Разговаривать запрещено, и шел дальше.
И Дарк снова валился на слежавшуюся солому, заменявшую ему постель. Ожидание развязки его очень тревожило, да что там тревожило, просто убивало. Но он крепился изо всех сил и не показывал своей тревоги. Правда, иногда метался по камере, как загнанный в ловушку зверь, чувствуя грядущие неприятности.
Пришли за ним лишь через неделю, и дознаватель сразу, не таясь, обрисовал ему его участь.
Ты напал на мирно совершавших конную прогулку детей, их отцы управляют городом и провинцией, заседая в совете, при этом нанес серьезную рану одному из них, и, если бы не подоспевший наряд стражи, скорее всего, убил бы. Назови себя, кто ты и откуда.
Дарк назвал свое полное имя и место проживания. Дознаватель похмыкал, а потом предложил направить отцу письмо с просьбой о выкупе и назвал сумму в тысячу золотых, иначе его ждет вечная каторга на медных рудниках. Тысяча золотых это был доход баронства за полгода, но будь выкуп даже в один золотой, Дарк все одно не стал бы писать отцу. Сам натворил, сам и выпутываться должен, парень, по своему убеждению, верил в законы и справедливое правосудие. И даже первое столкновение с несправедливостью, когда его обманом продали, по сути, в рабство, не смогло убить в нем эту веру.
Подождите, о каком нападении вы говорите, ведь была дуэль, и были свидетели того, что этот парень вызвал меня сам.
Аха-ха-ха, засмеялся дознаватель, вот как раз свидетели и сообщили, что это ты напал на них. И мой тебе совет пиши отцу, иначе на медных рудниках даже такой молодой и здоровый парень, как ты, умрет через два-три года. Вот, подпиши, и он протянул ему лист, который заполнял во время их беседы. Дарк пробежал глазами то, что было там написано, и отказался это подписывать. Его снова отвели в камеру и снова о нем забыли.
«Какой запоминающийся у меня день рождения, думал Дарк. Такое ни за что не забудешь, и прав был учитель, что мир очень разный и жестокий, а сообщество людей неоднозначно».
Лишь через месяц его повели на суд.
В небольшой комнате, куда его привели, сидело несколько человек. Председательствующий, маленький толстый человек с бегающим взглядом и презрительно поджатыми губами, быстро зачитал заявление пострадавшего, затем показания свидетелей и обвинение. Указал, что баронет Дарк дир Мушер отказался подписывать допросный лист и не признал себя виновным. Затем поинтересовался у присутствующих, будут ли вопросы к суду или обвиняемому. Вопросов ни у кого не оказалось. И судья прочел приговор, в котором говорилось о пожизненной каторге на медных рудниках.
Но погодите, господа судьи, начал говорить Дарк, но договорить ему не дали, а два дюжих стражника потащили из зала суда.
Уже у самой двери, взбешенный такой несправедливостью, Дарк вырвался из рук своих конвоиров и успел прокричать:
Я вернусь, честью своей клянусь, я обязательно вернусь, и все понесут кару за эту несправедливость!
Дальше ему говорить не дали, один из конвоиров ударил его мечом в ножнах по голове, и уже дальше они потянули бесчувственное тело.
А потом для Дарка начался ад: в его камеру стали пропускать старшего брата Крава, перед этим несколько человек, навалившись, связывали Дарка. А тот, войдя в камеру, бил его ногами, нисколько не заботясь о том, будет жить избиваемый им или нет.
Вернешься, говоришь, и кары тут нам обещаешь? Это тебе будет уроком на долгую память, прежде чем надумаешь возвращаться, вспомни, приговаривал истязатель.
Тебя, гаденыш, я убью первым! орал Дарк, выплевывая кровь разбитым ртом, но это только бесило истязателя.
И так продолжалось неделю, а потом Дарк смог кое-как изловчиться и ударить двумя ногами в низ живота истязателю. Тот отлетел к стене, ударился об нее и остался лежать. В камеру залетели тюремщики, которые связывали Дарка, и принялись осторожно вытаскивать из камеры посетителя. Видно, хорошо Дарк приложил его: больше тот не появился, а через пару дней Дарка передали в колонну таких же несчастных, как и он, и погнали в сторону гор.
Глава третья
Осенняя прохлада пробирала до костей, слава Спасителю, что у него не отобрали в тюрьме ни куртку, ни пояс, даже не поинтересовались, что там. Медальон он сразу спрятал в каблук сапога, оторвав устилку, хорошо, что деньги он спрятал раньше, сейчас, правда, он их переложил в пояс. Те, что были в кошеле, само собой, пропали, как ему сказали, в качестве «оплаты услуг судьи и прокурора». Плохо только то, что он в шестнадцать лет уже каторжанин, а что будет в восемнадцать? Законченный убийца? Нет, надо было сразу в пираты подаваться. И Дарк невесело засмеялся своей шутке.
Ссадины и синяки постепенно сходили, одно время все лицо Дарка было разноцветным: красно-коричневые ссадины, покрытые подсыхающей коркой, сине-фиолетовые синяки и те же синяки уже желтые. Охрана, смеясь, звала его разноцветным, но, с другой стороны, прямо удивительные вещи произошли. Так что он имел немного денег и при случае мог себе кое-что купить через конвой, который гнал каторжников на рудники. Цены они ломили просто аховские, но деваться-то ведь все равно некуда. Идти им долго, еще целый месяц, мало ли что понадобится. Шли они, скованные попарно кандалами. В паре с Дарком шел старик, когда-то он был коренастым и довольно сильным, но годы и невзгоды жизни взяли свое. И сейчас это был старик с изрезанным морщинами лицом, уже не мощный, еле передвигающий ноги, но еще умудряющийся шутить на привале.
Зря меня эти торгаши на каторгу отправили, могли бы устроить просто казнь на площади, еще и билеты на нее продать, вот нет у них никакой торговой жилки, он начинал смеяться, смех обычно переходил в кашель и, откашлявшись, старик, кое-как перекусив, ложился и спал.
Звали его Симор Кубил. Ели они то, что готовили сами по очереди. Каждый вечер из следующего с ними обоза выдавался котел, немного крупы и даже немного старого прогорклого жира неизвестного происхождения. И пара кандальников начинала что-то варить, некоторые по пути следования собирали по возможности какие-нибудь корешки и травы и добавляли их в котел. Другие просто все бросали в котел и ждали, когда разварится крупа. Поэтому и питание было разным по вкусовым качествам, лишь одно было всегда одинаково еды было мало.
Но последнее время старик сдал, он уже еле доходил до вечернего привала, Дарку иной раз приходилось тащить его на себе. От плохого питания и Дарк стал уставать и терять силы. Но деда почему-то тащил, невзирая ни на что. Сегодня старик, дойдя до привала, упал и даже не стал привычно шутить, его била крупная дрожь, и сам он был горячим.
«Плохи дела», думал Дарк. Уже многие в их колонне болели, все-таки ночевки на холодной осенней земле дали себя знать. Осторожно порывшись в поясе, чтобы никто не видел, и достав несколько медных монет, он подозвал одного из конвоиров и, протянув монеты, попросил его купить травы, которые он скажет. За эти деньги можно было купить воз сена, а не пучок трав. Конвоир деньги взял и пообещал помочь. Отношения с конвоем были нормальные: те не срывали зло на каторжниках, просто потому что тут не было откровенных бандитов и разбойников. Кто-то не вовремя задолжал деньги, кто-то по пьяной лавочке набил морду более состоятельному, кто-то поломал руки или ноги, а то и чем-нибудь проткнул повадившегося к его жене. Старик был загадкой: он постоянно молчал, лишь изредка шутил и на этом все, да и в этапе мало кто рассказывал о себе. Конечно, не бывает без исключений, был тут один, который постоянно кого-нибудь шпынял, но делал он тоже это нечасто, только когда его взгреет за что-нибудь сержант. Остановились они сегодня у небольшого городка, и старший над конвоирами объявил, что они задержатся тут на пару дней. Кандальники обрадовались, понимая, что они могут выспаться и немного восстановить силы.
Через некоторое время Дарку передали то, что он просил, и он принялся заваривать травы: заварил, остудил и принялся поить старика. Настой был горький и вязал во рту, он очень хорошо помогал от простуды, лихорадки и вообще укреплял организм. Учитель не зря его учил всем премудростям солдатской жизни, а не только маханию мечом. Старик пил, хоть и кривился. Дарк его понимал: хорошего в горьком питье мало, но он и сам хлебнул ради профилактики. Старику полегчало, утром Дарк его еще раз попоил и так весь следующий день поил деда и пил сам.