Игнорируя желудочно-кишечные заболевания и неведомый щёлок, я просто ополоснула руки, вытерла их куском материи и принялась за еду. Размазня оказалась гороховой кашей, приправленной нерафинированным растительным маслом, я поедала её с аппетитом изголодавшегося зверя и мыслила о том, что вкуснее никогда ничего не пробовала.
Когда тарелка опустела, на стол поставили горшок с неизвестным напитком. Им оказался сбитень. Питьё обладало резким вкусом и запахом, но после него появилась бодрость.
Насытившись, я откинулась к стене и решила задать вопрос, который давно мучил:
Не будете же вы держать в неволе женщину, у которой есть дети?
Каку таку женщину? насторожились Петровы.
Меня, всхлипнула я.
У тебя есть чада? не поверили будущие покойнички. И мужик есть?
«Муж объелся груш», подумала я, но вслух сказала:
И мужик есть.
Разочарование промелькнуло в глазах крестьян, но они взяли себя в руки и закивали. На душе стало легче, я улыбнулась и решила непременно стариков отблагодарить. Чем? Придумаю позже.
Аки ты из посада? печально спросила Кузьминична.
Из города, откликнулась я. Из Вознесенска.
Из ремесленников али купцов? подал голос Василий Макарыч.
Из ремесленников, не раздумывая, выдала я и подумала о том, что завтра увижу своих детей.
Маланья вскочила с места, достала из сундука что-то типа старого пальто и расстелила его на полке. А потом указала мне на импровизированную постель. И снова я подивилась её небывалой для слепого человека расторопности.
Глава 6. Из огня да в полымя
Заснула я не сразу, постель была страшно неудобной. Чтобы заглушить неудобство, я представила, что лежу в поезде, следующем на море, в жёстком вагоне, на сбившемся комками матрасе. Не помогло. Матрас вспоминался с нежностью. И плацкарта с нежностью. Под красным углом, где висели иконы, храпел Василий, возле печи постанывала Маланья. Незаметно глаза стали слипаться, сладкая истома захватила в плен тело и я провалилась в сновидения.
Еще только начало светать, а хозяева проснулись. Помолившись перед иконами, погремев посудой, они уселись за стол завтракать. Меня не будили, а я притворялась, что сплю. Говорили тихо, потому едва различались отдельные ничего не значащие слова. Я не понимала, почему затаилась, ведь мне обещали свободу, но внутренний голос насторожился. Он готовился к предательству.
Наконец, Василий встал и направился к двери. Словно спохватившись, Маланья подбежала к нему, сунула узелок с провизией и, поднявшись на цыпочки, обняла бычью шею мужа. И тут заголосили петухи. Один, другой, третий. Замычали коровы, заблеяли овцы. Деревенька перестала походить на кладбище, я улыбнулась и открыла глаза,
Пробудилась? обернулась ко мне Кузьминична. Еще вчерась грешневых блинов спекла, ступай утреничать
Я покорно поплелась к рукомойнику, поплескала себе в лицо холодной воды и села за стол. Есть не хотелось, но необычного цвета аппетитные блинчики изменили моё решение поголодать. К тому же, они одуряюще пахли. Маланья плюхнула в мою миску густой сметаны и налила травяного напитка. По запаху напиток был настоян на душице.
Я ела и из-под ресниц наблюдала за хозяйкой дома. Она свободно расхаживала по горнице и вытирала пыль влажной тряпкой.
Вы же видите! мой язык, видимо, слетел с катушек. Нет, не язык, а я, Маша Серова. Какого чёрта ввязываюсь не в свои дела?
Кузьминична застыла, резко развернулась и обречённо махнула рукой. А потом опустилась рядом на лавку и рассказала такую историю. Оказывается, их семью уже давно хочет взять в крепость местный боярин Михаил Панкратович Оболенский, отец того красавца, который привёз меня в Кирилловку. Вот и решили Петровы схитрить. Притворилась Маланья слепой, а кому нужна незрячая холопка? Отстали ироды. Всё было бы у Петровых хорошо, да дочь в лес по ягоды ушла и пропала, видимо, в пруду лесном утонула. Несколько дней искали, выловили тело, только рыбы утопленнице всё лицо выели, лишь по сарафану свою Маню узнали. А тут меня привезли. Пригляделась мать и чуть от радости не упала, очень уж я похожа на утонувшую оказалась, тютелька в тютельку. Не хочет Маланья Кузьминична меня отпускать, да никуда не денешься.
«Вот и хорошо, обрадовалась я. Значит, сегодня увижу своих детей».
«И вернешься к ним такой же нищей, какой пришла сюда, возмутилось моё второе Я. Пойми, дурёха, Яна и Стас под присмотром, им нужна не ты, а примитивные деньги».
Я обвела избу глазами в надежде выклянчить какую-нибудь ценную раритетную вещичку, не повезло. Только иконы висели в красном углу, но с иконой ни один здравомыслящий христианин не расстанется.
И тут неожиданно поплыло в голове, окружающие предметы тоже поплыли в медленном хороводе, затем хоровод превратился в карусель, она интенсивно набирала обороты, превращаясь в ослепляющий металлический стержень.
Маня возвернулась? мужик лет пятидесяти топтался возле меня и чесал густую черную бороду. Не могёт быть, Маланья Кузьминичка!
Возвернулась, Потап Тимофеевич, Кузьминичка разливалась соловьём, щеки её пылали то ли от стыда, то ли от румян. Григорий Михайлович её ещё вчерась на коне доставил. Ты кажи Петру, что невеста жива-здорова.
Кажу, закивал мужик. Таперича верю. А то говаривала Лукишна, а я сумневался. Петро слёзьми изошёл, хотел избу кинуть, в посад податься. А куды я без сына? И Акулина Евграфовна куды? Хозяйство без младых дланей оскудеет. И торговлишка сникнет.
Плутала она длительно, вздохнула хозяйка дома, заговариваться от ужасти принялась. Но я хворь всяку лечу, знашь же.
А где коса ейная? вдруг заметил мои волосы до плеч гость.
Вошки завелись, поелику и откромсала, дабы мыть сподручнее было, соврала, не моргнув глазом, Маланья.
Ничего себе! Это у меня-то вошки? А как ласково она их называет!
Маня, наклонился надо мной Потап Тимофеевич. Маня, дочура моя разлюбезная, не хворай боле, ввечеру Петро твой к тибе прибудет.
«Пошёл к чертовой матери», про себя выругалась я, а вслух смиренно произнесла:
Выздоровею обязательно.
«Молодец! завопило второе Я. Оно чуть ли не прыгало от радости. Свой шанс упускать нельзя»!
«Какой шанс»? поморщилась я.
«Этот тип богат, разве не видишь из каких тканей у него одежда»? Эго ликовало.
«Ну, и что? удивилась я. Не думаешь ли, что я смогу что-то у него украсть»?
«Может, выменять»? предположило второе Я.
«Мобильный телефон или ключи от квартиры»? хихикнула я.
Эго промолчало, а Кузьминична пристально поглядела на меня.
Не заметив моего веселья, мужик ушёл, а хозяйка дома присела на лавку.
Маня, не завирайся, Маня, минуя небольшую паузу, мягко проговорила она. Нету у тебя дитёв, и мужика нету. Не зрю я их! Поелику не пущу я тебя никуда, Маня. Помру я без тебя тута. И Василь Макарыч помрёт. Замуж за Петьку заместо моей Маняши отдам. Зажиточны Кирилловы, купцы оне, изба аж двух величин, скоро в посад переселятся, там терем поставили. И мы за вами подадимся, дабы в крепость не угодить. Потап Тимофеич сулился с богатством подсобить и пред Оболенским слово молвить.
У меня муж есть! неожиданно терпение моё лопнуло. У меня дети есть! У меня родители больные, а свекор со свекровью на самом деле ослепли, не то что вы! А вы бессовестная, опоили меня чем-то и за мой счёт хотите свои планы осуществить!
Супротив пойдешь, прокляну, глухо проговорила Петрова и отвернулась. Всех тваих сродственников прокляну до седьмого колена!
И тут до меня дошло, что Кузьминична ведьма. Самая настоящая, возможно, ночами и на метле по небу гоняет. Только вылетает не через трубу, труб в далёком прошлом не существует, избы по-чёрному топятся. Я поискала глазами метлу, не нашла, но отсутствие транспортного средства тупиковую ситуацию не изменило. И ещё я подумала о том, что пропала.
«Бабушка говорила, что из двух зол надо выбирать меньшее, отвернувшись к стене, взяв себя в руки, стала рассуждать я. Дети одни не останутся, а я со временем что-либо придумаю. Однако, странно, меня, двадцативосьмилетнюю, принимают за юную девушку! Или в наше время люди выглядят моложе своих ровесников, живших в минувшие века? Наверное, так и есть. Стоп! Почему Маланья не навела порчу на Оболенских? И почему не предвидела смерть моей тёзки? Может, блефует»?