В следующий раз объявился дедок тот в городе только через год. Думали все, что и не увидят его больше. Да и не особо думали-то, честно говоря. Даже подзабывать стали; чай не Принц или Магистр, чтобы ещё помнить его.
Дело было днём, трактирщик тот самый, кстати, что когда-то водой вслед дедку плеснул только ещё двери отпирал. Глядь дед, хрен ему в обед!.. Деловой такой, серьёзный, с мешком за плечами, судя по виду тяжёлым. Потребовал кружку вина, расплатился медяками и объявил, что вот сейчас он в Кагоар за внуком направляется, а на обратном пути снова сюда наведается. И велел к вечеру приготовить еды разной: мяса, лепёшек, пирогов там, вина хорошего. Потому как он теперь «поводок», его голодные люди дожидаются, и на нём теперь большая ответственность за них лежит. И молока обязательно ещё надо, потому как внучок болеет, лечить его требуется. И чтобы к вечеру всё было готово, что обернётся он скоренько до Кагоара только, и назад.
Если кто тут не местный, то я поясню, что от Касиора до Кагоара дня за два доскакать можно, если, конечно, конь хороший Ну, одним словом, трактирщик этими распоряжениями особо озабочиваться не стал; покивал, похлопал деду вслед глазами, сплюнул, да вина выпил. Тем более что в ту пору у самого трактирщика зять с лошади неудачно упал, расшибся сильно уже недели две не оклемается никак. И дочка при нём неотлучно сидит. Так что, заниматься посетителями трактирщику пока приходилось одному, без помощника. И о дедке полоумном он мигом и думать забыл, а вспомнил его только поздно вечером, перед самым закрытием заведения.
День тот выдался хлопотный, отчего-то вдруг две драки случилось вместо одной. А третьей хозяин ждать уж не стал, вооружился дубиной, да и выгнал буянов в ночь, под дождичек освежиться. Несколько торчавших за столами зевак видя, что представление отменяется, сами к дверям потянулись. Трактирщик проводил их взглядом, вышел на улицу, фонарь перед входом погасить, и только задул он его, как из темноты старческое дребезжание:
А вот и я!..
Трактирщик от этого оклика вздрогнул. Он сегодня и без того уж на нервах был, а тут этот ещё!
После яркого фонаря в глазах трактирщика плавали разноцветные круги и в темноте улицы он не очень-то разобрался, кто это там дребезжит. Дождь сыпал мелкий, и капельки его посверкивали в слабом свете из открытой двери этакой серебрящейся пылью, скрывающей окружающее. И сквозь эту сверкающую кутерьму с трудом угадывалась в темноте человеческая фигура. И тихо ещё вокруг было. Лишь шорох дождя по крыше, да хрипловатое дыхание самого трактирщика.
Это кто это тут? недовольно буркнул трактирщик. И он почему-то вдруг пожалел, что дубину свою под стойкой оставил.
Это я это тут! в тон ему и с нескрываемой гордостью ответили из дождливой ночи, и на свет выступил старый знакомый. Я это, поводок. С внучком я. А ты всё ль приготовил?
Трактирщик присмотрелся. И правда, за спиной старика темнел ещё один силуэт; словно ночь в этом месте сделалась чернее и глубже, и казалось даже, будто дождевые капли каким-то чудесным образом облетают этот сгусток тьмы стороной, не касаясь его. Ростом спутник старика был невысокого, худенький такой, и правда невзрослого мальчишку напоминал. Но ни рук, ни ног, ни тем более лица его было не разглядеть. Стоял он чуть в отдалении, возле самого угла дома, что напротив трактира; из-за угла того как раз ветерком холодным потянуло и не холодным даже, а почти что ледяным. Трактирщику на миг показалось, что это от мальчонки холодом веет, затхлой подвальной сыростью какой-то. Но такого, конечно же, быть не могло; это был всего лишь ветер, волна сырого воздуха трактирщик видел, как сдувает ею дождевые капли с фонарного стекла, как зябко поджимает плечи от её дуновения припёршийся старик. И чудилось даже, что тёмная и едва различимая в ночи фигура его спутника от ветра того слегка покачивается над землёй, как будто и не человек там стоит, а висит на шесте чей-то промокший плащ.
И вот непонятно даже от чего, а только почувствовал вдруг хозяин трактира никогда ранее не свойственную ему робость. Только этим и можно было объяснить, что он широко и глупо улыбнулся и пригласил ночных гостей в дом, и даже слегка поклонился им вроде бы при этом. Старик с готовностью перешагнул порог, а в сторону спутника своего только рукой махнул.
Пускай, говорит, внучок за дверью обождёт. Нечего ему сюда грязи таскать. Тем более что и помер он давно уж, не простудится.
Хозяин решил, что ослышался, но переспрашивать не стал. Он, как я говорил уже, оробел по неясной причине. А дедок тот нет! Впёрся в трактир, как к себе домой, протопал прямиком к стойке и мешок свой на пол возле неё бух!
Ну, хозяин, готово ли всё? спрашивает.
Трактирщик неясно с чего оробел ещё пуще и принялся мямлить что-то про деньги, что задатку оставлено не было, что цены день ото дня растут. Но дедок оборвал его и укоризненно этак говорит:
Да разве ж у нас денег нет? Мы ж не бродяги какие-то; мы ж сюда прямо из Пустынной Долины пришли! Это такая долина, ах, какая долина! в восхищении зацокал языком дед. И озеро там, и земля! И мéста всем хватит! Так что, хозяин, ты уж давай поспешай. А за деньги не тревожься, нá вот тебе и с этими словами нагнулся дедок к своему мешку, покопался там и выудил два золотых самородка, каждый с кулак размером. И хлоп их, прямо на стойку перед ошалевшим трактирщиком. Потом опять к мешку нагнулся, распрямился, и ещё два таких же самородка на стойку грохнул. Потом ещё два, да ещё
Надо сказать, что от каждого глухого удара золота по стойке хозяин сильно вздрагивал и исполненные удивления и страха глаза его делались всё больше и больше, так что если бы старик не прекратил, они и вовсе бы на лице перестали помещаться.
Хватит этого? спрашивает дедок. Или ещё надо?
И вот тут-то нашего трактирщика и прорвало. Он после и сам не мог понять, с чего это его вдруг так на откровенность потянуло. Золото оно этому, конечно, способствует, но вот чтобы всё накопившееся в душе вывалить рядом с этим же золотом на трактирную стойку, да ещё перед каким-то стариком, которого вся округа давно уже за полудурка держит Но после вопроса деда трактирщик схватил со стойки кувшин вина и не прерываясь весь его вылакал; вот прямо взял так, да и залил его в себя, только что не закусил кувшином этим. А потом перевёл дух и начал говорить. И говорил очень долго, будто выпитое вино обратно из него словами пошло.
Начал он с того, что еды никакой и правда нет, разве что в подвале колбаса да окорок небольшой остались. И вина очень мало, бочонка он дать не сможет, пару фляг только. Лепёшек, правда, в достатке, но это только потому, что дочь их сама печёт, а за мясом, птицею, вином и крупами обычно зять ездил, но он уже вторую неделю с постели не встаёт, вот и придётся поутру трактирщику самому за припасами отправляться, и заведение на день-другой закрывать. Потому что не на дочку же трактир оставлять, когда та с мужем своим неотлучно сидит. Так что, пусть уж старик не серчает, но потчевать его особо нечем.
Трактирщик после признался, что пока он это всё говорил, в голове неотступно зудела мысль, что если вот сейчас подхватить из-под стойки дубину, да наотмашь дать деду по уху Много ли ему, старому, надо-то? Одного удара хватит. А потом в бочку из-под вина его, их сейчас много стоит пустых в подвале. А золотишка в мешке, должно быть, немало вон, как дед им разбрасывается. А спросит кто, то я и знать ничего не знаю. Какое золото?! Какой дед?! Не знаю я никаких дедов-золотов! Да и не хватятся его, кому он нужен-то? И не видел никто, как старик в трактир заходил разве что этот его внук, что за дверью сейчас торчит, под дождём Но мальца-то двумя пальцами придавить можно, это вообще не забота никакая
Едва трактирщик о внуке вспомнил, как почудилось ему, будто тот прямо через стенку за всем наблюдает. Словно внимательный и пристальный взгляд его ледяным потоком проникает сквозь каменную кладку. И показалось вдруг, что холоднее вокруг стало, как будто сырой заоконный воздух заполнил помещение трактира. Хозяин, до этого говоривший без умолку (чтобы заглушить мысль о дубине, золоте и пустой бочке для старика), запнулся и зябко повёл плечами. Холод проникал ему в самую грудь, стискивая ледяными пальцами сердце, пробуя его на ощупь: а что, если сжать посильнее?.. И показалось даже, что огонь в лампах как-то уменьшился, сник и потускнел, а тени по углам помещения и под столами сделались гуще, мрачнее, подобно открывшимся вдруг провалам в чёрную бездонную пропасть, где что-то хищное лениво ворочалось во сне.