Бертильда сидела в глубоком, специально для нее сотворенном придворными мастерами кресле. У ног ее на низенькой скамеечке примостилась принцесса Гризельда, старшая правнучка. Больше в комнате не было никого. Из окна башни, возле которого сидела императрица, были видны только ворота замка. Из того, что напротив, море.
Хочешь, я передвину кресло? спросила Гризельда.
Бертильда слабо улыбнулась и покачала головой. Бледная рука, лежащая на подлокотнике, чуть шевельнулась. За время болезни прабабушки Гризельда научилась понимать ее без слов.
Что, бабушка? Сундучок? Дать тебе?
Сундучок, очень простой, не украшенный даже резьбой, словно случайно попавший в покои императрицы из бедного нордрского дома, всегда стоял у изголовья кровати Бертильды. Детям не разрешалось ни заглядывать в него, ни вообще прикасаться. При жизни бабушка очень им дорожила
«Господи! При жизни! Неужели и я поверила? Что бы ни говорил, скорбно разводя руками, придворный лекарь, о чем бы ни шептались в Дракенцане, это не может случиться с бабушкой! С бабушкой! Такой красивой, веселой, умной! С той, кто шила из лоскутков забавных кукол, с кем разговаривали ночи напролет, которая пела долгие и странные песни, принесенные с родного острова Окаян. С бабушкой, одинаково уверенно чувствовавшей себя в седле, на палубе корабля, на балу и на императорском троне, легко владеющей арбалетом, мечом, вышивальной иглой и бронзовым стилом С бабушкой, с Бертильдой Незабвенной, Берканой из Аскхейма, о которой уже при жизни слагали легенды и песни, восхвалявшие не только ее красоту Разве может мир лишиться этих мягких белых рук, этих сапфировых глаз, этого голоса, этой доброты? Бабушка, почему?!»
Тонкие, так и не утратившие изящества женские пальцы приподняли крышку сундучка. Гризельда не удержалась, посмотрела.
Ничего особенного там не было. Нордрское полотняное платье, вышитое нитками, от старости утратившими свой цвет, грязное и в одном месте прожженное по подолу, да странные, плетеные из лыка туфли с завязками, эти на удивление новые, будто только вчера спрятала их Бертильда в сундучок.
Положив на колени свои немудрящие сокровища, императрица откинулась на спинку кресла и опустила веки.
«Оставь меня одну, внученька», поняла Гризельда.
Взгляды. Взволнованные, вопрошающие, ждущие. Не сейчас. Уйти из пышной господской части замка. Пачкаясь в пыли и паутине, забиться под черную лестницу. Сидеть, уткнувшись лбом в поднятые колени. Долго. Как в детстве, когда переживала первые горести. Ждать, пока бабушка придет и позовет Она одна знала про это убежище Не придет, не позовет. Теперь уже никогда. Время, время, поверни назад!
Побрякивая амуницией, верно, на ходу расстегивали ремни кирас, подошли два сменившихся с караула стражника. По уставу чистые сапоги остановились возле лестницы.
Подожди-ка, пряжку заело Хорошо, сменились наконец. От этого воя спятить можно, особенно на стенах.
Чуют, что хозяйкина смерть близко ходит, вот и воют. Эх, и любят же они ее! Вот тебе и звери дикие
А может, это и не волки вовсе.
А кто?
Э, вот то-то и оно. Про осаду Аскхейма слышал? Кто тогда Братство из-под стен прогнал?
Пожар в лесу случился или другая какая напасть волчью стаю подняла.
Пожар! И от него спасаясь, зверье полдня от леса к морю бежало? Не, дед мой на стене Аскхейма стоял, оборотничью лаву своими глазами видел. Тоже думали, звери взбесились. А потом, как они Братство смели, уходить стали, знаешь, кого убитыми и ранеными уносили? А вел их сам Серебряное Пламя. Так вот дед говорил. И-эх! По молодости, сказывали, редкостным выпивохой покойник был, мимо трактира пройти не мог, а после войны капли хмельного не попробовал. Говорил, что как выпьет, так сразу и увидит скачут
Скажи ж ты Ох, все, идем, на кухне пиво должно остаться, и мясо Марта обещала у огня подержать. Помянем императрицу.
Ушли, поскрипывая сапогами. Гризельда осталась сидеть под лестницей.
В маленькой комнатке наверху башни императрица Бертильда Ольгейрдоттир изо всех сил пыталась подняться с кресла, не отводя взгляда от узкого окошка.
В ворота замка входил высокий седовласый человек в сером плаще.
До этого дня они встречались дважды. Первый раз на Окаяне, на Пустой Косе. Второй на другом краю острова, близ Аскхейма. Шестьдесят пять человеческих лет минуло со дня последней встречи. Дитрих Лорейнский не то чтобы постарел одряхлел. Что думал, глядя на него, бывший герцог, Вольга знать не хотел. «Ты не права, Марена, страшно не терять, страшно видеть изменения, к потере ведущие».
Император встал навстречу. Человек, способный прежде в полном доспехе вскочить, не касаясь стремян, в седло рослого барекского жеребца, ныне с трудом поднимал свое тело из высокого кресла. Вольга не подал старику руки. Это только унизило бы императора. «Марена, и ты говорила о своем милосердии?!»
Ты знаешь? спросил Дитрих вместо приветствия.
Да.
Мы боялись, что ты не успеешь.
«Мы боялись» Дитрих Лорейнский очень любил свою жену. Они всегда были парой.
Пойдем.
Походка императора оказалась неожиданно быстрой и упругой. Вольге почти не пришлось замедлять шаги, чтобы держаться рядом со стариком.
Замок словно вымер или впал в спячку. Коридоры, лестницы, залы и нигде ни единой живой души. Только почти бесшумные шаги двух человек да горестный многоголосый вой. Вольга привык слышать его в лесу, но здесь, в каменном городе людей
Это ее волки, сказал Дитрих. Не знаю, как Беркане удалось их приручить. Люди называли ее императрицей-колдуньей. И любили, как никого из прежних владык Империи.
Гранитные плиты прямого коридора ложатся под ноги. Их не сменить на непредсказуемость лесной дороги.
Дверь. Шаг через порог. Комната. Кресло у окна. «Смотри в глаза, они не меняются». Тонкая рука поднимается навстречу.
А за плечом императрицы уже стоит женщина с полынными волосами.
Пора, сказала Марена. Прощайтесь.
Дитрих стиснул руку Берканы.
Вольга! позвал он, не оборачиваясь.
Марена склонилась над плечом императрицы, протянула руку к ее груди. Темно-бордовая, почти черная северная роза слегка качнула строгой головкой. Бледные пальцы богини Смерти сжимали длинный стебель, топорщащийся шипами. Капли росы сверкнули на тонких шелковистых лепестках.
Вольга держал Беркану за правую руку, Дитрих за левую. Двое мужчин, которых любила великая императрица. Оба одинаково седые.
Рев труб герольдов перекликался с волчьим воем.
Позаботься о них, сказал император Дитрих. И объясни, что к человеческому жилью нельзя подходить слишком близко. Я бы не хотел, чтобы ее волков убили.
Вольга кивнул.
С полудня, с часа смерти Берканы, сидели они, заперев дверь, в покоях императора, пили вино и молчали. Сейчас в окно заглядывал пурпурный закат. Слова Дитриха были первыми за все время.
Снаружи, в коридоре, звучали торопливые шаги, взволнованные голоса, горестные причитания и всхлипывания. Иногда в дверь робко стучали. Двое пьющих вино не откликались. Как далеко можно проводить ту, кто уходит навсегда?
Скажи, если бы она тогда осталась с тобой
Нет. Это только мое Вольга запнулся на слове. «Мое счастье»? «Мое проклятье»?
Дитрих покачал головой.
Да. Беркана много рассказывала. Другой бы не поверил, решил, что жена наслушалась сказок про героев древности, самой сложить захотелось. Но Берхен Слишком честна она была и слишком преданна. Да и сам я теперь Когда смерть близко, многое по-другому видишь. Скоро, скоро я за Берканой следом. Она была моложе. И жила словно за нас двоих. Еще в войну Летописцы уже прозвали это время Войной Женщин. Они были настоящими валькириями Иса эрл на Окаяне, герцогиня Лорейнская на Ринке. Они вели, другие вожди просто шли за ними. Теперь снова Беркана поведет Только кому престол передать? Сыну старшему? Слишком долго он этого ждал, охладел. Младшим? Кому из них?
Резким движением император вдруг сорвал с головы корону. Соприкоснувшись с деревом столешницы, драгоценный янтарь глухо стукнул. Не звонче донышка пустой глиняной кружки