящим потоком воды. Я поскользнулся. Свалился прямо в ручей. Тело перестало реагировать на холод, поэтому я почти не чувствовал холодную воду. Я лежал в ручье, среди коричневых потоков воды, в которых была примесь песка и земли с окрестных холмов, сверху с силой бил дождь, а я ничего этого не чувствовал и одновременно ощущал жизнь. Вся жизнь состояла из противоречий, когда одно и то же событие я принимал как в качестве добра, так и зла. Этому не было логике. Не было объяснений. Выживать и жить. Плюсы и интерес были в бурной жизни, где каждый день стоил сил и приносил удовлетворение от того, что удалось его пережить и дожить до очередного рассвета. Но это выматывало. Хотелось стабильности. Хотелось, чтоб был дом и тыл, куда можно прийти после рабочего дня и отдохнуть от всех забот. Сейчас я как-то устал жить в дерьме и месить его под ногами. Хотелось чистой кровати, вкусной еды, женского тела под боком. А вместо этого я лежал в холодной воде. Вместо дома меня ждала пещера. Жаловаться на такую жизнь было глупо. Я знавал времена и похуже. Но хотелось большего.
Ты там живой? ко мне подошёл Тон.
Всё нормально. Поплавать решил.
Поднимайся. Пора возвращаться, а то костёр прогорит.
Про костёр я как-то позабыл. Без него опять превратимся в пещерных людей. Тогда придётся есть солёное мясо и забыть о табаке. В последнее время я к куреву сильно пристрастился. Без него будет тяжело.
Пустая была сегодня вылазка, заметил Тон, когда мы зашли в пещеру. На улице разговаривать из-за ливня было тяжело. Он глушил все слова, порывался попасть в рот, поэтому мы на улице больше молчали, чем разговаривали.
Отчасти это так, ответил я. Сегодня я думал, что мы в наши ряды ещё кого-то приведём. Но не судьба. Похоже страх перед шакалами у людей слишком сильный. Мы с тобой какие-то аномальные, раз его не испытываем.
Может потому, что готовы к смерти? Нам нечего терять, поэтому мы готовы принять любую судьбу.
Нет. Мне есть что терять. Как ни странноя не готов сейчас умереть. Но и страха перед неизбежным у меня нет. Это как знаешь, что наступит ночь, а после ночи придёт рассвет. Этого нам не избежать. Горевать и отчаиваться по этому поводу глупо. Хотя я всё чаще ловлю себя на мысли, что наша жизнь состоит именно из глупостей, которые нанизаны на наш жизненный путь как бусы на нитку.
Глупости можно заменить на случайность. В жизнь случайности имеет не последнюю роль. Что будем делать дальше? Попробуем ещё раз сгонять на помойку? разжигая костёр, спросил Тон.
А смысл? Смотреть, как помирает в дерьме очередной бедолага? На самом деле всё зависит от твоей ноги. Мы можем убраться отсюда, не дожидаясь лета.