По дороге, ведущей в город, брела, поднимая сапогами пыль, обычная для этой части света компания: два старика, юноша и женщина с грудным младенцем. Перед настежь распахнутыми городскими воротами стоял стол, за которым дремал, временами поглядывая одним глазком на дорогу, стражник.
Куда? лениво спросил стражник у подошедших.
Его посадили следить за воротами, через которые никогда не проходило ничего интересного, потому что он был стар такой же старик, как и двое пришедших, лишь одетый в рваный кожаный нагрудник, который спасовал бы и перед детским луком. Правда, рядом с ним, угрожающе смотря в небеса, стояло длинное копье, но ржавый наконечник покоился на древке таком ветхом, будто оно только и искало подвода, чтобы сломаться.
Лишь бедные путники, стопы прочь утвердившие от хладного лика войны приближающейся, ответил за всю компанию юноша. Ищем приют, а также пророка последних времен, в народе известного тем, что сердца, омытые кровью печалей, может он словом утешить. Его называют Рыцарь Креста, и на пути говорят, он следовал этой дорогой.
Приют у нас есть, с интересом оглядел гостей стражник. Выглядели они не так потрепанно, как обычные бродяги, да и речь юноша вел не по-простому, как обычно говорили бродяги, а говорил на университетский манер, «обученно». Все же по привычке стражник спросил: Деньги-то есть у вас? Заезжих бродяг не держим, на своих виселиц не хватает.
Найдутся, ответил юноша, звякнул кошельком и бросил на стол перед стражником мелкую монету. Чеканка аверса до того стерлась, что определить на глаз, монетный двор какого канувшего в Лету короля почтил своим штампом эту старую монету, было невозможно, но металл звенел серебром.
Товара у вас с собой, как я гляжу, нету, исполнившись посеребренного расположения к путникам, заметил стражник. Юноша отрицательно покачал головой. Товара у них и взаправду не было. Тот пророк, кого вы ищете, он приходил. Я его послал в таверну «Три петуха», но вы туда не ходите, там сидят рыцари.
Что же с того? спросил один из старцев, тот, что выглядел моложаво и смотрел с бодростью, какой не было у второго старика. Что, рыцари теперь не люди, а нечисть какая?!
Рыцари же. Пьют. Рассказывают байки. Снова пьют. Силой меряются. Снова пьют. Оружие правят. И пьют. Но это я уже говорил. Стражник скривился в улыбке. Недалеко до беды.
Мы учтем это, добрый привратник! Юноша слегка склонил голову в знак признания.
Как ваши имена? спросил стражник.
Я Ремли, рядом мой дед Мельхиор, с ним старшой брат его Уитби, с ними Лионора племянница общая, дщерь почившего третьего брата, с нею в колыбели всего-то из двух женских рук осиротевший племянник Ричард, представил всех Ремли. Эту семейку на ходу придумал Уитби, и придумал хорошо семейство не вызывало вопросов.
Иными словами, малой Ричард доводится тебе троюродным братом, заключил стражник.
Разум твой ясен, хоть ты в сединах. Истинно так! воскликнул Ремли.
Можете проходить. В «Три петуха» не суйтесь! Там морды такие с ними доиграешься! повторил предостережение стражник. Идите в «Кильку». С утра, если не проспите, увидите с окна, как рыцари собираются! На большее не рассчитывайте, если шкура дорога. Убить насмерть, может, и не убьют, а шкуру уж верно попортят! уже вслед уходящим продолжал кричать стражник.
Они вошли в город и, следуя главной дорогой, нашли рыночную площадь, а рядом с ней и трактиры, о которых говорил стражник. Трактир, который стражник назвал «Килькой», на деле назывался «КильКаБанКаМыш» и был примечателен тем, что мог называться двояко: и как «Киль-Кабан-Камыш», и как «Килька-Банка-Мыш», в зависимости от вкуса постояльца, но местные жители ради сбережения времени сократили изобретательность автора до «Кильки». Напротив стояли и «Петухи».
Это здесь, указал на железную вывеску Уитби. На вывеске был котел, из которого выглядывали головы трех петухов. Птиц изобразили с разинутыми клювами и высунутыми языками. Горланили они песни или орали в агонии, потому что варились заживо, зависело от фантазии наблюдателя. Первая трактовка жителям и гостям города нравилась больше, а что хотел сказать автор этой вывески длинными высунутыми языками, достоверно уж не помнил никто, потому что умер он лет сто назад.
Мы пойдем в «Кильку», сказал Уитби, подталкивая перед собой Лионору, а вы лучше без нас с рыцарством покумекайте. Если нужен буду, пошлите за мной. Я ж при рыцарях сызмальства. Но лучше не зовите. С дороги ноги гудят. Отдохнуть бы.
Ремли кивнул, и Уитби, взяв под руку женщину c ребенком, повел их в трактир, а Мельхиор с Ремли остались стоять перед «Петухами».
Они осмотрелись. Хромой нищий спал над дырявой шляпой, прислонившись к костылям, но не забывал поглядывать вокруг одним неспящим глазом, чтобы деньги случайно не покинули шляпу. Чей-то оруженосец возился с господской лошадью. Два студента разглядывали леса строящегося собора, бойко обсуждая на латыни его будущие архитектурные недостатки. Мельхиор прибегнул к заклинанию истинного видения.
Спокойно? спросил Ремли, заметив, как Мельхиор прочитал заклинание.
Да, кивнул волшебник. Это оруженосец нашего рыцаря-пророка, указал он на юношу, который чистил лошадь перед конюшней. Ничего странного не замечаешь?
Ремли посмотрел сначала на оруженосца, потом вопросительно на Мельхиора. Что он должен увидеть в том, как оруженосец холит лошадь?
Девица, пояснил волшебник.
Он не похож. Ремли внимательнее пригляделся к оруженосцу. А впрочем, ты прав. Путь грубость лицо обретает в походах, от работы тяжелой и тонкостанная дева, как мужчина, окрепнет, но жестов пригожих природную нежность не скрыть мужским платьем и в доспехи не спрятать.
Интересный вкус для пророка. Мельхиор смерил деву-оруженосца мужским взглядом. Зайдем?
Мы здесь за этим.
Мельхиор распахнул дверь, и Ремли первым шагнул в пивные пары «Трех петухов». Стражник, который снабдил их столь настойчивыми советами не соваться сюда, должно быть, сильно перепугался, когда перед ним заявились грубияны рыцари, и передавал свой страх в виде предупреждений всем путникам. Внутри было спокойно и мирно.
Кто из них сэр Калибурн, именуемый пророком? спросил Ремли, когда Мельхиор зашел следом, затворил за собой дверь и огляделся.
Сэр Калибурн рыцарь с белым платком на шее, шепнул Мельхиор. Если Ремли так нужен этот рыцарь, пусть сам с ним разговаривает. Мельхиор привык ходить один.
Сэр Калибурн сидел на низкой бочке, перед ним на столе стояла нетронутая деревянная кружка пива. Руки рыцаря были скрещены на груди. Рядом с ним прямо на полу сидели четыре других рыцаря. Судя по подобострастным лицам рыцарей и одухотворенному лику сэра Калибурна, последний готовился пророчествовать.
В незаметность сокроемся. Ремли взял Мельхиора за руку и увел в дальний угол. Прежде послушаю я речи его, чтоб убедиться, что есть он тот самый.
Рыцарь говорил тихо, но слух Ремли при должном напряжении различал шаги пауков по покрывалу из бархата, взмахи крыл ночных мотыльков и дрожание стоячей воды от ног водомерок, поэтому было безразлично, сел бы он рядом или в дальнем углу: он бы услышал все, что хотел. Рыцарь действительно начал пророчествовать:
О конце света говорили многие святые мужи. Начиная с Иоанна Богослова, которому первому было явлено откровение о конце времен и которому люди верили, что конец близко. И мы должны верить. Во времена апостолов говорили, что Нерон это Антихрист. Кто имеет ум, тот сочтет число зверя, ибо число это есть человеческое, число его шестьсот шестьдесят шесть. И мудрые люди сочли число зверя, и в буквенной записи число это было именем Нерона Кесаря, но ошибались те мужи. И были многие, кто говорил вслед за ними. Иоахим Флорский говорил, что при нем снята шестая печать, что «зверь явленный», о котором говорит Книга, это султан Саладин, так он думал, высчитывая семерых царей из Апокалипсиса, пять из которых, как сказано, пали, шестой есть, а седьмой еще не пришел. Монах Дрютмар, бенедиктинец, исчислял конец света двадцать четвертым марта тысячного года, ибо сказано в Откровении: «Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет». И папа Сильвестр Второй говорил, что это случится в тысячном году. И до них многие исчисляли конец света. Бернар считал, что это случится в девятьсот девяносто втором году, когда Благовещенье придет на Святую пятницу. И монах Рауль Глабер говорил о том же. Но, как сказано в Писании, «не ваше дело знать времена или сроки». Никому эти сроки не ведомы, и лжет тот, кто говорит иначе. Верно лишь то, что мы живем в последние годы, и я свидетельствую об этом. Конец близок, хотя точный день его никому не счесть.