Ты как? рисованное лицо сжалось, головка едва заметно кивнула. У меня сердце екнуло.
Все болит как будто отлежала. Братик, но ведь это лучше, я ведь уже чувствую, значит, я есть. И буду.
Я кивнул, и побежал, стараясь смотреть под ноги, только чтоб не упасть, не сбиться. Слезы застили глаза. Ничего, осталось немного, поскорее б добраться. Мама, конечно, испугается, но это так всегда вначале. А потом мы вместе что-нибудь придумаем; обязательно.
Из страны Оджибуэев
Морозец усиливался да и ветер не отставал, заставляя пригибаться к промерзшей земле. Наконец, вдали показался перекресток. Индеец ускорил шаг. Хорошо бы за ним находилось хоть какое жилье, хоть сторожка. Все лучше в теплом подвале, пускай и в обществе крыс, чем еще одну ночь на ледяном ветру. Ему сейчас главное переждать. Морозы делали его хрупким.
Вот незадача! Он даже притопнул с досады. Светофор стоял на перекрестье дорог, одна с юга на север, другая с запада на восток. Сколько раз он так обманывался, ожидая одно, а получая совсем другое. И что теперь? Идти дальше, или свернуть на юг?
Индеец вздохнул, огляделся по сторонам. Сколько он уже в пути, сколько бредет по дорогам, и все одно. Но это не значит, что он остановится, обязательно доберется до заветной цели. Вот только где она, в какой стороне?
Индеец топтался у светофора, размышляя, и не заметил, как рядом остановилась машина. Спохватился лишь, когда открылась дверь, и цокнули каблуки. Индеец замер, разом превратившись в игрушечного истукана двадцати сантиметров ростом, случайно забытого ребятишками. Ведь он и был им куклой, коричневой пластмассы с прежде роскошными перьями на голове, ныне оббитыми, в наглухо зашнурованной куртке, кожаных штанах и мокасинах, сжимавший в руке томагавк. К поясу прикреплен широкий нож на ремешке, на спине верное копье. Все необходимое для того, чтобы выжить в долгом путешествии. В которое он когда-то отправился.
Женщина выбралась из машины, разглядывая игрушку. Забарахлил навигатор, она съехала на обочину, чтобы свериться с картой, и тут взгляд соскочил с бумаги за стекло. Пластиковый Индеец двигался, смешно почесывая затылок, ворочал головой, будто что-то искал. Радиоуправляемая игрушка? Женщина обернулась, пустынь, припорошенная первым снежком, раскинулась на километры, на заснеженной обочине никого. Да и кто мог играть в этой глуши? Верно, выбросили, а батарея еще работает. Кукла вдруг прекратила двигаться. Вот заряд и кончился.
Она взяла игрушку, повертела в руках, но не нашла крышки, фигурка казалась литой, только оружие снималось. Положила на сиденье рядом, привезет сыну, ему должно понравится. И повернула на север.
Монотонный путь, изредка прерываемый лощинами с обнаженными деревцами, да убогими деревушками, чьи дома лепятся друг к другу в надежде выстоять под напором надвигавшейся зимы. Одинаковые думы, всегда приходившие в промежутках между беготней по городу, тому или другому. В городах нет места мыслям, но по пути однообразные мысли непременно посещают разум. Она вздохнула, поправила выбившуюся из прически прядку, волосы начали тускнеть и сечься, да неважно, и снова взглянула на подобранного Индейца. Почему-то ей показалось, он так же пристально смотрит на нее.
Куда ты едешь? спросили Женщину. Голос вернул её из далёка. Смешно, она забыла название города, столько их было, столько будет еще. Неудивительно, что все они слились в одно, превратились в кашу, выбирай любой, черпай названия ложкой.
Не помню, сейчас посмотрю, и только потом обернулась, сообразив, что одна в салоне. Так откуда же прозвучал вопрос? Долгонько пришлось ей искать, пока Женщина не поняла, кто именно ее спрашивает. Или что
Она ударила по тормозам, машина резко встала. Индеец кубарем слетел с кресла на резиновый коврик, быстро поднялся, под пристальным взором изумленных глаз поправил одежду, подобрал выпавший нож, вскарабкался обратно и повторил вопрос. Сзади требовательно загудели, Женщина, не обращая внимания, взяла в руки игрушку.
Куда ты едешь? в третий раз спросил Индеец, она видела, как шевелятся побитые морозом маленькие губы, но все еще не могла поверить случившемуся. Мне в другую сторону надо.
Далеко? не удержалась она, чувствуя, как ее пробирает озноб.
Наверное, да, я не могу сказать тебе, Индеец нахмурил лоб, задумавшись. Оба молчали: Но если ты едешь в город, остановись где-нибудь в центре. Зима начинается, надо искать место потеплее.
Женщина осторожно вернула Индейца на сиденье. Тот выпрямился, не спуская с водительницы угольков тёмных глаз.
Так ты живой? удивленно произнесла Женщина. Индеец пожал плечами.
Все игрушки живые. Ты исполнишь мою просьбу?
Она хотела что-то сказать, но передумала, снова надолго замолчав. Смотрела в зеркало заднего вида, машинально приглаживая прядь. На Индейца старалась не оборачиваться. Будто надеялась, что морок извечного одиночества путешествия сейчас пройдет стороной, попугает ее и сгинет. Все сгинет, а она снова останется с воспоминаниями, с навек замершей игрушкой и с тем, кто всегда ждет в конце пути.
Машины объезжали остановившееся авто, водители кто красноречивыми жестами, кто ругательством, выражали своё недовольство. Женщина сглотнула ком в горле. И наконец, кивнула. Индеец поблагодарил, склонившись в полупоклоне. А она спросила, вдруг вспомнив увиденное на перекрестке:
Ты долго бродишь вот так?
Три лета и две зимы, новое молчание. Женщина тихо произнесла:
Вот как. Я столько же езжу.
Ты тоже что-то ищешь?
Нет. У меня такая работа. И, да, я ищу. А ты с фабрики сбежал?
Это долгая история. Я расскажу по дороге, если хочешь.
История Индейца, и в самом деле, оказалась длинной. Он появился на свет шесть лет назад в цехе номер три. Его и еще полторы тысячи братьев, собранных в ту смену, упаковали в коробки и развезли по магазинам. Купили не сразу, игрушка была дорогая, не раз и не два Индеец видел, как родители бедных детей отказывали им в подарке, не в силах заплатить за Оджибуэя.
Его приобрели через полгода, на распродаже. Так он обрел первого хозяина: бойкого мальчугана, расстреливавшего свои игрушки резиновыми снарядами из пушки. Это повторялось изо дня в день. Игрушки, сколько их ни было у мальчугана, хоть и роптали, но покорствовали жестокостям повелителя. Месяца четыре прошло, прежде чем Индейцу удалось подговорить группу игрушек бежать: он был самым высоким и крепким среди собратьев, и потому его уважали. Но странное дело, едва нестройная группа выбралась на улицу, многие испугались открывшегося им мира и тотчас вернулись назад. А после ночевки на природе он и вовсе остался один. Но и не думал возвращаться. Отправился искать нового хозяина.
Каждая игрушка должна иметь хозяина, иначе теряется ее смысл. И это такое же незыблемое правило, как и то, что она должна быть живой. Сейчас мало кто помнит об этом. Даже те, кто создает игрушки на громадных предприятиях, в дизайнерских студиях, на заказ для себя или своих детей, думают, что лишь вычерчивают эскиз модели, а затем собирают все воедино. Но когда действо заканчивается, в последний момент из колодца души, пусть мелкой, пусть заложенной и перезаложенной, отдается малая толика самости. Чтобы игрушка могла жить и помнила, что для нее человек не просто конструктор, но прежде всего Создатель. И как всякий человек, пускай и бессознательно, пусть и отрицанием верит во всевышнее существо, так игрушка верует в человека, жаждет внимания его и не может обрести покой иначе, нежели в руке хозяина, каким бы он ни был, как бы ни обращался с ней.
Потому и Индеец отправился навстречу неизвестности, и скоро его нашли. Новый хозяин, не в пример прежнему, заботился о нем, относился бережно, но был рассеян, и часто забывал то под дождем, то в зубах любимого щенка. А позже и вовсе передарил младшему брату, пожелавшему иметь такую игрушку. Братик был слишком мал, чтобы понимать, как играть с Оджибуэем, он лишь хотел то, что есть у старшего, и получив пластикового человечка, быстро разочаровался в нем. Тогда Индейца отдали бедным родственникам, где он долго служил яблоком раздора в вечной войне двух близнецов за всякую вещь, которая не могла быть поделена меж ними.