Ты бы не одним языком, ты бы еще поводьями пошевеливал, перебил его Кудеслав. Кобылу свою не забывай торопить, понял?
Приказать что-либо волкамэто Белоконь может. И дело тут действительно не в оберегах да ином волховании. Просто старый хранильник как никто знает волчьи обычаи и законы. Однажды вечером Кудеслав сам видел, как этот благообразный старец, обходя по наружной стороне огорожу своего подворья, серьезно и деловито помечал углы и другие приметные места возле нее тем же образом, каким волки метят границы своих уделов. Заметив ошарашенное лицо невольного соглядатая, Белоконь тогда улыбнулся и пообещал:
Ближе к ночи, ежели дождешься да не заснешь, еще большую диковину покажу.
Кудеслав дождался. Выйдя из избы вслед за позвавшим его хранильником, он еще с крыльца разглядел в сгустившихся сумерках спину матерого волка. Зверь неторопливо трусил вокруг огорожи между лесной опушкой и давешним Белоконевым следом. Против тех мест, где останавливался для своих дел хранильник, волк тоже замирал, вскидывая на миг-другой заднюю лапу.
Он старейшина у них, вроде как Яромир над вами, прошептал Белоконь и тихонько засмеялся. Метки мои подверждает. У меня с волчьим племенем мир
Больше всего изумило тогда Кудеслава поведение Белоконевых псов. Сгрудившись вокруг хозяина, они не сводили с волка настороженных глаз и тихо ворчали, но в общем были на диво спокойны. Небось градские псы будто вымирали, стоило только хоть одному волку хоть боги знают в какой дали завести вечернюю песню. С ранних сумерек и до ясного дня во всем граде будто ни одной собаки не оставалось. Да жри волки живьем кого из общинников прямо у него во дворе, псы и тогда бы не повылазили из своих нор и щелей на помощь хозяину. Те самые псы, которых не лишают отваги ни матерый секач, ни медведь
Медведь
Случайно ли именно на этом слове оборвались размышления Кудеслава? Собственно, размышленияне совсем уместное название. Мечник давно уже понял (именно понялчужие поучения мало проку приносят в таких делах), что в ожидании неминуемой смертной угрозы мысли о ней лишь помеха напряженному вниманию. Голову нужно занять чем-либо посторонним, вовсе не имеющим отношения к тому, чье появление силятся обнаружить зрение и слух. Тогда не придется вздрагивать от каждого хруста под копытом собственного коня, а в каждой коряге не будет мерещиться притаившаяся погибель. Но подлинная опасность будет замечена вовремя, и тело само сделает необходимое прежде, чем опомнившаяся голова успеет сообразить, что происходит.
Кудеслав заметил мелькнувшую впереди бурую тушу за несколько мгновений до того, как туша эта выдала себя треском кустов и запахом, вздернувшим лошадей на дыбы. Вернув ополоумевшего от страха коня на четыре копыта крепким ударом между ушей, Мечник властно ткнул рогатину древком вперед в трясущиеся Векшины руки и прошипел:
Подашь, когда скажу, а потом чтоб духу твоего рядом не было!
В следующий миг Кудеслав спрыгнул на землю и тумаком отогнал от себя храпящего коня. Векше не удалось заметить, как оказались в Кудеславовых руках лук и стрелабудто они и впрямь сами собой впрыгнули в хозяйские ладони.
Медведь с треском пер напролом сквозь кусты. Похоже было, что он прятался в зарослях, а увидев людей кинулсяно не на Кудеслава с Векшей, а в сторону, подставляя левый бок стреле, уже рвущейся с натянутой тетивы. Поведение зверя казалось Мечнику странным (ему бы подпустить поближе да молчком наброситься из засады), но ломать голову было некогда. В просвете между ветвями мелькнуло левое плечо зверя, и Кудеслав спустил тетиву.
Он не успел даже вспомнить о рукавице, и тетива, громко хлестнув по запястью державшей лук руки, просекла кожу до кровипусть. С громким стоном медведь вспахал мордой опавшие листья, медленно перевернулся на бок и вроде затих.
Взять медведя с одной стрелыудача настолько редкая, что поверить в нее трудно. Трудно и опасно. Всего бы лучше выстрелить еще разкак ни ловок зверь прикидываться мертвым, а новой раны скорее всего не стерпит, выдаст себя. Но рухнувшего медведя застили кусты и подножья древесных стволов.
Мечник уронил лук, вскинул правую рук: "Дай!", и Векша торопливо сунул рогатину в его раскрытую, взрагивающую от нетерпения ладоньтак торопливо, что без малого полоснул наконечником по Кудеславовой шее.
Выставив перед собой оружие, Мечник бесшумно и споро двинулся к бездвижной туше. В полдесятке шагов от медведя он замер, потом приступил ближе и осторожно ткнул железным острием свалявшийся бурый мех.
И вдруг Кудеслав как-то обмяк. Нагнувшись, он с натугой вытащил глубоко засевшую в медвежьем боку стрелу, повернулся и зашагал обратно, настороженно оглядываясь по сторонам.
Подошел (кобыла шарахнулась, косясь на стрелу, по самое оперение окрашенную дымящейся кровью).
Недобрым взглядом снизу вверх уперся в мокрое лицо с трудом удержавшегося в седле паренька.
Я ж велел, чтоб духу твоего здесь А ты?
Векша с трудом разлепил губы, но Кудеслав не стал дожидаться его оправданий.
Еще раз ослушаешься, так отлуплюдо лета будешь спать на животе и есть стоя.
Коротко размахнувшись он воткнул рогатину тупым концом в землю ("А древко-то не тоненькое, и земля еще мерзлая", мельком подумалось Векше), выдернул из-под сапог горсть прошлогодних листьев и принялся обтирать стрелу. Потом сказал:
Коня моего поймай. Да живей шевелись: чай, еще не доехали, а Хорсов лик вот-вот спрячется.
Уже взобравшись на подведенного Векшей коня, Кудеслав пробурчал:
И не думай, будто все этак вот просто сделалось. Не тот это медведь. Мелковатый трехлеток, тощий, квеленький; такому Белоконева сына не одолеть. А спина этого медведишки когтями располосована. Крепкими когтями, длиннымидо того длинными, что я даже боюсь себе представить чудище, к которому эти самые когти приделаны.
* * *
Последние отсветы заката еще кровянили небо над лесными вершинами, когда Кудеслав и Векша добрались до волховского обиталища.
Подворье Белоконя стояло посреди расчищенной от подлеска узкой полянына дне той же лощины, в конце которой давние пращуры выстроили святилище Рода.
Почитаемый даже иноязыкими племенами волхв жил не больно-то широко. Приземистая изба (правда, крытая крепким тесом); две лепящиеся к ней пристройки (жилища обзаведшихся женами, но не отделившихся старшего и среднего сына); два скотьих хлевца; амбар, приподнявшийся над землей на шести столбах; и вокруг всего этого прозрачная жердяная оградане защита от леса, а препона для вечно норовящей разбрестись скотины. Велимирово подворье и то обширнее, хоть и стоит оно в градской тесноте. А уж про имения извергов и говорить нечего. Чернобай вон даром что общиной наказани многолюдье у него, и крыш на подворье за два десятка, и поляны он пашет да рожью засевает, и дойных коров завел Да и Слепша со Жданом-Старым хоть и бедней Чернобая, но не намного. А у Белоконя четыре лошади (правда, хороши они, равных ни у кого нет), полдесятка свиней да три козывот и вся скотина. Конечно, извергов общинники не жалуют; Белоконя же чтут пуще родового старейшины. Только ежели судить по достатку, получается как-то странно: будто бы нелюбовь родовичей куда выгоднее почтения
Первыми приехавших встретили псы. Четыре зверюги, размерами и видом почти не отличимые от волков, перескочили через изгородь и заметались под ногами злобно скалящихся лошадей. Впрочем, по усиленному верчению песьих хвостов было видно, что кудлатые сторожа узнали и Векшу, и частенько гостившего здесь Кудеслава. А лайэто для порядка и чтобы кормежку оправдать: вот, дескать, какая у хозяев надежная охранадаже своих не вдруг пропускает.
Несмотря на шумный собачий переполох, обитатели подворья не спешили выходить из избы (хоть и скорбный умом понял бы, что псы лают по знакомым людям). От этой медлительности отчетливо веяло страхом. Безлюдье, тишина; избяные оконца плотно затворены ставнями Чтоб Белоконевы боялись леса?! Если такое и бывало, то не на Кудеславовой памяти.
Спрыгнув с седла, Мечник отвалил створку ворот (на ней даже засова не было, на воротине этой, и к огороже она не крепиласьее кое-как прислоняли изнутри). Коня Кудеслав покинул на Векшу, а сам, отпихивая назойливых псов ногами и древком рогатины, почти бегом кинулся к крыльцу. С каждым шагом, с каждым мигом длящегося безлюдья крепло на душе у Мечника плохое предчувствие: хороводься вокруг хоть десять людоедов да оборотней, при живом невредимом волхве его домочадцы врядли перепугались бы настолько, чтоб шагу не сделать навстречу сыну лучшего Белоконева друга.