Очередь тихих хлопков подняла фонтан вязкой бордовой жидкости и разбросала по сторонам обрывки гнезда. Дима застыл статуей над тем, что ещё недавно было для трёх маленьких существ тёплой кроватью, а теперь являло собой кучу тряпок, перемешанных с кровью.
- Э, Димон, - настороженно спросил у него подошедший Гусь, - ты в порядке вообще?
Дима молча отошёл в сторону, присел на край бетонной трубы, поднял забрало шлема и достал сигарету. Руки его дрожали, и прикурить не получалось. Заметивший это Камаз поднёс к его лицу зажигалку, после чего отправился к Гусю.
- Это что, детёныши кровососа? - обратился Гусь непонятно к кому. - Смешные такие, на мартышек похожи чем-то.
- Гусь, ты сам смешной такой, - произнёс подошедший Камаз. - Там вон два кинг-конга валяются, которые из таких мартышечек выросли.
- Вы, мужчины, оба думаете не о том, - вклинился в их разговор Кузя. - Мне, к примеру, очень интересно, почему мы первые, кто такую лежку обнаружил?
- А тут и думать нечего, - не задумавшись ни на мгновение, выдал Гусь. - Те, кто такие гнёздышки не пустыми находил, шмотки свои на их дополнительное утепление для таких же мартышечек отдавал в добровольно-принудительном порядке, после чего сам же шёл им на корм.
- Ещё такое дело есть, - дополнил его слова Камаз, - что гнёзда эти не так давно появляться начали. Лет пять назад про них точно ничего известно не было. Не к добру это. Кровососы размножаться научились, не иначе.
- А раньше, можно подумать, они из воздуха это... как его... о, материализовывались, - проворчал Гусь. - Кучи тряпья по подвалам да труднодоступным местам и до того находили, особенно там, где кровососов видели. Поди разберись теперь, то ли они просто гнёзда вить научились, то ли действительно с ними что-то не то происходить начало. Но вроде, здесь теперь всё чисто. Кому расскажешь - не поверят. Пятерых кровососов завалили.
- Ой-ой-ой, - заёрничал Камаз. - Вспомни, из чего ты их приложил. Жахнул бы обычным, и мы бы сейчас уже вон в той куче валялись, а тряпки наши на одеяла этим вот пошли бы. Витальича поблагодарить потом надо будет.
- Не порти праздник, грузовозное, - насупился Гусь. - Насчёт кучи это ты, кстати, хорошо напомнил. Где-то тут должны валяться палочки.
Дима сидел на краю трубы, нервно курил и смотрел на переругивающихся между собой сталкеров, укладывающих с помощью длинных жердей погибших членов удальцовского отряда в ряд. Два тёплых весенних дня не могли не сказаться на состоянии тел, и, судя по разговорам на радиоканале, запах там стоял ещё тот. Гусь грозился высказать Борщевскому по возвращении, что воздушным фильтрам, в отличие от коньяка, возраст на пользу не идёт, Камаз же его подначивал, что это, дескать, на него свалилось кармическое наказание. Кузя в этой шутливой перебранке участвовать не пожелал, и просто всматривался в тела, стараясь высмотреть в них кого-либо знакомого.
- Компы ты им всем убил, молодец, - буркнул он Гусю. - И как их теперь опознавать?
- Ну ты умный такой, - притворно оскорбился Гусь. - Я ещё и виноват типа. Какая, нафиг, разница, кто из них есть кто? Я, лично, среди них лиц знакомых не видел. Ну кроме Матраса и Бормоглота. Сколько их тут у нас? Девять тел и двое из них без компов почему-то. М-мать, Кузя, ты нахрена этому жмуру палкой по забралу лупишь? Не разобьёшь ты его так, железно говорю. Одурел совсем, сюда же сейчас зверьё сбежится. Отстёгивай им шлемаки, отстёгивай. Вон застёжки под ними, видишь?
- Девять тел, - встрепенулся Дима. - Двоих не хватает.
- Ни одного из них не знаю, - всматривался Гусь в лица покойных, с которых Кузя уже успел снять шлемы. - На Базе видел, но ни с одним не знаком. И этого громилы, который на военстала повадками похож был, среди них. Бормоглота я тоже не вижу - от смерти борода менее рыжей не становится.
Камаз и Кузя молчаливыми кивками подтвердили свою полную солидарность во мнении с Гусём. Дима ненадолго задумался.
- Для меня здесь всё ясно, - сказал он. - Насколько я помню, ни один из тех, кого вы упомянули, не был в первой машине: её экипаж отвалился с радара сразу же, а эти ещё некоторое время светились. В общем, здесь нам делать больше нечего.
Стараясь не терять осторожность, группа выдвинулась к месту, где, по заверениям Борщевского, стояло несколько пригодных для ночлега кунгов, оставив за спиной мёртвые тела незнакомых им людей и тварей. Гусь всю дорогу хорохорился, рассказывая, что Бормоглота среди покойных в принципе оказаться не могло, потому что Бормоглота так просто не возьмёшь, и вообще, это такой матёрый сталкер, такой человечище... Дима слушал его трёп и понимал: на самом деле Гусю страшно, только вот истерика у него такая необычная. И ещё ему думалось, что гнездо с детёнышами кровососа скорее всего будет сниться ему по ночам.
Утром, после успешного и, что немаловажно, запланированного, ночлега в кунгах, Дима ошарашил всех остальных заявлением, что для них задачи на этот выход исчерпаны, а у него ещё есть некоторые дела, требующие завершения. Потому надлежит им выдвигаться обратно на Базу, руководствуясь всё тем же треком, но ни в коем случае не следовать за ним следом. Сказав это, он поднялся, и отправился обратно, в сторону злополучной объездной дороги.
Практика показала, что Дима слишком плохо знал эту троицу, с которой сталось догадаться, куда он решил направиться дальше. Останавливаться на полпути, равно как и мотаться туда-сюда, было не в их стиле, тем более, что со сгоревших бронетранспортёров разжиться ничем не удалось, и рюкзаки были пусты.
- Попутно артефактов каких наберём, чтобы пустыми не возвращаться, - авторитетно выдал Гусь, и их троица, ведомая лейтенантским треком, двинулась к Мёртвому городу.
Через некоторое время все трое признали, что места здесь странные. Выяснилось, что никому из троих ранее сюда забредать не доводилось, и это стало поводом для противоречащих друг другу радости и беспокойства. С одной стороны, перед каждым рисовались перспективы нахождения каких-либо ценных артефактов, но в то же время, случись что - спрятаться, возможно, будет негде.
Ближе к вечеру, уже на подходе к Вилёвску, под ногой Камаза что-то громыхнуло железом. Раскидав ногами песок, которым был присыпан источник звука, троица обнаружила старый канализационный люк. И не пришлось бы им в него лезть, кабы не показавшиеся на небе красные тона, которые можно было бы посчитать закатными, лейся они не с севера, а с запада. Выбросов на ближайшее время не прогнозировалось, но все признаки были налицо, и перепуганные сталкеры, развернувшись, резво припустили назад, надеясь, что пространство под люком окажется достаточно глубоким, и его хватит на троих. На троих хватило во всех смыслах, кроме глубины. Сказать, что им было плохо, означало не сказать ничего. По окончании Выброса, обколотая всем, что было в их аптечках, ошалевшая троица вывалилась из люка на поверхность, где их и обнаружил уже возвращавшийся из Мёртвого города Дима. Дело близилось к ночи, а все подходящие для ночлега варианты казались недосягаемыми.
- Вы кретины и дебилы. Вы даже не понимаете, куда сунули свои свиные рыла. А, пошло оно всё. Вставайте, идиоты. Потом, если эту ночь переживём, детям своим рассказывать будете, что в Мёртвом городе папкам однажды ночевать пришлось. И молитесь, чтобы не пришла ОНА.
- Кто она? - раздалось со стороны столба.
- Снежная. Для вас - Белая, - голос Димы стал бесцветным.
Эту ночь, проведённую в одной из квартир какого-то трёхэтажного здания, вся троица запомнила надолго. Первым начал Гусь, потребовавший, чтобы Димон перестал прикидываться жмуром, поскольку ему, Гусю, дескать, от этого становится очень страшно и он уже готов навалить в штаны. Дима ответил ему очередной непристойностью, смысл которой заключался в том, что если он, Гусь, не может мимикрировать под обычное население этого места, то для начала нелишним было бы завалить хлебало и не шуметь. Гусь надулся, но всё же замолчал.
Несмотря на совершеннейшее отсутствие каких-либо звуков по другую сторону окна, ни один из них не рискнул подняться и выглянуть наружу, боясь увидеть что-то... что-то. Что конкретно, не знал никто, но в том, что это будет стоить им жизни, был уверен каждый. Стояла гнетущая тишина, не было даже шума ветра, которому в подобных местах полагалось гулять. Дима неподвижно сидел в углу, остальные, в полнейшем молчании, лежали у стен. Заснуть не получалось никому, да никто и не стремился. Казалось, что время в этом месте остановилось полностью, и утро не наступит никогда, потому что эта ночь будет вечной.
Под утро Дима, опять же пинками, разбудил выключившихся от нервного перенапряжения сталкеров и шёпотом поведал, что надлежит им всем валить отсюда по-тихому и как можно быстрее, потому что если она не пришла сегодня ночью, то наверняка придёт днём, и лучше бы в этом месте к тому времени не осталось даже их запаха. Дважды повторять не пришлось.
Дойти из этого места до Базы за один световой день было невозможно. В нарушение всех традиций и канонов, решили идти обратно тем же путём, каким шли сюда. По дороге к кунгам каждый давал себе обещание, что если вечер следующего дня они встретят в столовке на Базе целыми и невредимыми, то его-то уж ноги в этих гиблых местах точно впредь не будет. У кунгов на Кузю навалилась истерика, и он залопотал какой-то бред про призраков убитых кровососов и погибших сталкеров. Сказывался ли это Выброс, или же прошедшая ночь, разбираться никто не стал, тем более, что у самих нервы были на пределе, и даже Дима вроде бы подрастерял часть своего привычного с некоторых пор равнодушия в отношении происходящего вокруг него. Как только дверь кунга оказалась закупоренной, в ход пошли фляжки с попутными похвалами в адрес Витальича, не поскупившегося на градус.
Вечером следующего дня четвёрка уже колотила кулаками и ногами в ворота Базы. Когда калитка, впустив скитальцев внутрь, закрылась, Гусь упал на четвереньки и поцеловал мокрый от вечерней сырости асфальт. Встречавшие смотрели на него с удивлением и непониманием.
- Мужики, вы не представляете, где мы были, и что мы там видели, - с безумными глазами произнёс он вместо приветствия. - Это такое... это вообще...
- Где Борщевский? - бесцветным голосом поинтересовался Дима, не заметив в толпе встречающих своего начальника.
Встречающие молча уставились себе под ноги. Повисло тягостное молчание и вернувшиеся четверо почувствовали, что случилось нечто непоправимое.
- Преставился Борис наш свет Филиппович, - хмуро сказал Витальич. - Позапрошлым вечером отошёл. Похороны на завтра назначены.
Врач поведал, что прошедший Выброс дался покойному тяжело, да ещё и мучившая того последние дни бессонница также могла внести свою лепту. Утром следующего после Выброса дня тело Борщевского было обнаружено в курилке, куда покойный повадился захаживать по ночам, "с целью получения эстетического удовольствия от безлюдной ночной тишины", как он сам это называл. Смерть, по всей видимости, была вызвана внезапной остановкой сердца, и даже окажись кто-то рядом, то вряд ли успел что-либо сделать. Были бы хоть какие-нибудь признаки нездоровья, нацепил бы он, Витальич, на отошедшего "душу", а может, и не одну, но Борщ на здоровье не жаловался, да и предпосылок к этому никаких не было.
- И ещё такое дело, Дим, - с некоторой нерешительностью добавил врач. - мы сейчас, если так рассудить, без главного остались. Ты, вроде как, его ассистентом последнее время был, так что...
- Завтра, всё завтра, - уставшим голосом ответил Дима. - Витальич, я ни на что сейчас не способен.
Гусь сотоварищи отправились в сторону столовки. Жрать им хотелось зверски: Дима гнал их до ворот Базы без остановок от самих кунгов, порой делая страшное лицо, когда кто-то из троицы начинал скулить про усталость. Каждый грезил по пути радостным торжеством по случаю успешного возвращения, но известие о смерти Борщевского выбило всю тройку из колеи, и вместо традиционно шумного отмечания получились тихие посиделки. Сталкеры тихо присели, помянули покойного администратора Базы, и над столом повисла тишина.
- За Димона, - неожиданно произнёс Камаз, разливая крепкую жидкость в стопки. - Не окажись его там, - не было бы нас сейчас здесь.
Постепенно завязалось обсуждение всего с ними произошедшего. Гусь поведал, что так страшно, как той ночью в Мёртвом городе, ему до этого ещё никогда не было. Мол, доводилось ему на различной заброшке ночевать, но в Вилёвске что-то совсем уж запредельное творится. Дескать, думал он раньше, что название город получил благодаря особенности притягивать к себе мертвяков, но теперь он полагает, что дело заключается совсем не в них. Камаз тоже внёс свою лепту, поделившись с окружающими своими воспоминаниями, что в ту ночь он боялся всего двух вещей: услышать чьи-то шаги и не услышать чьи-то шаги. Кузя же сидел молча, погрузившись в тягостные раздумья, а когда Гусь попробовал его растормошить, он рассеяно пробормотал, что всё то, что он ранее считал непостижимым, можно записывать в непостигнутое, но этот город... Дальше Кузя понёс какую-то заумь, окружающим непонятную.
- Эхх, - печально вздохнул Гусь, - плохо, что Борщ умер.
- Большой и доброй души человек был, - поддержал его Камаз. - таких уже не делают.
Кузя же, по-прежнему пребывавший в своих думах, промолчал. Если бы кто спросил его в этот момент, о чём тот задумался, то ответил бы он, что тревожит его всего одна лишь мысль: не оставили ли они в Мёртвом городе своего запаха?
***
"Что ж вы, Борис Филлипович, так не ко времени отошли-то? - сожалел о случившейся утрате Дима, лёжа на кровати в своей комнате. - Я же всё вспомнил. Всё вспомнил, слышите?"
В тот момент, когда он изрешетил из автомата гнездо с кровососьим выводком, то единственное, что он не мог вспомнить на протяжении долгого времени, вспыхнуло в его сознании яркой картинкой. Только радости от того, что он теперь знал, кто и зачем пытался убить Колю Матраса, это ему не принесло - память вынесла перед глазами его же собственную руку, поднимающую пистолет и направляющую его в спину идущего впереди сталкера.
"Зачем? Для чего? - не мог понять Дима. - Он же мой друг..."
Накатила вторая волна воспоминаний, и Дима ужаснулся ещё более: там, в заброшенном бункере, он как будто увидел, кем станет Коля в дальнейшем. Было ли это наваждением или чем-то ещё в этом роде, Дима разобраться не успел - Гвоздь сбил его с ног.
"Что же я наделал-то? - корил он себя, пытаясь отбивать удары, наносимые Гвоздём. - Как мне теперь дальше жить? Назад нельзя... сделанного не вернёшь... нужно бежать".
Рука нащупала в одном из карманов светошумовую гранату. Вытащив её, Дима закрыл глаза и выдернул чеку. Раздался невыносимо-громкий свист, руку обожгло, и удары прекратились. Это был его шанс.