Известно ли тебе, что бумагу, так много значащую для вас, библиомантов, изобрели в Китае? продолжала Ксу, задавая этот вопрос, как будто ответ на него имел бог весть какое значение.
Мерси покачала головой, хотя, разумеется, она знала об этом. Ей нужно было непременно выиграть время и снова попытаться сосредоточиться. Ксу знала о Гровере и остальных; по всей вероятности, это означало, что Мерси единственная, кто ещё мог вызволить их всех отсюда.
Пот заливал глаза девочки, однако она продолжала стоять, задрав голову, обратив лицо к китаянке и изо всех сил пытаясь не обращать внимание на пять оставшихся ножниц.
В мире нет и никогда не будет лучшей основы для печатного слова, чем бумага, продолжала мадам Ксу. Философские и религиозные концепции, научные идеивсё это создали и распространили по свету на бумаге. Каждая культура за последние две тысячи лет, смешиваясь с другими культурами и порождая нечто новое, пользовалась бумагой и чернилами. Рецепт изготовления бумаги появился в Китае эпохи династии Хань, потом попал в Аравию и наконец через Испанию проник в Европу. Без изобретателя бумаги Цай Луня не существовало бы ни книг, ни библиомантов, и тебя, вероятно, без него тоже не было на свете.
«Говори-говори», подумала Мерси, тотчас поймав себя на этой мысли, даже она мешала ей сосредоточиться. Подошвы девочки вновь оторвались от земли, как вдруг одни из ножниц шагнули вперёд и вонзились ей в ногу. Почувствовав невыносимую боль, Мерси снова опустилась на пол. Мадам Ксу притворилась, что ничего не заметила.
При этом самое замечательное в книгахсовсем не то, что мы можем прочитать заключённые в них идеи и мысли. Нет, самое замечательное в том, что книги позволяют нам обладать этими идеями и мыслями, как если бы они навсегда остались в нашей собственности. Высохшая китаянка прижала сердечную книгу Мерси к своей плоской груди. Книга может занимать в нашей жизни совершенно особенное место. Мы можем листать её, когда захотим, с восхищением наблюдать за тем, как свет падает на страницу, и структура бумаги становится различимой, будь то тонкая и гладкая бумага или шероховатая и неровная. Бумага стоит дороже золота, дороже человеческой жизни. Власть над бумагой означает власть над миром. Ты ведь библиомантка, ты понимаешь, что книга может быть бесценной, не правда ли?
Не трогайте её! выкрикнула Мерси, запрокинув голову. Внезапно у неё не осталось сомнений, что тощие руки мадам Ксу способны разорвать сложенную книгу пополам.
Ножницы раздвинулись, отступили к вертикальным каменным стенам и начали карабкаться по ним наверх, как будто на них не действовала сила тяготения. Поравнявшись с лицом Мерси, двое ножниц оттолкнулись и приземлились у неё на плечах, кольнув острыми концами её кожу под простым шерстяным платьем. От колец ножниц, находившихся на уровне ушей девочки, веяло холодной сталью. Третьи ножницы пританцовывали на одной «ноге» перед глазами Мерси, вытянув другую «ногу» практически горизонтально, а острый конец направив прямо в глаз девочки.
Слепотаглавный кошмар библиомантов, произнесла мадам Ксу. Ведь чтобы воспользоваться силой библиомантики, тебе нужно прочитать слова страничного сердца. Должно быть, ты отчаянно боишься потерять зрение.
Я вас не боюсь! Это была не намеренная ложь, а всего лишь остатки упрямства. Конечно, предполагать, что, владея парой фокусов, она сможет противостоять самой мадам Ксу, являлось верхом самонадеянности.
Китаянка чуть ли не с состраданием покачала головой и щёлкнула в воздухе пальцами. За ней послышались торопливые шаги.
Наконец-то пришла пора нам познакомиться получше, девочка.
Глава четвёртая
Из обложек «петушиных» книг высовывались длинные шеи, напоминавшие змеиные, на концах которых покачивались безглазые головы с клювами. «Петушиные» книги вопили во всё горло, испуская истошный, пронзительный визг. Их можно было принять за несуразных перчаточных кукол. Филандер хотел схватить одну из них за шею и вытащить из ящика, но, когда он протянул руку, другая «петушиная» книга немедленно выставила клюв в его сторону и со всей силы клюнула его в палец. Чертыхнувшись, Филандер убрал руку.
Прочь с дороги! крикнула Темпест.
Из страничного сердца, расщеплённого из её экземпляра «Грошовых ужасов», вырвался сноп света. Она беззвучно зашевелила губами. Там, где страница журнальчика разделилась на две части, показалась надпись, отливающая синим цветом. Буквы были не такими чёткими, как буквы страничного сердца из настоящей книги, но Темпест удалось воспользоваться им как источником силы и направить ударную волну в «петушиные» книги. Невидимый кулак врезался в их гибкие шеи и отшвырнул их к деревянной стенке ящика, в которую они со всего размаха и врезались. Оглушённые, они бессильно поникли; только одна из книг продолжала тоненько повизгивать.
Ударная волна задела и бутылку, в которой находилась скрученная в трубочку глава. Однако бутылка лишь наткнулась на переплёты «петушиных» книг, оставшись, таким образом, невредимой.
Чистая работа! Гровер уже протянул руку за бутылкой, когда на металлическом мостике, нависавшем над павильоном снаружи, загрохотали шаги. Прихвостни мадам Ксу не заставили себя ждать.
Филандер собрался было сам расщепить страничное сердце, однако это занятие потребовало бы слишком много времени: у него это получалось далеко не так хорошо, как у Темпест и Гровера. Вместо этого он перебросил нож из одной руки в другуюименно это он проделывал всякий раз, когда парни из банды атамана Руделькопфа зажимали его в клещи.
Увидев, сколько народу хлынуло в комнату, протискиваясь через узкую дверь, Филандер понял, что они проиграли.
Их предупредили о нашем приходе! Левой рукой Гровер удерживал раскрытый экземпляр «Грошовых ужасов», его страницы трепетали. Он направил ударную волну в гущу противника и удовлетворённо засопел, когда сразу двоих из слуг мадам Ксу вынесло обратно за дверь, хорошенько приложило о балюстраду в павильоне, перебросило через перила, и они полетели вниз.
Темпест последовала его примеру, а пока она сосредоточивалась, Филандер нечеловеческими усилиями отражал атаку охранников мадам Ксу, пытавшихся схватить девочку. Ударной волной Темпест переднюю шеренгу китайцев отбросило назад, они повалились друг на друга, увлекая за собой соседей.
Тем не менее в комнату упорно лезли новые и новые молчаливые китайцы: с их губ не срывалось даже угроз. Их бесстрастные лица не отражали никаких эмоций: даже ударные волны не вызывали у них сколько-нибудь заметной реакции. Некоторые были вооружены длинными ножами, заткнутыми за пояс, некоторыеревольверами, однако и те и другие, очевидно, следовали приказу не применять оружия.
Запустив ещё одну ударную волну, Гровер пробил проход в стене нападавших. Схватив Темпест за руку, он крикнул Филандеру:
Давай! Пошли!
Трое ребят выскочили наружу, на металлический мостик. Филандер с изумлением обнаружил, что Темпест сжимает в руке бутылку со скрученной в трубку главой из Книги бутылочной почты. Ему казалось невероятным, что миссия, ради которой они проникли в убежище мадам Ксу, теоретически всё ещё могла увенчаться успехом. Эта мысль придала ему сил, правда, на две-три секунды, не больше.
Первой попалась Темпест. Один из охранников вырвал у неё из рук бутылку, другой схватил её за горло. Филандер с воплем обрушился на него. В следующее мгновение он увидел перед собой лишь нагромождение человеческих тел и ощутил град ударов. Он слышал, как кричала Темпест, в её голосе было больше гнева, чем отчаяния: какой же храброй она ему казалась! а в последнюю секунду ему почудилось, что Гровер с рёвом перемахнул через перила и устремился вниз, однако тут охранники повалили его на пол, и он уже не видел и не слышал ничего.
Глава пятая
Мерси ничего не видела.
Она могла только ощущать то, что находилось вокруг неё, влажный холодный воздух подвала, вонь, исходившую от слуг-китайцев, которые выволокли её из подвала и через дверь втолкнули в какое-то другое сводчатое помещение. Перед глазами была сплошная темнота, потому что ей завязали глаза чем-то, на ощупь напоминавшим две плошки на кожаной ленте.