Расселись девки и тётки, мужики позади них развалились. Смотрят, как Яром муштрует молодых, любуются воеводой, судачат о том, о сём.
Яром, безуспешно пытавшийся спрятать разжиревшее брюхо затянутым ремнём кожаным, велел Пустолобу раздать каждому новобранцу лук и десяток стрел. Прошёлся вдоль строя, внимательно осматривая бойцов. Перед одними крякал удовлетворительно, перед другими брови хмурил. Встал в сторону и гаркнул:
На изготовку! Тетиву туго натягивать! До самого правого уха-а-а! Перо стрелы аккурат возле самого глаза-а-а! Во-о-от Молодцы! И на выдохе-е-е Пли!!! А-а-а, чтоб вас свиньи заели! Ма-зи-лы! Дар-мо-еды! Всех в свинарниках сгною! И не видать вам славы дружинников посадских, как своих ушей! А ну, ещё раз! Тетиву туго натягивать.
А чего воевода так ярится? Удивлялись девки. Ребята вон как стараются. В струнку вытянулись А он всё орёт, горло дерёт.
Как же ему не орать, отвечал кто-нибудь из мужиков, коли ребята твои окромя молодости в плечах широкой, разумения более никакого не имеют? Вишь, как стрелы то легли? В самый раз позади мишеней. И ни одна в цель не попала! Вот в нашу бытность, за такое не то, что свинарником пугали, ремни сыромятные на спины ложились. Вот. Тут то наука воинская в разы быстрее усваивалась.
Да хватит брехать то! Осаживали старухи такого. Нашёлся, знаток науки воинской! Где же ты её видел-нюхал, науку то эту, а? А ещё про ремни речь ведёт. Да ты их и не чувствовал на спине собственной, толстокожий ты, тьфу! Ну, разве что мальцом голым, когда мамка тебя из баньки выгнать не могла, ха-ха-ха!
Вот-вот, тут же нашлись те, кто это воочию видел, бежал и щебетал во весь голос маменька, не бей, маменька, не нада-а-а-а
Мужик краснел, махал рукой.
А ну вас
Смеялись все, подначивали.
Нет, он знает, что такое ремень сыромятный. Давеча захожу к нему на двор, а жена Анюська, во весь его голос честерит Да ремешком то этим и охаживает его по бокам да заднице!
Ну-у, эт ты врёшь, старая! Не было такого! Да чтоб моя Анюська
А что?! Подбоченивались тётки. Вам можно, а нам нельзя?!
Да угомонитесь вы, сороки! Шикали старики. Совсем распоясались Не к добру, ох, не к добру ваши советы женские! А Гадина, на пару с этой бестией рыжей, пришлой, всё мутят и мутят вам головы! А вы, курицы, рты и разинули! У-у-у-у!
Гадину не троньте! И Соньку Рыжую в покое оставьте! Не год и не два жена она Мечплуговичу, а вы всё пришлая да пришлая! Твердолобые вы, деды. Как дубы на той опушке
А ну, цыц, дурёхи! Вишь, Яром сам за лук взялся.
Гомон и смешки в миг стихли.
Яром важно прохаживался вдоль строя. В одной руке держал он лук хундустанский, из рогов барана горного выгнутый. Умаялся воевода. На лбу испарина. Ремень сполз, и меч посадский по земле волочился. Брюшко, отросшее за последние годы спокойной и сытой жизни, верный признак купца зажиточного, но никак не воеводы, свободу почувствовав, выпятилось, и стал Яром на гусака жирного похож.
Вот что, мазилы, были бы вы с нами в походах дальних, или хотя бы в битве той знатной, тут голос воеводы дрогнул, слезу дал, знали бы вы, что почём! Смотрите, как стрелять надо!
Щёлкнул тетивой проверяя, положил стрелу, и Натянуть то тетиву он натянул. С трудом, видать, вышло. Ибо взмок весь воевода, да рука, лук сжимавшая, дрожью пошла. Тужился Яром, прицеливался, и, как других учил, на выдохе пустил стрелу. Восхищению публики предела не было! И не беда, что стрела в цель не попала. Прошла над, ушла ввысь, потом вниз скользнула, и затерялась в лесу. Так далеко новобранцы не стреляли. Они же, неучи, в мишени целились, вот и ложились стрелы шагах в десяти позади чучел в землю, оперением дрожа. А Яром всех превзошёл, что тут скажешь.
Бросив лук, и грозно зыркнув на толпу, Яром выпрямился, подобрал живот, грудь выгнул.
Так далеко стрелять должны! А вы, дармоеды, и с пятидесяти шагов попасть не можете. А ну, чего рты разинули?! Тетиву туго натягивать! Раз! Перо стрелы к глазу! Два!
Чему и как научил бы Яром в это утро новобранцев ещё вопрос. Только заминка вышла. После очередного залпа, стрелы, кстати, опять за мишенями в землю уткнулись, на окраине поляны появился обоз. Таких телег в Посаде отродясь не видывали. Ни спереди, ни с боку, да чего уж тут всяких чудаков на свете хватает ни даже сзади, не имел обоз движущей силы. То бишь лошадей. Не было оных, хоть тресни и слюной изойди!!!
Шёл обоз ходко, сам, словно чародейство в нём какое жило, гудело, дымом чёрным воздух травило сквозь трубу.
Замешкались новобранцы. Пустолоб слюну пускал. Собравшийся народ на ноги повскакивал эка невидаль явилась с утра! Будет о чём после судачить на базарах и ярмарках. Один Яром не потерял присутствие духа. Сплюнув, и нечисть помянув, заорал:
На изготовку! По движущейся мишени пли!!!
А может ну, повременим, а? Подал голос Пустолоб. Подождём, и оно чудо это само исчезнет?
Да какое это чудо, раскудрит тебя через коромысло, нечисть это, тьфу!!! Пли!!!
В этот раз пошли стрелы кучно. И на удивление далеко. Яром видел как две или три стрелы ударили в бок обоза чудного, и отскочили. Обоз дёрнулся, пустил большущее облако дыма чёрного, крутанулся на месте, и исчез в редколесье.
Вернувшись в слободу, тешил утробу свою Яром наливкой сливовой почитай до самого ужина. Весть о подвиге воеводы Пустолоб расстарался в миг облетела слободу. После и в Посад пошла гулять. И мнилось Ярому за ужином, что не ведал он страха при виде чуда нездешнего. Пустолоб, осоловевший от чарки лишней, ворочал языком оловянным, расхваляя удаль воеводы.
А новобранцы после случая такого сразу как-то и повзрослели. И приняты были негласно старыми дружинниками в братство безоговорочно
В обед М. Уолту обо всём доложили.
Ситуацию в мельчайших подробностях обрисовал человек подручный.
«Внештатники» так их Донд обозвал находились на содержании ЗАО, и за мзду небольшую М. Уолт имел зоркие глаза да чуткие уши почти на каждом мало-мальски значимом событии в Посаде. Открывается ли новый ряд торговый, приезжает ли купец богатый и знатный, или же какая размолвка вышла между диаспорами разными М. Уолт узнавал обо всём сразу.
Сеть осведомителей составлялась тщательно, и под личным контролем Донда. М. Уолт понимал подобные действия нарушают статус Посада как града свободного. Что же это за свобода, если всюду за тобой приглядывает кто-то? Но пока никто подобных вопросов не задавал.
Значит, объявился? Тихо спросил М. Уолт.
Все прочие на виду, при посольствах своих. А этот
Знаешь кто? М. Уолт внимательно посмотрел на Донда.
Работаем над этим.
Нд-а-а Плохо. Я в Синдикат запрос пошлю. Общий. Не надо их пока тревожить по пустякам. Но кое-что вытянуть из них, по мелочам, попробую. А ты сеть агентурную прочеши. Не может такого быть, что бы он нигде не засветился. Да, загляни к этим, как их там к девкам, в общем.
К феминисткам?!
Вот-вот, к ним. «Боёвка» у них отлично организована. Пора нам в их сторону реверанс изобразить, пора.
На тонких губах М. Уолта скользнула улыбка.
Донд всё понял
М. Уолт долго смотрел в окно, размышляя о превратностях своей жизни. Когда-то давно назначение в Посад казалось ему большой удачей. Подальше от распрей заморских далей, природа, не изгаженная промышленным дымом. Тишь и покой. Ан нет. Не вышло. Настигли проблемы большого мира и здесь.
Года прошли. Родным стал Посад. И никуда отсюда не хочется
Комер-сан сощурил глазки, и без того узкие.
Уважаемый, правду ли ты сказал?
Человек перед ним побледнел. Взор у Комер-сана особый. Насквозь видит человека. И даже суть явлений многих постигает без хлопот
Когда-то, толи на краю этого мира, толи в другой вселенной (от Комер-сана всего можно ожидать!), случился у него забавный разговор с молодым человеком по имени Шнэ Тейн.
Молодой человек не сказать, что был умён, но наглость, заменившая живость ума, компенсировала этот недостаток. Он схватывал всё на лету и чаевые, и мысли мудрые, кои понимал он не больше, чем знаменитый осёл Буридана! (О, это, я вам скажу, был ещё тот случай! Но речь не о нём)