Прошел всего час, и серебристый свет все так же далекой луны покрыл всю поднебесную гладь, окружающую деревню, пробиваясь в комнату Таргота через разбитое у входа в хату окно. Совершенно нелепые, казалось, картины представали пред глазами засыпающего Таргота, и он то и дело старался их поддерживать, хотя бы своими силами, как умел когда-то, вызывая сон, надеясь, что хоть в нем он увидит что-то, что может предсказать его будущее. В один миг мир вокруг него колыхнулся, и даже стрекотание цикад, запах старой пыльной кровати под ним, все чувства как тепла, так и осязания, пропали.
Он отчетливо слышал свое сердцебиение, слышал свое дыхание, и по мере погружения в сон чуял все усиливающийся запах гари. Стало невыносимо жарко, но еще более невыносимым становился страх. Дыхание, которое он слышал, искажалось, превращаясь в самый настоящий чудовищный рык, едва ли теперь перебивающий заслонивший уши нарастающий гул и треск. Он чувствовал давление внутренней силы впереди, касавшейся его собственной, уже совершенно иной силы. Его левая рука страшно болела, и принадлежавший точно ему страх мгновенно перешел в ярость, принадлежавшую чему-то совершенно иному. Кошмар полностью поглотил его снова, как он делал это прежде, показывая ему то, что он так старался забыть, и за что желал искупления. Весь мир вокруг него снова поглотило Пламя, и он был вынужден бессильно за ним наблюдать, пока тело его совершает страшные преступления. В его голове зашептал голос Тоги.
Глава 3. Монстр
По полю боя кружили огненные смерчи, со свистом проходя по выжженной земле, поднимая в сухой воздух мелкие камни и пыль. Кое-где те вихри поглощали глубокие лужи, занявшие пробитые мощным напором своей воды трещины. Высоко над всей той картиной стихийных бедствий, что создал в бою Бог Природы, небо простирали черные клубящиеся тучи, то и дело со страшным грохотом извергающие из себя на землю лазурные молнии. Совсем недавно на поле боя шел дождь, но теперь и от него ни осталось ни капли. Вся вода вокруг быстро испарялась, будто сама природа чувствовала, как слабеет воля заботившегося о ней человека. Бог Природы Серпион, восставший против имтердов, разрушавших флору его родных земель, был тяжело ранен теперь, попытавшись утихомирить разозленного на брата и сестру Таргота, но только на месте понял, что имеет дело с чем-то куда более зловещим, и точно не похожим на обычный, хотя бы для имтердов, семейный конфликт.
Таргот остановился совсем близко к ним, метрах в 10, не более, и все же чувствовал всем телом, будто держал их в самых руках, дрожащих тогда от неведомой злобы. Серпион все еще стоял перед ними, закрывая их от безумного чудовища, огромного как сразу десять Серпионов. Рана на теле Бога простиралась от самого его левого бедра к правому плечу, и он сильно напрягал еще оставшиеся мышцы живота, чтобы его внутренние органы не покинули брюшную полость. Правые ребра были раздроблены, с каждым вздохом своими осколками больно впиваясь в едва не поврежденное легкое. Он принял на себя лишь один удар горящего Белой Искрой меча в огромной руке Таргота, от которого не смог уклониться, и даже его одного было достаточно, чтобы смертельно ранить закаленного в боях Бога. Хоть он и терял кровь, его организм октолима продолжал активно регенерировать, путь и точно истощил бы ресурсы его тела для этого за пару минут продолжения боя. Серпион даже не надеялся тогда, что кто-то сможет ему помочь, тем более дав отпор Тарготу, и также защитив сидящих рядом, также серьезно раненных Имперу и Лироя. Но им правда вовремя помогли. Теперь между ними стоял лишь огромный имтерд с рыжей мордой подобной львиной, в кристаллических мерцающих доспехах, направляющий в сторону Таргота огромный гравированный топор.
Uki hens fob? Gellei! (Ты слышишь меня? Отступи!)раскатывался по полю боя взволнованный, бешеный рык Самума.
Но взгляд горящих Белой Искрой глаз монстра, на его чешуйчатом закостеневшем лице, продолжал прожигать собой глаза брата и сестры Таргота, кто некогда владел телом монстра, но от личности которого теперь не осталось и следа.
Недавний удар Самума топором по левой руке монстра, в которой тот, хрустя костями бедной напуганной Имперы, сжимал ее маленькое тело, на секунду остановил его, а из небольшой раны на той руке медленно сочилась розовая, точно не человеческая, кровь. Того удара хватило, чтобы вынудить монстра отпустить едва не раздавленную его страшной хваткой Имперу, и сражавшийся тогда также из последних сил Лирой успел схватить сестру, и с ней отскочить назад. Самум не решился серьезно атаковать Таргота, придя на помощь отпрыскам своего Военачальника Бетоуэта в последний, но особенно важный момент, до сих пор не разобравшись, почему Таргот впал в столь неистовую ярость и так резко изменил облик. Он все еще не верил, что перед ним стоял не он, а всего лишь злобный зверь, принявший его облик.
Почему?.. плача, мешая на лице слезы с золой и кровью, всхлипывала Импера. Почему это произошло с тобой?..
Серпион, Самумкое-как, совсем бессильно, поднялся на ноги сидевший рядом с Имперой Лирой. Вы знаете, как его спасти?
Серпион молчал, едва ли в состоянии теперь говорить, уже держась за рассеченный живот левой рукой, всем телом опираясь на свое толстое копье, воткнутое в залитую кровью землю. Кровопотеря уже серьезно влияла на его сознание, и ему становилось все тяжелее думать. Самум, стоящий спиной к нему лишь в паре метров впереди, тоже молчал, уже частично понимая суть внезапного изменения личности Таргота, теперь стараясь получше понять ее причину. Вернее, он пытался понять первоисточник той причины, ведь и без того понимал, что именно свело бедного имтерда с ума. «Почему ты к этому прибег?» думал он. «Зачем тебе сила Россе?».
За всем этим разум Таргота наблюдал со стороны, прямо из собственного тела, тем не менее отделяя мысли и чувства того чудовищного тела и своего реального разума. Он постоянно с ужасом смотрел на брата и сестру, а те, в свою очередь, с еще большим ужасом смотрели на него. Облаченный в доспехи с плащом, теперь немало изодранным, обладавший бандитской красотой и бунтарской внешностью юноша, Лирой, смотрел на Таргота из-под свисающих на лоб окровавленных, но и без того алых, волос, не менее алыми напуганными глазами. Со всей той грязью и кровью на своем теле, теперь он уже не выглядел ни капли гордо, как раньше, теперь своим видом вызывая только жалость. Он все еще старался закрывать собой сестру, пусть в этом уже и не было особого смысла, делая это уже бессознательно, защищая близкого имтерда. Сама Импера была в еще большем ужасе, и от него даже зрачки ее прекрасных глубоких огненных глаз пропали, дрожью метая себя от стороны в стороны по глазному яблоку, наблюдая за движениями страшной огромной челюсти Таргота, вид которой до сих пор стоял перед ее глазами. Над самым ее правым глазом, под алыми косичками, заливая лицо ниже и стекая на глаза, по грязному лицу к подбородку текла горячая темная кровь. Недавно Таргот ударил ее о землю головой, и также поэтому кровь на ее лице теперь смешивалась и с золой, покрывавшей ту землю. Недавняя хватка монстра серьезно травмировала ее тело, и она совсем не могла теперь пошевелиться, будто все ее тело под легкой шерстяной блузкой, точно не предназначенной для сражений, залил металл, который она уже никак не могла поднять, не говоря уже о сковавшем ее ледяными цепями ужасе.
Больше Таргот ничего не видел. Все прочее, что находилось вокруг него, было ему тогда не интересно. Он чувствовал то же, что чувствовало его тело, и должен был слышать его мысли, находясь в чертогах собственного разума, но окружала его тогда лишь полная тишина. Монстр, что принял его облик, ни о чем не думал, будто даже не зверь, а самая настоящая бездумная кукла. Его чудовищная зубастая пасть, даже большая, чем у Самума, была постоянно угрожающе приоткрыта, а маленькие глубоко запавшие глаза, источая Белую Искру, совсем не шевелились. Он тихо стоял на месте, искажая собственное дыхание в рык, показывая своим врагам точно то же, о чем они думали теперь, и чего особенно боялись.
«Он потерял разум. Воля Россе полностью подчинила его себе». думал про себя Самум, щуря звериные глазки, от волнения только крепче сжимая каменными перчатками золотую ручку своего топора. «Почему же, Россе? Разве не мы исполнители твоей воли?..»