Моим самым лучшим другом в пору моего детства был соседский мальчик Ив, с ним-то и связан этот случай. Как-то раз бабушка дала мне поручение отнести лекарство её больному, Ив увязался со мной, идти было далеко, палило солнце, мы возвращались обратно, скисшими от жары, у нашей липы, как по команде, мы рухнули оба. Довольно долго мы передыхали в тенёчке липы, Иву быстрее, чем мне надоело бездельничать, и он принялся кидаться в меня щепочками, я не реагировала, мне даже было лень поднять голову, это его похоже раззадорило и он, во что бы то ни стало, решил меня растормошить. Когда щепочки закончились, в ход пошли мелкие камешки, один из них попал мне в нос, меня это разозлило, я вскочила и попыталась стукнуть Ива. Но он уже ждал нечто подобного, легко увернувшись, он отбежал, я с криком:
Сейчас я до тебя доберусь, бросилась за ним.
Я уже почти догнала его, ещё мгновение и я бы схватила его, но в ту же секунду Ив резко повернулся, и моя рука поймала лишь воздух, но Ив не пробежал и пяти шагов, вдруг споткнулся и упал, взмахнув руками.
Попался! с торжествующим возгласом я бухнулась рядом с ним на траву и ткнула Ива кулачком.
Ив молчал.
Ив, позвала я и затормошила его, он не откликался. Тогда я перевернула его на бок и увидела его странный взгляд, он был такой жуткий, что я закричала от испуга, а потом увидела как кровь, пульсируя, вытекает из его шеи. Не осознавая, почему я это делаю, я зажала рану сначала одной ладошкой, затем и второй. Я чувствовала, как кровь заструилась между моими пальцами, и как с каждым мгновением этот поток становился всё слабее, пока не прекратился совсем. Услышав мой крик, на поляну выбежал отец Ива.
Скорее, скорее зовите бабушку, бабушку Карен, велела я ему и повторяла эти слова непрерывно, словно заклинание. Я не отнимала свои ладони от шеи Ива и не отводила взгляда от его лица, когда глаза Ива закрылись, мне стало ещё страшней.
Наконец-то прибежала бабушка. Опустившись на колени около Ива, она приказала мне отнять руки от его раны, но я не смогла этого сделать, словно мои пальцы намертво прилипли, к тому же мне казалось, что если я отниму руки от раны, Ив непременно умрет. Поэтому я в ответ лишь помотала головой, говорить я уже не могла, в бабушкиных руках появилась склянка, откупорив её, бабушка стала поливать на мои пальцы жидкость зеленоватого цвета, она хоть и казалась густой, как-то очень быстро протекла между моих пальцев на рану Ива. Я смогла отнять руки, мой страх, что как только я отниму руки, кровь из раны Ива хлынет вновь, не оправдался, кровь даже не сочилась. Бабушкино снадобье впитывалось в рану на шею Ива, как желе, эта масса колыхалась в ране Ива, но удивительно цепко держалась в ней, и не давала крови вытекать. Кроме нас с бабушкой никто не видел этого зрелища, бабушка не велела подходить близко, поэтому никто не увидел и истинного размера и глубины пореза. Желеобразным вещество оставалось недолго, вскоре вещество стало вязким, дождавшись загустения до корки на ране Ива, бабушка наложила на неё повязку, и позволила его отцу унести сына домой. Меня тоже бабушка повела домой, как мы дошли до дома, я не помню, почти не помню и последующих двух суток. В себя я приходила ненадолго, бабушка успевала чем-то напоить меня, и я снова проваливалась в забытье. У неё были встревоженные глаза, и я всё хотела сказать, что со мной будет всё в порядке, но не могла вымолвить ни слова.
Наконец, я пришла в себя, но была так слаба, что ещё сутки бабушка не давала мне встать с постели. Мне не давали покою мысли об Иве, как можно скорее мне хотелось увидеть его самой, несмотря на бабушкины уверения, что хоть Ив все ещё находится без сознания, опасность миновала. Бабушка позволила навестить Ива на пятый день, я уже не только вставала, но и уже могла ходить по дому. Но прежде, чем мне отправиться к нему, между нами состоялся разговор.
Ты спасла Иву жизнь, так бабушка начала этот разговор.
Я и сама это знала, как знала и то, что рана, полученная им неизвестно откуда взявшимся во дворе осколком серпа, была смертельна.
Тебе уже восемь лет, Розелин. Я хочу тебе кое-что рассказать. Ты помнишь, что ты сделала, когда увидела рану на шее Ива?
Я кивнула. Бабушка продолжила:
Своими ладошками ты закрыла рану, но одно это обстоятельство не спасло бы его от смерти. Ты помнишь, как твои ладошки словно вросли в рану?
Я снова кивнула.
На них выступил норт. Именно нортом ты спасла жизнь Иву, когда зажала ему рану на шее, из твоих ладоней стал сочиться норт такой консистенции, какая позволила связать рану Ива. Это очень сложно получить норт нужного качества, это даётся не сразу, необходим определённый душевный настрой и долгие годы тренировок. Твоё желание исцелить Ива затмило всё, твой разум подчинил тело только этой цели, и инстинкт заработал. Инстинкт спасения жизни.
Я понимала, что бабушка говорит вещи неприемлемые, это испугало меня. Между тем бабушка продолжила.
Все эти дни я очень боялась за твою жизнь, ведь твоё недомогание, это последствие слишком большое количество норта, выработанного твоим организмом для Ива. Ты ещё слишком юна и совсем неопытна, чтобы уметь вовремя, без последствий для себя останавливать вытекающий норт. Ты видела, что я вылила из склянки на шею Ива? Это тоже норт, мой норт. Мы с тобой рождены не такими, как все, моя девочка. И норт это не единственное наше отличие от обычных людей, среди которых мы живём с тобой. Ты постепенно узнаешь их все, а сейчас тебе достаточно знать, что ты не похожа на других детей, ты должна это понять и хорошенько запомнить. Не старайся быть такой, как они, тебе это всё равно не удастся. Теперь ты можешь идти к Иву, но я тебя прошу, никому, даже Иву, не рассказывай о норте и о том, что я тебе сказала сейчас. Хорошо?
Я молчала, не знала, что сказать.
Бабушка снова спросила:
Ты поняла меня, девочка? Спроси меня, если тебе что-то неясно.
Всё, ответила я шёпотом.
Бабушка огорченно вздохнула:
Наверное, я плохо объяснила, я не готова была к такому разговору, да и тебе ещё рано было узнавать о таких вещах. А знаешь что, Розелин, может тебе на время об этом забыть? А потом мы с тобой ещё поговорим.
Бабушка, я хочу быть такой, как мама.
Бабушка в ответ покачала головой:
Нет, милая, такой, как мама ты никогда не станешь.
Я горько вздохнула и прошептала:
Я пойду к Иву.
Будь у него недолго, он ещё слаб, и помни, о чём я тебя просила.
Ив вскоре поправился, на шее у него остался шрам, а я действительно будто забыла наш с бабушкой разговор, и бабушка не напоминала мне о нём, ждала, когда я буду готова к продолжению разговора. Надо сказать, я восстанавливалась гораздо дольше Ива, прошёл месяц, а я всё ещё не могла обрести прежнее физическое состояние. Я очень быстро уставала, меня мучили головные боли, ближе к зиме я подхватила простуду, первый раз в жизни, и опять слегла. Бабушка встревожилась не на шутку, прекратив всю свою лечебную практику, она занялась исключительно моим здоровьем.
Для начала бабушка, несмотря на все мои сопротивления, коротко остригла мои волосы, я стала похожа на мальчишку, но бабушка на этом не остановилась, она побрила меня налысо, объяснив мне, что если этого не сделать, то норт, втираемый в кожу головы будет впитываться в волосы, а не в кожу. После лечения нортом, уверила меня бабушка, мои волосы очень быстро вырастут. Затем ежедневно, в течение месяца, перед сном бабушка намазывала меня нортом. Кроме норта, бабушка поила меня своими лечебными настойками, ещё заставляла есть каждые два часа, я должна была съедать как можно больше еды, порою мне казалось, что я стану скоро похожа на колобок. Я редко выходила из дома во время лечения, во-первых, не хотела никому показываться остриженной, а во-вторых, бабушка не разрешала мне выходить со двора дома. Я никого не видела, кроме бабушки, она не разрешала даже Иву приходить ко мне. Никогда ещё зима для меня не тянулась так долго, выйти на прогулку бабушка позволила мне лишь весной, когда стало уже совсем тепло, к тому времени я поправилась совершенно, мои волосы отросли, выросла и я сама. Вскоре я стала часами пропадать на улице, навёрстывая упущенное за время болезни, и домой появлялась только поесть. Наша жизнь вернулась в прежнее русло, и казалось, такой наша жизнь будет ещё очень долго, по крайне мере, пока я не стану совсем взрослой.