Ну? спросил Стовин, когда она забралась внутрь.
Весьма интересно, ответила она, обращаясь скорее к Солдатову. Молодой волк, около ста двадцати фунтов. И ему не больше двух лет, судя по зубам. Я думала, что это старый волк, раз он пришел за трупами. Но он был в расцвете сил. Совсем не такое животное я ожидала увидеть Она колебалась.
Возле трупов, ровным голосом сказал Солдатов.
Дайана вспомнила разговор с Ван Гельдером, который происходил совсем в другое время, в другом мире, как ей казалось теперь. Что же он сказал Канис люпус будет пожирать трупы, но он любит трупы людей Она с усилием вернулась в настоящее. Солдатов все еще говорил.
Я говорил об этом с Валентиной, но она сказала, что я слишком предубежден по отношению к волкам.
Валентина? спросила Дайана.
Солдатов улыбнулся.
Ах, да, простите. Валентинаэто моя жена. Вы, мисс Хильдер, встретитесь с нею сегодня, так как вам придется остановиться на моей даче в Академгородке.
Он повернулся к Стовину и Бисби.
У меня нет возможности разместить вас у себя, поэтому вы будете жить в школе 2. Там вам будет удобно. Другие ученые в таком же положении, как и вы. В школе номер два сейчас живут сорок ученых.
Иностранных ученых?
Советских.
Последовала пауза, после которой Дайана спросила:
А мадам Солдатова она знает о волках?
Она больше разбирается в бабочках. Казалось, он был рад сменить тему. Она лепидоптерист. Но у нас в Сибири каждый зоолог найдет себе дело по душе. Я думаю, что вы тоже, мисс Хильдер.
Что вы имели в виду, когда сказали о предубеждении относительно волков?
Солдатов посмотрел в темноту.
Мы уже почти приехали. Скоро вы сами сможете спросить Валентину.
Для трех американцев следующие полчаса прошли как в тумане. «Чайка» остановилась возле большого бетонного здания. Снег густо валил с черного неба и холод обжигал лица, когда Стовин и Бисби спешили за Солдатовым ко входу в школу 2. Эта была школа, как заметил усталый Стовин, похожая на все остальные школы мира. В ней гнездился тот неистребимый запах бумаги, половой краски, пота, который был во всех школах по обе стороны Атлантики. Солдатов показал им, где они будут спатьклассная комната с допотопными партами, сдвинутыми к стене. Вдоль другой стены стояли странные сооружения из металла и брезентараскладушки, как называл их Солдатов. На стене висел ряд портретов в рамкахи среди них портреты Байрона, Шелли, Хемингуэя, Марка Твена, Диккенса, Джорджа Бернарда Шоу. Две большие лампы освещали класс, а на двух раскладушках лежали двое русских и читали. Они поднялись, когда в класс вошли Стовин и Бисби. Солдатов представил их.
Санников, химик, Скрипицин, агроном.
Русские кивнули, вежливо пожали руки, но, видимо, были не склонны вдаваться в беседу, так как сразу вернулись к своим книгам. Стовин положил возле своей постели чемодан, посмотрел на бородатое лицо Хемингуэя, которое оказалось над ним. Он повернулся и увидел, что Солдатов смотрит на него.
Это класс для изучения английского языка, сказал он. Здесь ученики говорят только по-английски, читают только английские и американские книги, учатся думать по-английски. Я сам учился здесь.
Думать только по-английски? переспросил Стовин, сразу же сожалея, что не смог сдержать иронии. Однако Солдатов не принял его слова как вызов.
Да, сказал он. Разве не для этого нужны школы? Учить людей думать про себя.
Дайана уже засыпала в машине, когда вернулся Солдатов. Снова заурчал мотор, и «Чайка» двинулась вперед, освещая фарами белую стену снега перед собой. Через несколько минут езды автомобиль остановился. Его колеса с цепями скрипнули по снегу. Солдатов выбрался из машины и с трудом открыл дверцу, чтобы Дайана могла выйти. Сильный ветер едва не сбивал с ног, снег слепил глаза. В серо-белом полумраке виднелось светлое пятно. Это была дверь дачи. Подхватив Дайану под руку, Солдатов потащил девушку туда, оставив шофера выгружать чемоданы из багажника. В небольшом холле, где Солдатов и Дайана стали стряхивать с себя снег, их встретила маленькая женщина с коричневыми волосами. Они прошли за нею в длинную комнату с низким потолком. В одном конце комнаты был камин, в другом батарея водяного отопления. Комната освещалась тремя лампами. На стенах висели картины и рисунки. Возле одной из стен стоял секретер. Его ящики были набиты книгами и рукописями. Яркий ковер покрывал полированный пол. Валентина Солдатова пригласила гостью.
Добро пожаловать в наш дом. Я рада, что вы здесь. Погода такая ужасная, и я боялась, что вам придется провести ночь в аэропорту. Или вас могли посадить где-то в Омске. Такое у нас случается.
Когда прибыл самолет, снегопад был не таким уж сильным, сказал Солдатов, Он усилился потом, когда мы ехали в город. Сейчас, вероятно, люди прекратили работы на строительстве изб.
На лице его выразилось беспокойство, но он улыбнулся женщинам.
Сначала я должен вас познакомить. Валентина, это Дайана Хильдер, доктор Хильдер. А это моя жена Валентина. Она тоже и он гордо улыбнулся, доктор.
Я предпочитаю быть просто Валентиной, сказала русская. А вас можно называть просто Дайаной?
Пожалуйста, ответила Дайана. Она внимательно посмотрела на Валентину. Невысокая, хрупкая, молодаяне больше двадцати восьми лет. И лицо умное, мягкое, интеллигентное
Вы, должно быть, устали, сказала Дайана, ведь вам пришлось так много говорить по-английски.
Вы очень добры. Но для нас это не представляет груда. Ведь мы почти все кончили школу 2. Ту, где сегодня спят ваши друзья.
Она повернулась к мужу.
Кто с ними в одной комнате?
Санников и Скрипицин.
Скрипицин? поморщилась Валентина.
А чем плох этот Скрипицин? спросила Дайана. Я не выходила из машины, так что понятия не имею, кто он.
Однажды он спал у нас на даче, сказала Валентина. Он храпит. Ужасно. Это все равно, что спать рядом с ледоколом. Ваши друзья проведут сегодня плохую ночь.
Только не эту, сказала Дайана. Теперь, когда формальности были позади, она почувствовала странную усталость. Валентина встала.
Конечно. Вы все устали. Идемте. Но сначала немного горячего молока и коньяка в него. После этого вы будете спать, как настоящий сибиряк. Солдатов говорит, что сибиряки не спят, а впадают в спячку.
Солдатов прошел за женщинами в гостиную. Лампа ярко осветила его и впервые Дайана поняла, какое у него серое, усталое, даже изможденное лицо. Он вытянул руку, и она, немного удивленная его жестом, взяла ее. Солдатов мягко пожал ее руку и сказал:
Ложитесь спать Завтра много работы
Бисмаллях ад рехман ар адим слова молитвы с трудом вылетали из распухшего горла Саида аль-Акруда. Голова его мерно касалась песка. Он поклонился последний раз, затем надвинул черно-голубую вуаль на лицо и нащупал пальцами небольшой сверточек возле шеитам содержался один стих из Корана. Он взглянул на восток, пытаясь собраться с духом. Позади него умирала последняя голубизна пустынного небазначит, скоро наступит темнота. В двухстах ярдах от глубокого колодца сидела на земле Зенобалицо ее выражало крайнюю степень несчастья. СыновьяХамиддин и Мухамедлежали возле нее на холодеющем песке. Третий сын, маленький Ибрагим, положил голову ей на колени. Он лежал совсем неподвижно.
Преодолевая боль в суставах. Саид поднялся, подошел к колодцу и посмотрел в черную глубину, как будто пытаясь вернуть воду, которая когда-то была в нем. Колодец был глубиной пятнадцать футов и диаметром шесть футов. Саид знал этот колодец с детства, когда он пятилетним мальчишкой ездил на базар за пятьдесят миль южнее. Этот колодец никогда не пересыхал на его памяти. Песок возле колодца был утоптан ногами людей и животных, изрезан следами колес. Тут же валялся дохлый верблюд. От жары он весь ссохся и уменьшился в размерах. Пустынные хищники уже сожрали все, что было съедобно. Саид посмотрел на своих животных.
Остались три овцы, два ездовых верблюда и одна верблюдица с молоком. Дойная верблюдица. Верблюд-вожак уже выбился из сил. Он полулежал возле колодца. Пять минут назад Зеноба попыталась доить верблюдицу, но накопилось не больше чашки. Ни одна верблюдица не будет давать молока, если ее не кормить. А его верблюды не ели уже много дней. Овцы были в лучшем состоянии. Зеноба запасла для них немного сена. Три овцы Хамиддину и Мухамеду двенадцать и тринадцать лет. Они почти мужчины. Они выдержат еще долго. Но Ибрагиму всего семь. Если вожак завтра умрет, Ибрагиму придется идти пешком. А Зеноба? Саид все время отгонял от себя мысль о Зенобе. Она пройдет столько, сколько он прикажет ей. Саид вынул нож, подошел к самой старой из трех оставшихся овец, схватил ее за плотную шерсть на шее и одним быстрым движением перерезал ей горло. Она коротко вскрикнула и легла возле его ног, взбрыкивая. Зеноба быстро подошла и, торопясь приготовить обед, потащила овцу к колодцу, но Саид прикрикнул на нее.