С самого начала штурма было ясно, что что-то не так. Огонь противника был слишком интенсивным, из-за этого войска не могли подобраться к городу. Получив эти данные, командование пришло к выводу, что в стенах крепости еще остаются подавляющие силы противника и штурм будет провален. Однако взятие города являлось чрезвычайно важной задачей, поэтому было принято решение об осаде. 8-й пехотной гвардейской дивизии, в составе которой находился Брэзен, было приказано сохранять позиции. В это же время в войска, расположенные западнее, была направлена шифровка, приказывающая продвигаться к Руинэ, чтобы взять город в тиски и отрезать его от основных сил. На помощь пехотной гвардейской дивизии были направлены 104-я, 86-я и 54-я стрелковые дивизии, которые должны были подойти к городу через несколько дней. Всё это время дивизия Брэзена была вынуждена ждать подкрепления. Расположившись в лесу, солдаты заняли позиции. Попыток прорыва уже не предпринималось.
Дни тянулись медленно. Брэзен остался с солдатами. До окончания наступления он не мог вернуться в госпиталь, к тому же он нужен был здесь. Хоть активные бои уже не велись, всё еще были люди, получившие ранения раньше. Им нужны были обработка ран, смена бинтов, обезболивание. Этим Брэзен и занимался. Такая работа могла показаться простой и не требующей особых усилий. Отчасти это было так. Просто осматривай раненых, меняй повязки. Однако было кое-что, что разительно отличало эту работу от такой же в столице или госпитале. Этим «кое-чем» был холод.
Хоть пехотная дивизия и расположилась в лесу, она всё ещё находилась на расстоянии выстрела из крепости, поэтому войска Люмье были способны вести артобстрел. В обычных условиях солдаты могли разжечь костер, разогреть на нем еду, согреться. Но при таком близком контакте с врагом это было невозможным. Вечером первого дня некоторые солдаты попытались разжечь костер, чтобы спастись от холода, однако, увидя пламя костра, канониры Люмье не преминули этим воспользоваться. Пламя хорошо видно в темноте и является идеальной целью. В тех солдат попал снаряд. Не выжил никто. Стало очевидно, что розжиг костра смертельно опасен. Других способов согреться не было. Почти все спасались физическими упражнениями. Приседания, отжимания, бег на местевсё это разгоняло кровь, но хватало тепла ненадолго.
Несколько раз в день к месту дислокации солдат привозили провиант. Повара старались готовить жирную и калорийную еду и отправляли её сразу же на грузовике. Отсюда до полевой кухни было недалеко, всего несколько километров, однако, когда еду привозили, та была уже холодной.
Мороз был слишком сильный. Стояла зима. Температура днем была около нуля, но ночью опускалась до минус десяти. У солдат была зимняя форма, однако она не спасала. Для улучшения ситуации взвод материального обеспечения выделил военнослужащим утепленную одежду, в том числе телогрейки, ватные шаровары, меховые шапки. Кирзовые сапоги были заменены на валенки. Червена была известна своей текстильной промышленностью, но теплой одежды на всех не хватало. Солдат было слишком много, чтобы укомплектовать каждого. Еще хуже дело обстояло с мехом. Животноводство находилось в упадческом состоянии, что влекло за собой низкий уровень производства шерсти. Мех тоже был роскошью, поэтому теплая одежда была не у всех. В среднем одна утепленная форма была только у одного солдата из пяти. Остальные спасались всеми возможными методами: некоторые обматывали ноги дополнительными портянками, другие натягивали столько рубах, сколько было. В ход шло все, что боец взял с собой в вещмешке. Также активно использовали плащ-палатки, которые являлись обязательным элементом снаряжения. Они выглядели как квадратные полотнища из непромокаемой брезентовой ткани. С помощью стежков и шнурков их можно было сложить в плащи, и многие рекруты надевали те поверх шинели. То и дело шел мокрый снег, который, оседая, делал шинель сырой, отчего было холоднее. А такие плащи отлично спасали от влаги. Соединённые вместе, эти куски ткани превращались в полноценную палатку, в которую набивались солдаты и спали, прижавшись друг к другу. Но этого было мало, мороз не щадил никого.
Спустя пару дней состояние бойцов резко ухудшилось. Сказалось долгое нахождение на холоде. Стали обращаться с обморожением.
Многие думают, что обморожениеэто всего лишь небольшое покалывание кожи, зуд, которые быстро пройдут. Да, но это происходит только на первой стадии. При более продолжительном воздействии холода появляются ужасные волдыри, наполненные прозрачной жидкостью. Вскоре они лопаются, оставляя на коже раны. Если ничего не изменить, то обморожение усилится: на коже появятся новые волдыри, с жидкостью с примесью крови. Кожа приобретёт багровый цвет и начнёт отмирать, ногти сойдут. После этого наступят необратимые изменения. Омертвение ткани проходит вглубь, до кости. Погибшая ткань отторгается. В таком случае поможет только ампутация. Находясь на холоде без движения, без тепла и горячей пищи, спя на промёрзлой почве, солдаты неминуемо получали обморожение ног и рук, а также переохлаждались. Температура тела понижалась, кожа синела, сердцебиение замедлялось, дыхание становилось поверхностным, и тянуло в сон. А поскольку во время сна человек вырабатывает меньше энергии, то, засыпая на холоде, солдаты рисковали не проснуться. Это время от времени и происходило. Однако сдавать позиции было нельзя.
Брэзена спасала работа. Еще в госпитале он научился спать урывками, что позволяло ему не проводить слишком много времени обездвиженным. В остальное время он бегал от одного солдата к другому. Высокая активность поддерживала тепло. Большинству солдат он накладывал мази на пораженные холодом участки. Военнослужащих в плачевном состоянии отправляли в госпиталь, однако большинство отказывались ехать, даже зная о риске ампутации. Все в Червене были патриотами, не жалевшими себя ради победы.
Новый приказ пришел спустя пять дней. Войска, перекинутые с запада, заняли свои позиции. Таким образом Руинэ оказался зажат между пехотной дивизией с востока и артиллерийскими подкреплениями с запада. Объединившись, войска должны были совершить еще один штурм.
Все в дивизии Брэзена были в предвкушении: они уже устали жить в холоде и были непротив выбраться из промерзлого ада. К тому же это значило убивать врага, чему был каждый рад.
Сигнал дали на следующий день. Вновь раздались взрывы и свист картечи. В составе артиллерийских дивизий было несколько новых пушек, которые резво пошли в бой. Обстреливаемые из пушек стены, обносившие Руинэ, рушились, обнажая вход в город. Пехота действовала более продуктивно под прикрытием артиллерии. Моральный дух солдат значительно возрос. Там и тут слышались кличи. Перевес был на стороне Червены.
Под вой пушек Брэзен снова взялся за работу. Передвигаясь от одного корчившегося в агонии к другому, он сновал по полю. Снова стало жарко. В висках стучало. Чувство опасности подстегивало кровь. Вытащив еще несколько раненых с поля, Брэзен почувствовал вернувшуюся в мышцы боль, о которой он успел забыть. Но останавливаться было нельзя. Еще много людей нуждались в нем, нуждались во враче.
Все ближе и ближе продвигались силы Червены, пока не вошли в город. Однако здесь ситуация изменилась. Улицы оказались забаррикадированы. Войска Королевства заградили проезды машинами, повозками и другими предметами. Укрывшись за ними, они начали отстреливаться, не давая Червене пройти дальше. Всё перешло в затяжную перестрелку, где союзники Брэзена оказались в невыгодном положении: они были на виду, посреди улицы, где становились хорошей мишенью. Противник же был укрыт, и попасть по нему было практически невозможно. Многие солдаты получали огнестрельные ранения. Многие погибали на месте. Некоторых удавалось оттащить немного поодаль, где им могли оказать первую помощь.
Раненых было слишком много. Помочь всем Брэзен не мог. Он накладывал повязки и останавливал кровотечения так быстро, как мог, но все равно не успевал. Порой было уже поздно, и солдат просто умирал от кровопотери.
Прошло еще несколько томительных часов. Руки болели, а бинты заканчивались. Переключаясь с одного раненого на другого, Брэзен вдруг застыл. За свою жизнь он видел их слишком много, сотни, тысячи, всех не упомнишь. Он видел их порой пару секунд в жизни и поэтому воспринимал каждого как просто очередного больного, который нуждался в помощи, безликого человека, о котором и не вспомнишь. Но не в этот раз. На него взглянуло до боли знакомое лицо: зелёные глаза, светлые непослушные волосы, торчащие во все стороны. Лицо старого друга.