Разве ты не чувствуешь своей цепи, Дная? Разве ты не чувствуешь её? Не уходи, поднимается ветер. Он успокоит тебя. Почему бы тебе не вернуться и не заглянуть в мою шкатулку? Тебя там ждёт сокровище, оно твоё
И мне нестерпимо хотелось пробраться в ту комнату, приподнять тяжёлую крышку шкатулки и посмотреть, что же там лежит. Потому что каждый раз, пробуждаясь после такого сна, я была уверена, что это очень важно. Но страх был сильнее. Я привыкла доверять ему. Ведь кто, как не наш страх, более всего печётся о нас? Даже сегодня я следовала велению своего страха. Потому что мне было значительно страшнее оставаться в родном замке, чем бежать отсюда.
Собрав вещи в дорожную сумку, я осторожно выскользнула из своей комнаты. Пройти по коридорам замка так, чтобы никто меня не обнаружил, не составило особого труда. На несколько минут я задержалась у комнаты брата. За дверью горел свет. Я знала, что кормилица сидит рядом с кроватью Рони и стережёт его сон. Я прикусила губу, чтобы не заплакать. Того Рони, что хранило моё сердце, уже не существовало, и я уходила именно затем, чтобы вернуть его. Рони Как мне хотелось, чтобы он был рядом. Говорят, что магам свойственно предчувствовать беду. Но в то утро перед охотой, которая изменила нашу жизнь, я не ощущала никакого беспокойства. А вот брат явно был взволнован. Встретив меня у конюшен, он отозвал меня в сторону и признался, что ещё раз заходил в потайную комнату в старой башне.
Зачем? спросила я встревоженно. Мы поклялись никогда не возвращаться в места, которые нас пугают.
Не смог удержаться, нервно улыбнулся мне брат. Мне хотелось снова увидеть ту женщину. Дная, тебе не показалось в ней нечто странное? Нечто знакомое?
Нет. А почему ты спрашиваешь?
Знаешь, что-то из увиденного тогда не давало мне покоя. Мучало. Мешало спать по ночам. Мне казалось, что мертвец хочет рассказать нечто важное, нечто такое, от чего, возможно, зависит наша жизнь.
И что же это было, Рони?
Когда вернёмся с охоты, мы пойдём в ту комнату вместе. Мне нужно тебе кое-что показать. Потому что если мои предположения верны
Эй, вы готовы? крикнул отец. Он выводил из конюшни уже осёдланных лошадей. Или так и будете болтать весь день, как обычно?
Мне вспомнилось, как отец тогда посмотрел на нас. Нет, взгляд отца не был ни гневным, ни жёсткимон был как у бродячей собаки. Тоскливый. Могло ли такое быть, что Тнай предчувствовал свою смерть?
Та охота стала некой границей, которая разделила жизнь обитателей Замка Седых земель на до и после. Отец погиб. А Рони, любимый мой брат, по сути перестал быть человеком. То, что привезли из леса, было пустой оболочкой без души и разума. Никто из нас не вернулся прежним с той проклятой охоты. Никто. И я в том числе
Из задумчивости меня вывел голос брата.
Дная, беги! закричал он. Это была единственная фраза, которую Рони повторял время от времени, а также его последние слова на охоте.
Я вздрогнула и очнулась. Сколько времени я провела здесь, у закрытой двери? И вдруг меня охватило неприятное чувство. Холодок побежал по спине, чутьё подсказало, что магическая сила вокруг потревожена. Замок ожил, стряхнул с себя пыль апатии и породил зверя. Я даже запах почувствоваларезкий, волчий. И поняла, что если я сейчас не выберусь из этих стен, то зверь найдёт меня. Не задумываясь, я подбежала к ближайшему окну, распахнула створки и выскочила в него, едва успев магией смягчить удар о землю, но всё равно сильно ушиблась. Впрочем, нисколько не пожалев об этом. Где-то надо мной со звоном разбилось стекло. И я побежала, забыв о боли. Взять лошадь я не решилась. После той самой охоты я начала бояться лошадей, не доверять им. Снова непрошеными вернулись воспоминания. Боль удара о землю, который выбивает из меня дух. Храп испуганной лошади. Я не успеваю увернуться от копыт обезумевшего животного, получаю удар в голову и на некоторое время теряю сознание. Прихожу в себя, но перед глазами только чернота, в нос ударяет тяжёлый запах крови, меня начинает тошнить.
Дная, беги! кричит брат, но я не могу двинуться с места.
И вдруг происходит странная вещь, кто-то поднимает меня с земли.
Рони, шепчу я, ничего не видя, ничего не соображая.
Тише, тише, говорит мне незнакомый голос, он может услышать. Тише, я унесу тебя отсюда.
Спустя несколько часов меня нашли у реки. Я лежала на берегу. Кто-то заботливо промыл мои раны и наложил повязку. Я не помнила, что произошло. Обрывки воспоминаний стали приходить только во сне. И ночь за ночью брат кричал: «Дная, беги!»
А голос незнакомца предостерегал:
«Тише, тише. Он может услышать».
И в конце концов я решила, что брат прав. Я должна была уйти из родного замка и попытаться узнать правду, а главноенайти лекарство для Рони.
Я перебежала по мосту замковый ров и, обернувшись, остановилась, тяжело дыша. Всё, что я видела сейчас перед собой, и некогда подъёмный мост, который уже врос в землю, потому что его последний раз поднимали, наверное, лет двести назад, и обветшалая крепостная стена, и сухая яма замкового рвавсё это показалось мне таким жалким. Из-под моста выглянул хранитель замка и тут же спрятался обратно, наткнувшись на мой взгляд. Он был слишком стар, чтобы пытаться удержать меня. Жалкое немощное чудовище. Мне захотелось обнять его и погладить напоследок, ведь, когда я была маленькой, он часто катал меня на своей спине. Но я не решилась.
Вот и всё. Я уже больше не принадлежу этому месту. Я не вправе называть его домом. Внутри стало как-то неестественно пусто, не было ни горечи, ни страха, ни сожаления. Только резкая, словно от удара хлыста, боль посреди лба, память о которой тут же стёр отчаянный крик позади меня. Потому что его я боялась больше боли.
Дная!!! Дная, подожди!
Младшая сестрёнка бежала ко мне, раскинув руки в стороны, словно собираясь взлететь. Я опустилась перед ней на колени, и она обвила тоненькими ручками мою шею.
Дная, не уходи.
Мы уже говорили об этом, Лени. Не стоит начинать всё заново.
Могла я хоть попытаться? Я с вечера не спала, поджидала тебя у ворот. И вот когда задремала, ты чуть-чуть не проскользнула мимо.
Лени была очень рассудительна для своих шести лет. Слишком рассудительна, чтобы не понять, почему я ухожу из родного дома. Пожалуй, она была единственной причиной, почему я должна была остаться. С той жуткой охоты, когда не стало отца, а старший брат потерял разум и душу, иных причин у меня не было. Потому что меня теперь любила только Лени. Мать отгородилась от меня, смотрела холодно, словно обвиняя в чём-то. Смерть мужа подкосила её и так хрупкое здоровье. И я бросала Лени, по сути, одну. Да, с моей стороны было нечестно оставлять её. Но если я не попытаюсь что-то предпринять, у нас у всех не будет надежды.
Дная, возьми меня с собой, попросила сестра, точно прочитав мои мысли.
Лени, ты же знаешь, что, отправляясь в Великий город, я тем самым отрекаюсь от семьи.
И от меня?
От тебя я не отрекусь никогда. Я поцеловала её мокрые от слёз щёки, покрепче прижала к себе и отпустила, успокаивая себя тем, что в замке Лени ничего не угрожает. Что она на самом деле не одна, с ней добрая кормилица и слуги. Замок защитит малышку, ведь она не предавала его своим уходом. Кроме того, Лени теперь единственная надежда нашего рода. Я ни от кого из вас не отрекаюсь. Я вас всех люблю. Просто это так говорится. Просто мой уход из замка означает, что я не могу больше принадлежать к благородному роду. Мой поступок делает меня позором семьи. Понимаешь?
Глупости. Лени погладила меня по волосам. Дная, как только ты найдёшь лекарство для Рони, возвращайся домой, и пусть кто-то посмеет назвать тебя позором. Клянусь, он об этом пожалеет!
Я поцеловала сестричку в лоб, погладила мягкие кудрявые волосы. Она была красавицей, моя Лени. «Похоже, Лени подкинули нам феи», шутила кормилица.
Светлые волосы и голубые глаза делали малышку не похожей ни на кого из нас. У матери тёмные волосы и чёрные глаза, отец, как и мы с Рони, был рыжим, зеленоглазым. А потому история о феях очень нам нравилась. Но мать, слыша слова кормилицы, почему-то всегда хмурилась и ругала няньку. Поэтому такие разговоры быстро прекратились. Только за спиной матери мы смели называть Лени феей. Да и вообще мы очень быстро привыкли к тому, что веселиться нужно лишь тогда, когда матери нет рядом. От нашего шума у неё всегда болела голова.