Чем ближе перевал, тем холоднее становится. Туман окружает меня густыми, как вата, влажными клубами, вокруг маячат только скалы.
Нужно взойти на перевал, а потом спуститься вниз, в долину. Я не проживу до утра среди этих скал. Тут нет деревьев, нет воды, не из чего сделать шалаш, нечего есть. Придет осенняя ранняя ночь, и до утра я замерзну.
Мне уже немного осталось.
Обувка распадается. Мягкая кожа кожуха слабо подходит для подошв. Она разодрана о скалы, и внутренности мокасинов медленно пропитываются кровью.
И все же я иду.
Я вспоминаю свои сапоги. Никогда не любил ходить босиком. В Гваре я и к морю выходил в специальной обувке из пенки и пластика. Везде скалы и морские ежи. Кто хоть раз наступил на ежа, уже никогда не войдет в море босиком. Дома у меняцелый куль старой обуви. Сбитой, немодной или просто-напросто той, что мне надоела. Любую бы сюда. Хотя бы лакированные туфли. Старые резиновые сапоги. Кеды. Что-нибудь.
На перевале я останавливаюсь и гляжу вниз. Долина, большая и округлая, раскидывается передо мной, напоминая миску с молоком. Она наполнена туманом. Ее окружают зубастые валуны, ощеренные словно края щербатого глиняного кувшина. Но делать нечего. Я должен сойти вниз, в этот туман, пробиться сквозь долину. Что бы оно там ни было.
Ветер бьет мне в лицо. Ветер со дна долины, из-под белого кожуха тумана. Тяжелый запах сероводорода и немногогнили.
Я схожу. Осторожно, шаг за шагом, опираясь на скалы и хромая на раненых ногах.
Смрад становится отчетливее. Я миную булькающие озерца, среди скал мелькают странные, мутировавшие деревца. Печальное место.
Туман немного расступается. Он все еще скрывает окружающие долину хребты, заслоняет небо, но чуть развидняется. Недавно я видел метра на два, теперь мой взгляд уходит на полсотни.
Я спускаюсь в котловину, миную группы скал, похожих на рассыпанные, выбеленные солнцем кости. Вот торчащие в небо частоколы ребер, огромные, словно элементы каких-то конструкций. Единожды пробудившись, игра воображения не может остановиться. Я миную ряд камней, стоящих один за другим, и мне кажется, что они выглядят как упавший и рассыпавшийся спинной хребет. Я отчетливо вижу отдельные позвонки, из каждого можно соорудить табурет. Чуть поодаль замечаю совершенно явственный череп, огромный, словно кабина военного грузовика. Все это призрачно расплывается в клубах тумана.
А потом я слышу откуда-то издалека плач, будто звук неисправной сирены. Не знаю, труба это или, может, животное. Я никогда не слышал ничего подобного.
Поэтому иду осторожно и тихо, от укрытия к укрытию, непроизвольно пытаясь запустить цифрал, хоть и знаю, что мне это не удастся.
Крадусь, выглядываю из-за скал, проверяя местность, прежде чем идти дальше.
И тогда я вижу дракона.
В первый момент я принимаю его за скалу, но скала шевелится и через несколько шагов оказывается бесформенным, подобным динозавру созданием с зубастой пастью; тварь стоит на задних ногах.
Я не в состоянии ни испугаться, ни заорать, ни убежать. Прежде чем успеваю сообразить, что вижу, падаю, перекатываюсь за скалы и делаюсь неподвижен. Мгновенно. Просто-напросто исчезаю с тропинки.
Понимаю, что из обучения, похоже, кое-что сохранилось, лишь когда гляжу в ту сторону.
Животное не слишком велико. Метра четыре в длину, не считая хвоста, но этоархетипичный дракон. Довольно длинная шея, башка рептилии, гребень костистых отростков, хвост. Нудракон драконом.
Собственно, виверна.
Нас разделяют метров тридцать.
Я лежу. Жду.
Чудовище выпрямляется, запрокидывает голову и раскидывает крылья. Банальные, каких и стоит ждать от дракона. Нетопырные, кожистые крылья, растянутые на костном скелете. Он раскрывает их медленно, с усилием, и я вижу, что только одно крыло нормальное, второедеформированное, частично срослось с редуцированной передней конечностью, скрученной и будто высохшей.
Дракон открывает пасть и издает ужасающий рык. Высокий, стонущий, подобный скрипу огромных ржавых ворот. Из тумана отвечают подобные звуки, всеужасно отчаянные, словно больные.
Виверна внезапно бьет крыльями, как лебедь, усохшее двигается конвульсивно и жалко, но даже если бы они оба развернулись правильно, не подняли бы дракона в воздух. Весит он, полагаю, с тонну. Тонна мяса и костей. Даже если бы его наполнял чистый гелий, не полетел бы. Крылья, разверни он их, раскинулись бы метров на пятнадцать. Возможно, он сумел бы некоторое время парить, но я сомневаюсь.
Создание тем временем исторгает громкий рык и все отчаяннее бьет крыльями, скорченное, начинает разворачиваться и распрямляться, зверь берет короткий хромающий разбег. Я сжимаю зубы, поскольку хочу, чтобы законы физики и биомеханики выиграли. Не хочу видеть, как бочковатое тело отрывается от земли и криво, приняв во внимание неразвитое крыло, но все же летит. Потому что, типа, магия.
Я не согласен.
Предел веса создания, которое может подниматься в воздух благодаря силе мышц, примерно двадцать килограммов. Больше мышцбольше массы и скелета, а это значитбольший вес. И опять нужно больше мышц. И так должно быть. Даже если у этой скотинки другие мышцы и другая биохимия, тогда, скажем, и предел раза в два больше. Но не в двести же!
Логика должна сохраняться. Драконов нет. И так должно быть.
Он бьет крыльями, я чувствую порывы ветра, он прыгает между камнями все быстрее, я корчусь, поскольку вижу, что он пробежит в паре метров от моего укрытия. Дракон делает прыжки все длиннее, совсем как взлетающий лебедь, наконец раскрывает крылья и, ударяя ими с сильным шумом, поднимается в воздух.
Пролетает четыре, может, пять метров, после чего с шумом валится на скалы и осыпи на дне долины. Я слышу грохот, чувствую дрожь земли, между скалами поднимается столб пыли.
Физикаодин, магические бредниноль.
Я пережидаю минутку и прокрадываюсь к месту катастрофы.
И нахожу бойню. При столкновении со скальными глыбами тварь разбрызгалась, как арбуз. Теперь онакуча давленого мяса, сломанных костей, что торчат во все стороны из массы, будто иголки. Тварь еще жива, большой глаз медленно затягивается подрагивающей белесой пленкой, которая раскрывается по-птичьи, снизу. Из полной сломанными зубами рептильной пасти на скалы льются каскады крови. В воздухе стоит смрад. Из уголка птичьего глаза медленно сползает бесцветная жидкость.
Виверна умирает.
И плачет.
Я ухожу.
Снова пытаюсь воззвать к боевому режиму, как если бы я беспомощно взывал к молчаливому Богу, и всматриваюсь в туман, не снимая ладони с рукояти меча.
Проклинаю туман, проклинаю идею идти через эту долину, а более всего проклинаю сказки.
И иду вперед. Беспомощно взывая к цифралу.
* * *
Он увидел ее в самый неподходящий момент. Выходя из кустарника, чтобы осмотреть очередной кусок пути. Следующие десяток-другой шагов надо было преодолеть осторожным бегом на полусогнутыхдо следующего укрытия.
Она сидела на камне отвернувшись, рядом с его лицом, и разглядывала ногу, упертую в коленобудто занозила пятку. Радужно переливающиеся крылышки, сотканные из сияющих перепонок, легонько двигались.
Я с тобой не разговариваю. Ты мерзкий, сказала она обиженным тоном.
Haista paska, непроизвольно выдохнул Драккайнен.
И вульгарный.
Он смотрел, как она улетает, похожая на героиню дурацкого комикса. Крылышки двигались так быстро, что превратились в отсвечивающий бликующий фон. Феечка сплела стройные ножки в щиколотках, будто сидела на качелях. Она приземлилась на вывороченном стволе среди скал, в идеальном месте для следующего укрытия, в десятке шагов дальше.
Он добежал туда и снова рухнул, борясь с присвистывающим дыханием. Она сидела спиной, надутая; ее маленькая попочка, размером со зрелую сливу, находилась в паре сантиметров от его носа.
Недолго думая, Драккайнен наклонился и хотел вывалить язык, но не успел. Цифраль встала и оттолкнулась от ствола, будто прыгала в воду, а затем перелетела на новое место, как сотканный из света мотылек.
Он сперваиз чувства противоречияхотел занять какое-то другое место, но, увы, идеальным укрытием было это. Спрятанное во встающих горных соснах, среди скалто, что нужно.
Драккайнен переместился туда и повалился, одной рукой придерживая болтающийся на боку узелок.