Мы идем туда вдвоем с отцом. Как всегда молча. Каждый думает о своем. Нечто материализовалось впереди, черной точкой на светло-коричневой ленте дороги за городом. Я смотрел на цветы по сторонам, но ощутил его присутствие тяжестью в груди. Материализовалось предчувствие угольно-черной собакой, бегущей навстречу без лая, с тихим рычанием. Слабость делала меня беззащитной добычей.
Отец обладал крепостью с рождения. Пролетарский труд на благо Империи, ежедневные пешие переходы на завод и обратно закалили еще более. Черный пес поднялся в прыжке на меня, но отец успел подцепить его кирзовым армейским сапогом и отбросил далеко в траву. Против отца Нечто ничего не имел, и собака с коротким визгом исчезла, будто ее и не было вовсе. Мы продолжили путь все так же молча. За всю жизнь с момента прибытия мачехи у меня с ним не случилось ни единого разговора хоть на какую-нибудь жизненную проблему.
Между тем активность мачехи охватила все нюансы семейного уклада. Отец построил новую просторную баню, а после, широкое крыльцо. Мачеха контролировала строительство. Я запомнил один эпизод. Отец вбивал гвоздь в доску крыльца, а тот не поддавался. Она с издевательской иронией сказала:
Ты мужик или кто? Гвоздь прибить не может
Я пожелал, чтобы он тут же вместо гвоздя врезал молотком ей в лоб. Но он промолчал и продолжил работу. Такой характер, мечта для любой мачехи. И почему он не выбрал Катьку, мать соседа Мосола? Катька добрая, красивая, молочная Новое крыльцо я возненавидел.
Через несколько дней, сидя на нем, размышлял о несправедливостях судьбы. Ну почему я получился такой слабый, такой одинокий, такой весь ненужный? Безопорный мир в ту минуту достал меня до безнадежности. И я второй раз после смерти матери беспричинно потерял сознание. Очнувшись, понял, что освободился не только от отчаяния, но и от содержимого кишечника. Пришлось бежать в новую баню стирать трусы и мыться. Обе новостройки оказались функционально связаны.
***
То было время малых желаний и крупных денег. Один желтый бумажный рубль удовлетворял все мои месячные запросы. Прежде всего, на кино. Фильмы обладали волшебным свойством втягивать в себя полностью, без остатка. То было время бескрайних морей и недостижимых стран, в которых жили сильные герои и мудрые красавицы, росли вечнозеленые пальмы с сочными фруктами, а воздух пах молоком и медом
Учитель географии в восьмом классе позвал в путешествие по планете. Мужественная красота с легкой сединой и шоколадно-хрустящим голосом не оставили места сомнениям. Его уроки не пропускал и потому, что он рассказывал не по учебнику.
Я продолжал искать то, чего не знаю, во всех направлениях. В начале восьмого класса школу покинула без замены учительница галльского языка. Класс обрадовался: освободились часы, а оценки за иностранный выставили по итогам седьмого класса заранее. Мне это не понравилось: пошел к директору восьмилетки и попросил разрешения посещать уроки новосакского. Директор с завучем вначале оторопели, но потом даже перестроили расписание уроков в мою пользу. Примеру моему не последовал ни один. За год я прошел два курса нового языка.
Но другие уроки пронизывала скука. Восемь классов можно легко пройти года за четыре. В крайнем случае за пять, с учетом болезней. Но куда бы я потом делся? Да и кто бы разрешил? В среднюю школу переходили не все, манили «крупные деньги»: желтые и красные рубли. А еще моих сверстников влекла романтика взрослой жизни: умение обращаться с женским полом, выпивка до полного кайфа, физическая сила, вхождение в уличную или квартальную группу, отряд В таком отряде можно не бояться других, то есть чужих, и показать им свое превосходство.
Народ качал мышцу, гонял мяч, ходил по сумеркам с гармошкой и гитарой. А я пытался понять смысл слов модных песен.
Я иду по Уругваю, ночь хочь выколи глаза Слышны крики самураев
Старый Череп на могиле чинно гнил, Клюкву старую с болота он любил
С ночными самураями разобрался в библиотеке. Болотная Клюква долго не давала покоя. Но представить ее так и не получилось. Вот Череп, другое дело. Закрываю глаза и он предстает рядом: громадный, полупрозрачный, из цветного стекла, умный и могущественный. Нет, песня неправильная. Череп не мог дружить ни со старой Клюквой, ни с вонючей Кикиморой. И совсем он не старый. Этот цветной Череп еще покажет себя
***
Улица Северная начинается от Памятника на краю центрального парка. Трехкилометровый приличный уклон на восток, затем легкий подъем. Пересекает улицу аборигеновская доимперская речка Куегда, впадающая в Руму рядом с заводом. Железобетонный высоченный Памятник остался от освободительно-захватнических войн. На нем размещались пулеметы. А из мрачных внутренностей бетонной коробки пацаны добывали человеческие кости. Искали оружие, но его изъяли предыдущие поколения.
От Куегды до отцовского дома около сотни метров. Речка так себе, но в сезоны дождей и таяния снегов поднимается метра на два, доходя до ближних домов. Если разлив держится до морозов, получается громадный каток. Летом улицу покрывает сплошной ковер травы-муравы с обилием желтых одуванчиков и пахучего сладкого сиреневого клевера.
Улица Северная как стрела, летящая через океан в недружественную Коламбийскую Федерацию. Еще одна планетная Империя У Михи, единственный радиоприемник на весь квартал. Радиоволны будили интерес к заокеанской жизни среди гниющего прогресса. Если там все по-другому, все наоборот, то, может быть, мне надо туда? Там я стану раскрепощенным как Миха. И сильным как Макс. И буду, как он, разбирать-собирать любую машину. Макса не обидишь. Он накажет кого угодно. Макс бросил школу после седьмого класса, так как понял, что в образовании никакого житейского смысла. Но у него профессия, с тринадцати лет водит грузовые машины. У меня профессии нет и не предвидится. Кому я такой нужен в Западной Федерации?
В Нижне-Румске после восьмого класса для меня два пути. Одинпоступление в заводское профтехучилище. Затем клепать торпедные катера или ремонтировать другие корабли. Стать копией наших отцов Перспектива совсем не радует. Второй, закончить среднюю школу. После нее выбор побольше
В любом случае бежать некуда. Остается терпеть, жаловаться некому. А Нечто не спит, его глаз всегда рядом.
Рыжий из параллельного класса вообразил, что я обидел его каким-то словом. После уроков меня встретил большой Рыжий брат. Получив удар в челюсть, я упал. Одноклассники обходили меня, никто не хотел вмешиваться. Я сидел на земле школьного стадиона и молча плакал. Подошел ко мне один Паша. Протянув руку, сказал:
Пойдем Мама приготовила отличный борщ. Я тоже голодный
У Паши я прожил трое суток. Пришел отец и тихо сказал:
Пошли домой!
Теперь я мог сравнивать, несмотря на Стертое Время. С мамой у меня был бы такой же дом, как у Паши. И дело не в борщах. Тут никто ни на кого не злился, не кричал. Даже громко не говорил. Смотрели друг на друга мягко, родственно. Когда так, Нечто и к забору не смеет приблизиться.
Второй подобный раз приютил одноклассник Юра. И здесь говорили мало, только добрые слова. А у меня Да если бы я привел кого-нибудь с собой, как Паша и Юра меня, обоих выставили бы за калитку.
Оставалось одно постоянное непротивное занятиекниги. Они говорят: в основе мираматерия. То есть мать, понимал я. Но существует и антиматерия. Антимать, то есть мачеха. Вместе они не живут, происходит аннигиляция, полное уничтожение всего.
Некоторые книги должны читаться без перерыва. Не хватало дня, дочитывал ночью. Но на ночное электричество в доме наложили запрет. Бесполезная трата потому что. Ни свечи, ни фонарика
Я лежу в кровати, не в силах отложить книгу. И что-то внутри меня, или кто-то? посоветовал: напрягись, не сдавайся! Не отпуская книгу, я напряг все мышцы и сосредоточился на желании света. И ощутил противодействие. Тьма в комнате стала сгущаться и давить на кожу. Как-то сразу понял: мышцами ничего не сделаешь, а только сознанием. Или другим, что имеется внутри меня, но я не знаю названия. Отбросив страх, внутренним напряжением принялся отгонять, отталкивать, оттеснять тьму от себя.
И вот, освободилась почти вся комната. Мрак остался в углах под потолком черными сгустками. Комната осветилась. То был не солнечный или электрический свет. А без примеси какой-либо краски, прозрачно-бесцветный. Но для чтения в самый раз! Вспомнил, открывая книгу, он подобен тому свету, который освещал дорогу, когда я возил на тачке комбикорм. Но ведь в тот раз я совсем не напрягался. А сейчас чья воля действовала, неужели только моя?