За день повязки опять пропитались насквозь.
Хорошо, поклонился Мишель, поставил посох к стене и присел на скрипнувшую лавку. Утомленному жаждою ты подавал воды напиться и голодному не отказывал в хлебе.
Освящение земли вполне могло подождать один час, а вот яростно урчавший живот, в котором с утра не было ничего, кроме пшеничных зерен, надо было чем-нибудь укротить.
* * *
Назад к оврагу инквизитор вернулся уже глубокой ночью. В пшенице остался заметный след, поэтому найти дорогу было нетрудно, хотя приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться. Полы рясы Мишель заткнул за пояс. После луковой похлебки с хлебом немного тянуло в сон, но совесть не позволила бы заснуть до завершения обряда. В руке инквизитор нес приличных размеров флягу со святой водой, сделанную из выдолбленной тыквы. Воду он сам освятил еще на постоялом дворе.
Небо было затянуто тучами, того и гляди дождь начнется, поэтому монах шел широким шагом. «Вроде бы где-то здесь»
Ночной воздух лопнул от нечеловеческого рева, раздавшегося буквально шагах в тридцати.
Мишель бросил флягу и побежал, нещадно перемалывая колосья ногами. Тут же оказался на краю оврага и увидел, как темная, перемазанная землей фигура, прихрамывая, быстро движется в сторону хрупкого человечка, скрючившейся около креста. «Это еще кто?» Посох светился и вибрировал, поэтому Мишель, не раздумывая, прыгнул в овраг, оттолкнул человечка в платье в сторону и сразу развернулся к шаркающему мертвецу. От удара святой реликвией его голова разлетелась в разные стороны вместе с кусками проржавевшего шлема.
Земля вскрылась еще в трех местах, тут же послышались яростное шипение и отчаянный вой, но инквизитор не дал мертвецам шанса и разбил полусгнившие тела еще до того, как они целиком выбрались наружу. Посох замолчал.
Ты цела, чадо? повернулся инквизитор к девушке, непонятно что забывшей ночью в таком месте, и тут же опешил.
Темные глаза смотрели на него с такой ненавистью, какой не было ни у одного из тех слуг дьявола, которых Мишель встречал до сих пор.
Глава III. Во все тяжкие
Слуга, поклонившись, вышел. Джакомо Джованни уперся локтями в стол из красного дерева, сплел пальцы и задумчиво приложил губы к ладоням.
Дело было не слишком большое, но обдумать его надо в одиночестве и без спешки, чтобы ненароком не упустить каких-нибудь мелочей. Правая рука самого Августо Джованни никогда не стал бы тем, кем стал, если бы упускал что-то важное.
Семьи венецианских патрициев были куда опаснее клубка разъяренных змей: стоило на миг зазеваться и поверить слащавым уверениям в дружбе и напыщенным разглагольствованиям об общем достоянии республики и вот ты уже хрипел, роняя кубок с отравленным вином, падал от стрелы, прилетевшей из темного окна, нырял в канал с жерновом на ногах или горел на загородной вилле. Только перед лицом общей опасности семьи действовали сплоченно, ревностно оберегая свои права и привилегии от любых посягательств. А дом Джованни как раз и был таким посягательством.
Он не мог похвастаться ни знатностью, ни особенным богатством, но обладал другим конкурентным преимуществом, способным приносить и деньги, и власть. Поколение за поколением дом Джованни тайно практиковал искусство, позволявшее управлять телами и душами мертвецов.
В принципе некромантом при должном обучении мог стать любой: главное твердо запоминать символы, формулы и ингредиенты и обладать достаточно твердой волей, чтобы подчинять себе тех, кто оживал по твоему призыву. Но эта девушка была особенной.
Трехлетним ребенком она забрела в одну из усадеб на терраферме, где в тот момент практиковал молодой Джакомо. Увидев, как он пришил к человеческому телу собачью голову, а потом оживил это существо, она даже не вскрикнула. Прикованный цепями кадавр с воем рвался к ней, ощерив зубы, но грязная малышка просто смотрела на него большими темными глазами. В них не было страха, только живой и неподдельный интерес, как к новой игрушке. Тогда Джакомо протянул ей перекрестье с нитками, похожее на те, что использовали кукловоды, только сплошь покрытое специальными символами. Девочка взяла перекрестье, покрутила в маленьких ручках и, сообразив, что кадавр теперь подчиняется ее движениям, немедленно натравила его на некроманта.
Джакомо усмехнулся, вспомнив, какое разочарование было на ее большеглазом личике, когда он чудом избежал смерти! Это сейчас он смог бы разорвать немертвого на части, а тогда пришлось срочно читать формулу разложения. Кадавр окончательно упокоился, а девочка рассерженно фыркнула и швырнула перекрестье в стену, разломав на куски месяц кропотливой работы. Но Джакомо не расстроился. Приказал казнить пару слуг для повышения бдительности (совсем страх потеряли по поместью разгуливает неизвестно кто!), а девочку велел накормить, отмыть и переодеть. Если ей хватило духу сознательно управлять немертвым, это талант.
Говорить она умела, имя назвала, но о своем прошлом ничего не рассказывала. Отследить ее происхождение не удалось ни естественным, ни сверхъестественным образом. Когда девочку погрузили в транс, она говорила лишь о тьме, огне и заживо горевших людях. Как она попала на виллу, тоже не удалось выяснить. Никто из слуг ее не видел ни в саду, ни в доме, а ведь она добрела до самого дальнего угла подвала! Святая святых Джакомо! Такое ощущение, что этого ребенка отправили на землю прямиком из преисподней, минуя все инстанции.
Дон Августо, возглавлявший дом Джованни, девочку сразу невзлюбил и официально принять в семью не пожелал. Учитывая щекотливость ситуации и обилие невыясненных обстоятельств, Джакомо понял и принял решение своего дяди по отцу, но согласиться с ним не мог. Он стал крестным отцом девочки (темное искусство не повод открыто плевать на Церковь и ее правила), пристроил в семью муранского стеклодува Рьецци, чтобы она ни в чем не нуждалась, и сам начал ее обучение. Учил чувствовать места, где умирали люди, и определять способ гибели, показывал простейшие фигуры и диктовал базовые формулы.
Обычно некроманты выбирали для изучения один из двух путей, но она ревностно осваивала оба, как некогда и сам Джакомо. Конечно, это ей мешало: Мастера плоти и Говорящие с душами, сосредоточившиеся на своих областях темного искусства, в итоге становились сильнее и лучше знали нюансы. Но они довольствовались готовыми рецептами, а девушка постоянно что-то искала за пределами ритуалов и формул. Она пыталась их видоизменять, исправлять, дописывать и безуспешно соединяла несоединимое. А попутно занималась такими делами, от которых нормальный человек пришел бы в ужас.
Все люди любят смотреть на казнь. Дети особенно. Но она смотрела очень внимательно, спокойно и серьезно, без обычного для людей звериного восторга и улюлюканий, будто очень хотела увидеть момент, когда душа отделяется от тела, и боялась его пропустить. Когда думала, что ее никто не видит, разыгрывала увиденные казни по ролям, до мельчайших деталей воспроизводя и движения палачей, и конвульсии умирающих преступников. Джакомо не раз заставал ее за этим занятием, но не вмешивался. Она ведь ребенок, пускай играет.
Когда ей было девять, крестница попросила у Джакомо щегла в клетке. Нормальное желание для девочки ее лет. А вот сжигать мечущуюся и истошно вопящую птицу прямо в день покупки с помощью факела, просунутого сквозь прутья как-то не очень. И ведь ни разу не поморщилась, даже от вони! Когда Джакомо упрекнул ее в неблагодарности, она, чуть не плача, залепетала невнятные извинения. Крестный отец, не выдержав, подарил ей новую птицу, которая на следующий же день была лишена всех перьев недрогнувшими детскими пальчиками. Некроманты спокойно относятся к смерти, но их обычно интересует уже состоявшаяся. Девочку же, напротив, интересовал сам процесс перехода из жизни в смерть, а что делать потом дело десятое.
Чем дальше продвигалось ее обучение, тем меньше оставалось времени на эти шалости. Многие ритуалы длились сутки напролет, и думать о всякой ерунде было смертельно опасно. Девочка подросла, посерьезнела и даже вроде как остепенилась убивала только тех, кого требовалось, и максимально простым и быстрым способом. Но Джакомо не раз замечал в ее глазах нездоровый огонек.