Фиаче потёр руками горячее лицо и схватил бутылку, на дне которой ещё плескалось вино. Он не мог понять, как эти двое находят в себе силы улыбаться, словно Ланцо не поведал ровным счётом ничего сверхъестественного, но лишь рассказал забавную скабрезность.
Послушайте, молодой гант, вам пора домой, заметил дон Моген, вы выглядите измождённым. Наверняка дон Лестрезо совершенно загонял вас сегодня.
Мы выезжали в поле.
Дон Моген кивнул.
Боевые тренировки, жара, поминальный ужин и откровения Ланцо вас совершенно доконали. Отправляйтесь домой и отоспитесь хорошенько.
Фиаче поднялся и склонился перед ним.
Благодарю вас, дон, за гостеприимство.
Поднялся и Ланцо, протянув другу ладони.
До завтра, мой Фиаче. И спасибо, что ты приехал.
Он пожал ему руку, но Фиаче вдруг крепко обнял его и, не сказав ни слова, быстро покинул кухню.
Он пронёсся по двору к главному входу, у которого был привязан его конь. Со стороны конюшни раздавалось негодующее ворчание Пиго, который, очевидно, решил высказать лошади дона все свои переживания.
Фиаче резво вспрыгнул на коня и с грохотом поскакал прочь по тёмным улицам.
Перед глазами его стоял образ Ланцо светлый и яркий словно капля золота на чёрном бархате. Сама мысль о нём придавала сил. В присутствии Ланцо Фиаче казалось, что он и сам начинал светиться, и чувство это, горевшее в нём со дня первой их встречи, он берёг в себе как величайшее сокровище.
По пути домой он обмозговывал вечерние разговоры об аде и оживлял бережно хранимые воспоминания о том самом дне, когда ему впервые явился Ланцо Эспера.
Дом семьи Фуринотти никогда не отличался славной репутацией. Роскошный донельзя, обставленный лучшей мебелью, окружённый фонтанами и разбитыми с настоящим искусством садами, он, тем не менее, таил в себе скверную, удушающую атмосферу гнева и тоски владельца, обозлённого на весь мир. Свирепый нрав ганта Фуринотти подарил ему настоящую славу дебошира и мерзавца, которая вполне устраивала старого пирата, и совершенно не устраивала его соседей и прислугу. Челядь, однако, не торопилась покинуть грозного хозяина, который в минуты приступа пьяной щедрости швырялся золотыми монетами. Впрочем, зашвырнуть он мог и кочергой, и посудой, и даже ножом, и бывалые слуги научились мастерски увёртываться от снарядов капера, поэтому больше всех в доме доставалось маленькому Фиаче, который вынужден был наследовать громадное состояние, громадный дом, громадный сад и немалые побои, которыми его воспитывал гант Фуринотти.
Больше всего на свете капер любил выпить в компании друзей-каперов или верных матросов, которые временами навещали капитана как раз для этих целей и развлекали его громкой попойкой в течение нескольких дней. Но чаще всего он пил один, и в моменты одиноких возлияний гант впадал в неистовое буйство, вспоминая все предательства и подлости, с какими столкнулся в своей жизни. Громко проклиная покинувшую его жену, которая сбежала от него к родне на восток, он бросался на поиски сына, чтобы в очередной раз рассказать ему о неподобающем поведении матери и наказать его за родство с нею.
Фиаче подстёгивал коня всё сильнее каждый раз, когда в его памяти вспыхивали слова старого капера: твоя мать шлюха, подлая дрянь! Твоя мать шлюха, грязная шлюха! Предательница! Шлюха!..
Конь уже нёсся как угорелый, взбивая копытами пыль просёлочной дороги. Он пересёк мост и промчался мимо мельницы, где днём в смятении пробегал Ланцо, встретивший скрюченного.
Фиаче неумолимо смаковал воспоминания, возрождая мельчайшие их подробности.
Удар, ещё удар. Вот так поступают с предателями! Так поступают со шлюхами! Удар, снова удар. Ты вылитая мать, похож всем нутром! Отродье шлюхи!
Сжавшись на холодном полу, чувствуя во рту вкус сырого камня и железа, юный Фиаче старался повернуться к побоям тем боком, где было меньше шансов получить травму. Поэтому он извивался и крутился, брыкаясь ногами, схватившись за разбитое лицо, заливаемое кровью из порванной губы.
Корчится как бес, проклятая шлюха! Стой! Стой, предатель! Подлая дрянь! Изменник, перебежчик! Измена! Измена на борту!
Но и в саду было не укрыться. Зоркий капер настигал его и со злости от боли в животе, поддерживая заштопанное брюхо левой рукой, побивал сына ногами и награждал пощёчинами, которые считал наиболее унизительным избиением мужчины. Так бьют только шлюх!
Этот момент он всё ближе. Вот сейчас. Сейчас! Фиаче широко улыбнулся.
Удар, ещё удар. Лицо всё в грязи. Земля у фонтана всегда сырая. Ожидание нового грязного удара. Но что случилось? Всё закончилось? От яркого солнца глаз не раскрыть. Кто это? Почему держит капера за запястье? Капер опешил от удивления и на миг потерял дар речи от такой неслыханной наглости.
Кто ты такой? Ты сияешь ярче солнца. Ты цепко ухватил за руку знаменитого на всю округу изверга и без страха смотришь ему в лицо. Ты ниже ростом, слабее, на вид тебе нет и двенадцати. Но ты поразительно уверен в себе. Словно знаешь, словно ты знаешь, отчего этот человек столь злобен и безжалостен и как унять его. Ты знаешь! Ты видишь что-то, чего не видят другие.
Застыл капер, раскрыв подёргивающийся в гневе рот, позабыв вырвать руку из твоей хватки. Крепкая хватка И сам ты крепок, высок, хорошо сложен. Натруженные руки выдают простого работягу. Так и есть ты простолюдин, мальчик, что привозит дрова. Вон и телега с лошадью. Собирается народ нас окружают слуги и крестьяне. Все они неотрывно наблюдают за капером. Ведь он борется с мальчиком, невиданная картина простолюдин перехватил руку ганта и сейчас может жестоко пострадать от ярости изверга.
Почему же раньше им не было никакого дела до капера, избивающего своего сына? Почему отворачивались они, шли себе мимо по своим делам? Неужто оттого, что хилый, ледащий господский сын забота и собственность исключительно господина? Оттого, что неровня он им, не снискал ничьей жалости ни происхождением, ни видом своим сдавшееся, чахлое существо. Не их дело чужая беда. Господский сын господская собственность.
Этот юноша их круга, он свой. Честный трудяга, бесстрашный храбрец и если кто-то тронет его, задета будет и их честь. Посему подмога уже здесь, и мальчик не боится. Он словно знает, как управлять людьми. Он смотрит, улыбаясь, на капера. И тот, скосив глаза на собравшихся зрителей, опускает руку.
Звонкий голос рвётся каперу прямо в лицо. Не смей его бить! Не смей! Не тронь и пальцем. Тот лишь рычит в ответ потоком грязных ругательств, отступает на два шага, угрожающе машет руками. Но мальчик не боится. Он протягивает мне руку. Как крепка она, сильна. Я касаюсь её слабыми пальцами костяшками, обтянутыми кожей. Слабо тело, не знающее иного труда кроме заживления ран и уныния, изматывающего, ко всему прочему, и душу.
Я встаю, шатаясь, на ноги и гляжу окрест. Но всё плывёт перед глазами, не вижу ничего, кроме его лица оно светится в ореоле золотых волос. И глядя в глаза его синие, я со всей страстью, брызнув слезами, из последних сил исторг из себя вопль, который вместе с кровью рвался с разорванных губ: моя мать не шлюха! Не шлюха! Мама не шлюха! Она не шлюха, слышишь, ты?!
Не шлюха. Мама хорошая.
Фиаче на всём скаку влетел во двор усадьбы и, едва успев притормозить, тут же спрыгнул с коня. Стянув перчатки, он швырнул их в сторону, где их моментально подобрал слуга.
Молодой сеньор, добрый вечер.
Слуги кланялись ему, угодливо распахивая перед ним двери. У лестницы Фиаче встретил лакей, готовый к любым приказам молодого господина.
Где отец?
В кабинете, сеньор. Отдыхает, сеньор.
Отдыхает, значит. Навещу его. Я ужинал, нас не беспокоить.
Слушаюсь, сеньор.
В усадьбе царил мрак. Наступила ночь, и огромный просторный дом тонул в тревожной душной тиши, стиснув себя запертыми дверями, ставнями, воротами. Фиаче поднялся по лестнице на второй этаж и прислушался к шорохам за дверями кабинета. Оттуда не доносилось ни звука.
Фиаче распахнул двери. В кабинете было жарко яро горел камин. Капер сидел в кресле совсем рядом с каминной решёткой, угрюмо уставившись в огонь. Его часто морозило, и он никак не мог согреться, беспрестанно кутаясь в пледы и переводя дрова даже в самые жаркие дни.