Однако, для Кирито и Асуны массовое производство белой конопляной бумаги не было конечной целью. Они, казалось, хотели сделать большое количество учебников, объясняющих язык, математику, и техники изучения Священного Искусства Мира Людей.
"...... если такие учебники станут доступны каждому, дети смогут учиться в любое время..."
продолжила Тейза слова Ронье.
"Говорят, даже на книжку по начальному Священному искусству у сноровистого мастера уходит месяц. И конечно, это очень дорого...... Мой отец купил такой учебник, поскольку Священное Искусство было вступительным экзаменом в Академии Искусства Меча, но всё же получилось купить только раннюю копию, в которой, к огромному сожалению, символы уже потеряли свою форму. И всё равно она была моим сокровищем."
На самом деле, Ронье прошла через то же.
Высококлассные книги в Мире Людей, копии, выполненные тем же "шрифтом аксиом", какой использовался в Индексе Табу, оценивались более чем в 1 миллион широв, и аристократы низших классов не могли их себе позволить, не говоря уже про обычных людей. Так называемые "быстрые копии" учебников, получавшиеся когда неопытный ремесленник ошибался в форме символов, ценились значительно ниже, но это всё равно была элитная покупка.
"Да, этим можно заняться. И тогда, однажды..."
сказал Кирито, улыбаясь, потом прервался и тяжко вздохнул:
"...... Массовое производство учебников будет во много раз тяжелее, чем самой белой конопляной бумаги, но что же, мы терпеливо будем этим заниматься, потому что у нас достаточно времени..."
"...Именно так."
кивнула Асуна с хитрой ухмылкой:
"Так что, Кирито-кун, значит на вступительных в Академии Искусства Меча проверяли не только навыки обращения с мечом, но и знание Священного Искусства."
"А, это, я был среди двенадцати лучших, вот...... хотел бы я сказать. Но меня учил Священному Искусству Юдзио, ревностно следящий, чтобы я учил только то, что следует."
Услышав это, Тейза улыбнулась и засмеялась. Однако, в её смехе чувствовались, помимо радости, и другие эмоции, и Ронье только слегка приоткрыла рот, но ни слова не смогла сказать.
Асуна с сочувствующей улыбкой посмотрела на видимое за колоннами синее небо и по её лицу пронеслась тень досады.
"Ладно, вы обе наверное проголодались. Давайте пообедаем, поможете принести?"
Конечно, Кирито подскочил одновременно с поднявшимися Ронье и Тейзой. С тех самых дней, когда она была его камердинером, Ронье всегда твердила "Позвольте мне это сделать" в подобных обстоятельствах, но даже пусть и так, Кирито не сидел без дела, ожидая пока его обслужат. Сенпай совсем не изменился... подумала она, идя позади Асуны, в то время как Тейза вытащила ручку и блокнот и спросила:
"Так, Асуна-сама, «блокнот» это какой-то вид книги для записей?"
Грррэто Ронье не смогла ничего с собой поделать и сжала кулаки.
Одним этажом ниже "Наблюдательного поста Утренней Звезды", на девяносто четвёртом этаже Собора, располагалась кухня, не столь просторная, как большая кухня на десятом этаже, но удобная и достойно оснащённая.
Как только Асуна открыла двойные двери, Ронье окутал сладкий запах мёда и аромат расплавленного сыра, и её желудок резко сжался.
Вдоль трёх стен кухни, обладавшей мраморным полом и белым потолком, расположились несколько высоких буфетов, подчёркивающих её яркость разнообразием плотно втиснутых ингредиентов и цветных вазочек и бутылочек. На последней стене была полка с кухонной утварью и большая печь; широкий рабочий стол белого дерева располагался в центре обширного помещения.
Когда четверо зашли в кухню, худая фигура за рабочим столом подняла голову.
Это была молодая женщина, облачённая в поварской китель без единого пятнышка и цилиндрический колпак поверх коротких волос. Если точнее, её можно было описать как 'очень молодую'.
Сидевшая на стуле и точившая кухонный нож девушка поднялась и окинула взглядом Ронье и остальных. Коротко поклонившись Асуне, она сказала:
"Асуна-сама, я оставила его завёрнутым в печи, чтобы не остыло. Салат и хлеб тоже готовы."
"Спасибо, Хана, прости, что я опоздала."
Извинившись, Асуна подошла к большой разогретой печи встроенной в дальнюю стену кухни. Это кухонное приспособление, в котором огонь разводили под плотно закрывающимся коробом, сделанном из камня и кирпича, и позволявшим равномерно разогревать содержимое, называлось "тэнпи" на языке Мира Людей, и чтобы как-то отличать его от "тэнпи", означавшего свет Солуса, чаще его называли "обун" на Общеупотребительном Священном Языке.2
Конечно, "салат" и "хлеб" тоже были общеупотребительными священными словами, так что на этот раз Тейза не полезла за блокнотом.
Надев толстые кожаные рукавицы, Асуна открыла дверцу печи и вытянула наружу большую накрытую крышкой ёмкость. От посудины исходил аромат сыра.
Говоря о том, что представляла из себя эта ёмкость, то это был обычный неглубокий горшок, используемый для запекания нескольких ингредиентов, завернутых в тесто, но вот то, что этот горшок использовали для готовки в печи, было весьма необычным. В основном, печь использовалась для выпекания хлеба. С выражением радостного возбуждения на лице, Асуна передвинула эллиптическую ёмкость на рабочий стол и осторожно убрала крышку.
"Ух ты, чт что это... такое...?"
Той, кто громко вслух удивилась, была Тейза. Ронье тоже вопросительно наклонила голову.
И тогда из горшка показалось что-то, края немного обожжены, белое и тонкое, словно кусок бумаги....
"Ху-ху, это«запекание в бумаге»."
Когда Асуна гордо это провозгласила, Ронье и Тейза, издав вопросительное "Эээ..?", широко открыли глаза.
"Что, бумага, прям бумага-бумага? Белая конопляная бумага......?"
Вице-премьер-мечник с улыбкой кивнула на этот недоверчивый вопрос:
"Я достала немного бумаги, обожжённой во время процесса сушки в мануфактуре Собора и испытала её."
"Но если её запекать в печи, бумага ведь быстро сгорит, разве нет?"
"Сгорела бы, будь это обычная бумага. Я не пробовала с пергаментом, уж слишком он дорог, чтобы в готовке использовать. Но вот белая конопляная бумага, получившая высокую Долговечность, как и ожидалось, достойно выполнила свои обязанности."
Сказав так, Асуна кончиками пальцев вытащила свёрток из белой бумаги. Он издавал сухой хрустящий звук, но не рассыпался. Несмотря на воздействие высокой температуры раскалённой печи, похоже, Жизнь бумаги не снизилась.
Снимая кожаные рукавицы, Асуна продолжала:
"Кухня Мира Людей...... да и в целом Подмирья довольно проста, но она подчиняется строгим законам. Печёшь ли ты или варишь, «пища» не становится «блюдом», если её не разогревать определённое время или больше. Если греть слишком мало, она обретает статус...... она становится «недожаренной» или «с кровью» и если такое съесть, живот разболится, и наоборот, если готовить слишком долго, она становится «сгоревшей» и будет жёсткой и горькой."
"Д-да......."
Это было самое первое, что девочки узнавали от своих матерей, когда те учили их готовить. Слишком скоронедожаришь, а забудешьподгорит, ставь огонь такой как надо и за временем следиони слушали слова Асуны, автоматически вспоминая пословицу из прошлого.
"И единственная проблема в том, что блюдо наиболее вкусно в тот момент, когда оно переходит от «разогреваемого» в «приготовленное», так? Если продолжать разогревать, то чем дальше, тем больше влаги теряется, блюдо становится жёстче, а из тушёных блюд выветривается и вкус ингредиентов. Что касается тушения, то можно, конечно, насытить вкус бульона, долго нагревая на слабом огне, продолжая добавлять ингредиенты, но на это уходит слишком много времени и сил."
"Д-да......."
Ронье снова кивнула, в то время как удивительный вкус «Варёного по-Обсидийски», которое она попробовала в столице Обсидии, практически заполнил её рот, так что она быстро сказала:
"...... но, как это связано с бумагой, используемой в готовке?"
"Ну, сперва я пыталась определить момент, когда блюдо начнёт подгорать, но Хана остановила меня..."
Асуна перевела взгляд, и девушка в белом колпаке произнесла, не меняя выражения лица:
"Это ошибка, которую постоянно совершают и новички, и эксперты. Сотни лет даже умелым шеф-поварам не удавалось определить идеальный момент. Когда-то давно, человека, обладавшего выдающимся навыком определения такого момента, шефа, которого называли гением, рождающимся раз в сотню лет, пригласили в имперский дворец готовить для Императора Норлангарт. И закуска, и суп были шедевральны, но вот основное блюдо, большой стейк из краснорогой коровы, был снят с огня всего за мгновение раньше нужного. У императора, съевшего его, разболелся живот, и, пользуясь правом аристократического суда, он отрубил повару руки."