Я был мертв. Но теперь я снова здесь, и хочу защитить ееосекся он на мысли «защитить от кого?..»
Ксария снова замолчала, но уже не было похоже, что она просто думает или на что-то решается. Сознание постепенно покидало ее, и она уже едва не провалилась в себя, как Таргот вновь потряс ее за плечо, стараясь вернуть ее в чувства. Даже если он знал, где ему искать брата, ему все еще было нужно найти Имперу, и он должен был убедиться во всем заранее, тем более если по пути Бриз приготовил ему и другие ловушки, ведь он всегда продумывает все на несколько шагов вперед. Информации, что Импера ищет Соккона в Ренбирской Канализации, было недостаточно, учитывая размеры зоны поиска.
Ксария! сказал он громче, но стараясь звучать максимально дружелюбно.
ОнаОна там, в этом городе под землей. на одном дыхании, уже бессильно крутя головой с закатывающимися от бессилия глазами, сказала она. Она ищет того человека, которого ищет ВоеначальникНе обмани меня. Пожалуйстапомоги ейуже окончательно теряя сознание, шептала она.
Теперь ее тело, едва живое, израненное, держалось на одной лишь руке Тарготе. На секунду ему даже стало жалко ее, ведь она и вправду, как и он, вполне естественно заботилась о Импере, как о сестре. Таргот помнил, к чему однажды привела его забота, и очень надеялся исправить те давние ошибки теперь. Он не знал подробностей о том, что происходило с Имперой те 400 лет, пока он был мертв, и уже думал, что, возможно, вновь лишь сам создаст для нее новые проблемы. Все те 400 лет вместо него за ней следил Геллар, его дядя, и это едва ли не сводило его с ума натуральной злобой. Он знал, насколько тот ненавидел людей, и во многом здесь их взгляды даже сходились, хоть их мировоззрение и круг ценностей заметно разнились. Его мнение о том, что Геллар мог научить Имперу только злу, было непоколебимо и до сих пор, тем более если он и Бриз отправили кого-то, называющего себя сестрой Имперы, его убить. Всем этим размышлениям мешало только одномысль, которую он совсем недавно запустил в свою голову, теперь поедающую его изнутри. «СестраОт кого на самом деле я должен тебя защитить?..»
Он отпустил тело Ксарии, все еще спиной прижатое к стене, поднялся с одного колена в полный рост, и медленно убрал в ножны совсем чистый и незапятнанный, наверняка сжегший всю кровь Хемиры Белой Искрой меч Тоги. Так, развернувшись, все еще в глубоких и грустных раздумьях, он прошел к центру ямы, уже даже лучше освещенному светом сверху из-за повышенной запыленности помещения. Песчинки той пыли мерцали в свете факелов особенно для него символично, снова напоминая ему горящую землю около Храма Бетоуэта столетия назад. Совершенно так же он провалился в пропасть своего сознания, освещенную лишь в одном месте, где стоял он, окруженную бескрайней тьмой. Где-то там тогда, наверху, шли бои, и его тело убивало имтердов, людей, пыталось убить дорогих ему брата и сестру. И даже тогда его окружала все та же мертвая тишина, нарушаемая лишь звуком его же дыхания.
На секунду теперь он обернулся к умирающей Ксарии, все же подумав, что не может оставить ее в таком состоянии, и будучи живой она была бы хорошим подарком для Имперы, которому она точно будет рада. По крайней мере, это смогло бы хоть немного искупить его вину перед сестрой, и изменить ее новое мнение о нем, наверняка уже сформированное ей по вине ее постоянного спутника Геллара. Но Ксарии в той стороне, у стены, уже не было. На ее месте осталась лишь небольшая лужица крови. Учитывая, по чьей воле девушка пришла за Тарготом, было совсем не удивительно, что она так незаметно пропала. Если ее забрал он, то волноваться о ней уже не стоило.
Таргот одним прыжком, с помощью окто подорвав под собой пол, выпрыгнул из ямы, остановившись на ее краю, и стремительно направился оттуда в сторону лестницы. Не медля ни секунды, он начал подниматься вверх, по пути сняв с шеи ожерелье, теперь пытаясь получше его закрепить на еще не оборванных звеньях, чтобы оно держалось на шее не слишком туго. Ему не удавалось это сделать до самой последней верхней ступени лестницы, на чем он сосредоточился так, что совсем не замечал гаснущих за ним, при каждом шаге, факелов. Он остановился лишь уже снаружи, случайно краем глаза зацепив частично ушедшую в стену гравюру Уиллекроми с золотым кубком справа. Он простоял на месте, глядя в глаза Надзирателю, с десяток секунд, но никак не мог оторвать от него взгляда. Так прошла даже минута, и мысли в голове Таргота успели совсем остановиться, в то время как наполовину прикрытые веками глаза гравюры, как ему казалось, все больше поворачивались в его сторону. Конечно, это было лишь его воображение.
Наконец что-то додумав, он отвернулся, и продолжил свой путь вперед, мимо статуэтки своей матери, в сторону выхода из этой злосчастной церкви. Ожерелье из особого Золота Судьбы в его руках, загадочным образом, как-то само восстановилось пока он смотрел на гравюру его создателя, и он спокойно закрепил его на шее, сам себе даже не обещая, что больше не будет его снимать. В конце концов, он долгие годы этого не делал, и теперь лишь понимал, что страхи его были не так оправданыдаже в таком состоянии он еще мог себя контролировать, получая невероятную мощь, правда способную помочь ему в защите семьи. По крайней мере, он думал так потому, что не замечал влияния Тоги на его чувства при превращении, и считал их своими собственными. Если бы он знал, насколько воля Тоги корежила его разум, он бы точно подумал об этом иначе.
Двери церкви были все так же открыты нараспашку. Снаружи было уже довольно темно, и отправляться в путь в таких сумерках Тарготу было просто глупо, тем более учитывая, насколько его измотало недавнее использование им силы Тоги. Ему нужен был отдых. Так, думая об этом, уже бессильно волоча ноги по сухой пыльной дорожке в несколько метров перед центральной лестницей, он дошел до спуска, и оттуда внимательно осмотрел деревню. Местных жителей было теперь совсем не видно, особенно если они и вправду теперь все сидели по домам. Лошадь Таргота все еще отдыхала в стойле, и ее точно никто не трогал за время его отсутствия. Таргот тяжело, одним только носом, выдохнул свежий и теплый окружающий воздух, и так, почти бессильно положив левую руку на подгнившие перила лестницы, начал спускаться вниз. Окружающие его сумерки были уже почти осязаемы, и, закрывая плотной стеной каждую и без того мелкую и крутую ступеньку, лишь повышали шансы его, вдруг самого заметившего собственную слабость, спуститься с нее лишь кубарем. Спускаться ему приходилось теперь, на всякий случай, боком, переставляя ноги одну за другой по очереди, и он еще лишь раз на секунду остановился, с неким даже теплом пытаясь вспомнить, что ему это напоминало, и почему при этом ему становилось смешно.
Не так мы и отличаемся, да?.. ухмыльнувшись и покачивая головой, тихо шептал про себя он.
С последних ступеней резко спрыгнув на землю, со шлепком разбросав еще мокрую только под лестницей грязь сапогами во все стороны, он неторопливо направился в сторону стойла с лошадью, желая хотя бы на ночь оставить ей побольше еды и воды, уже решив, что переночует он, все-таки, в деревне, в доме где и оставил свой мешок. Шел он довольно медленно, постоянно осматриваясь, вслушиваясь в окружающее его стрекотание цикад и кузнечиков, тем более частое для подобных мест. Состояние его толстовки, порванной на плече по ниточкам его костями, составляющими защитный панцирь в его форме имтерда, далеко не так мешало ему, как он рассчитывал изначально, когда брал с собой запасную одежду. Как и говорил ему Серпион, что Таргот игнорировал своим вечным «на всякий случай», погода значительно менялась теперь, и на замену недавним холодным ночам приходила уже постоянная жара, вызванная приближением солнца к Миру Гармонии.
Интересно было то, что именно с волей создателя солнца, Уиллекроми, мир и поделился на сутки по времени его жизни. Днем солнце, как огромное око Надзирателя Первых Миров из Золотого Пламени, освещало Мир Гармонии, позволяя Уиллекроми видеть все, что происходит там в это время. Ночью же солнце скрывалось за горизонтом, уходя под Уровень Мира, освещая своим светом уже Бездну, наблюдая за изменениями ее Черного Пламени, а на ее место приходила отражающая его свет с той стороны луна, в виде огромного каменного шара, созданного уже самим Создателем мира, Лордом Винторисом. Именно из-за свойств солнца, как ока Уиллекроми, было принято считать, что ночью Надзиратель был слеп, и люди часто этим пользовались, по крайней мере так давая хоть какие-то оправдания своим темным делишкам. Они не знали, что луна отражала и саму волю Уиллекроми вместе со светом солнца, и тот чувствовал все, что происходило с Миром Гармонии от своей связи с составляющими его видами Пламени. Хоть, на самом деле, ночью Надзиратель и правда был больше сосредоточен на Мире Бездны.