Да, тут есть что запечатлеть на память.
Ступеньки, на которых мы стояли, служили одновременно и местом для сидения. Тут и там вокруг нас уже расположились люди: все новые и новые зрители занимали места на набережной и по всему полукругу моста возле статуи Шивы. Среди толпы было много приезжих, причем не только из разных уголков Индии, но также их разных стран: Италии, Франции, Германии, Англии, Америки, Китая, Японии. Россия была представлена здесь в нашем лице, а также небольшой группой русских кришнаитов, находившихся метрах в двадцати от нас.
Мы с Майей сели прямо у самой воды. Выше расположились молодые воспитанники ашрама, облаченные в желтые одежды. Они заиграли на фисгармонии, мриданге и караталах и принялись петь вступительный бхаджан.
На алтаре развели огонь, вокруг него стали рассаживаться брахманы иособо уважаемые гости.
Буквально через пять минут, все ряды ступенек уже были заняты и нам даже пришлось немного потесниться народу сегодня было очень много.
Действо развернулось в полную силу, подобно начавшемуся в театре спектаклю, когда зал уже полон и все внимание приковано к сцене, к актерам, к их игре.
Мелодия бхаджана была очень приятной и гармоничной, так и хотелось начать подпевать молодым брахмачари, но слов я не знал.
Вскоре юноши утихли, а на смену им пришел женский голос некая пожилая матаджи в очках запела мантры. Здесь прозвучала и Мритьюнджая мантра, обращенная к Господу Шиве и Харе Кришна мантра. Народ, и я в том числе, стали подпевать.
Я периодически оборачивался, и тут мое внимание привлекла одна женщина, сидевшая слева чуть позади меня. Она настолько выделялась среди других, что я не мог оторваться от созерцания ее внешности. Благо, что глаза женщины были закрыты.
Я почему-то сразу решил, что это преданная Господа Шивы, или Дурги.
На вид ей было около сорока лет; она была облачена в черно-бирюзовое сари; на ушах висели серьги из золота, а запястья украшали несколько разных браслетов.
Фигура женщины выглядела просто монументальной и напоминала статую божества. Лицо с правильными и выразительными чертами было исполнено благородства, достоинства и спокойствия. Сложив ладони в намасте, она была погружена в звуки мантр, и казалось ничто на свете не способно нарушить ее концентрации.
Я физически чувствовал ее величие и какую-то необычайную невидимую энергию, распространявшуюся вокруг.
Майя тоже обратила внимание на эту женщину и уже мы оба, чуть не свернув головы, с интересом рассматривали ее.
Внезапно, женщина открыла глаза и посмотрела на нас. Когда наши взгляды встретились, я просто оцепенел. Через несколько секунд, она вновь сомкнула веки, превратившись в живую статую.
Очухавшись, я повернулся к Майе. Она посмотрела на меня ошалевшим взглядом и промолвила: «Это кто?»
Не знаю. Она такая.! Возможно, это настоящая преданная Шивы, или Дурги и получила их личные благословения и покровительство.
Я бы хотела узнать эту тайну; первый раз вижу такую необычную женщину, сказала Майя.
Я тоже, но познакомиться у меня вряд ли хватит духу.
И у меня. Мне почему-то кажется, что она и английского-то не знает.
Вполне вероятно. А может даже и хинди не знает. В Индии существует много языков и некоторые имеют такую же существенную разницу, как, например татарский с русским. Страна вроде одна, а черта с два поймешь друг друга.
В это время, в сопровождении учеников и последователей, на церемонию прибыл настоятель ашрама Свами Чидананд Махарадж. Это был пожилой мужчина с весьма густой, местами седой шевелюрой, пышной бородой и внимательным взглядом.
Он произнес коротенькое приветствие-наставление и, спустившись к жертвенному огню, принял участие в агнихотре. Ему подали специальную длиннющую деревянную ложку, которой он стал зачерпывать топленое масло и лить его в огонь. Вслед за каждой порцией масла, туда же летели горсти семян злаков и присутствующие громко вскрикивали: «Сваха! Сваха!»
Когда процедура закончилась, Свами поднялся по ступенькам и, заняв видное место, запел бхаджан. Его голос был высоким, напоминавшим немного голос греческого певца Демиса Руссоса. Потом пели взрослые брахманы; мелодии сменяли одна другую.
Потихоньку смеркалось. Воспитанники ашрама принесли многочисленные лампады и принялись их зажигать от горевшего на алтаре пламени. Затем они стали обходить толпу, чтобы каждый мог получить благо от священного огня прикоснувшись сперва ладонями к нему, а затем к своему лбу. Мы с Майей тоже получили свою порцию, а затем поспешили приобрести у снующих в толпе детишек маленькие плавающие лампадки.
Это были небольшие корзиночки из листьев, где были уложены оранжевые бутоны каких-то цветов, благовония и кусочек горючего вещества, которое надо было поджечь перед тем, как опустить эту плавающую лампадку в реку. Данный ритуал считался подношением Ганге. Кроме того, пуская светящуюся лодочку по волнам, можно было загадать какое-нибудь желание. Что мы и сделали.
Время пролетело незаметно, и вот уже церемония стала подходить к концу. Часы показывали восемь вечера, на землю опустилась ночная темнота. Все вокруг стало выглядеть еще более необычно и сказочно. Откуда ни возьмись, появился какой-то полубонаженный садху с огромным трезубцем, похожим на театральный реквизит из папье-маше и стал раздавать свои благословения направо налево. Мы с Майей не пошли к нему, так как было видно, что это не настоящий святой, а приглашенный актер, призванный добавить колорита. Люди стали подниматься со своих мест и покидать набережную. Мы последовали их примеру.
Обычно, после Ганга арати, все направлялись к площадке, где располагалась статуя Ханумана, чтобы сделать фото на память.
Как только Майя и я достигли этого места, нас тут же облепили молодые индусы. Им очень хотелось сфотографироваться вместе с нами, и невозможно было отказать им в таком удовольствии. Сначала мы сфоткались вместе с группой сикхов в тюрбанах; затем несколько семей пожелали запечатлеть себя вместе с нами; следом пошли отдельные люди разного возраста и пола, а завершилось все очень смуглым молодым мужчиной в очках, облаченном в оранжевые одежды монаха.
Честно говоря, у меня закрались сомнения по поводу его монашества для монаха он был слишком привязчив и болтлив.
Он тут же пожелал познакомиться и засыпал нас своими вопросами: откуда мы, зачем приехали, где работаем, чем увлекаемся.
Создалось такое впечатление, будто его силой принудили к садхане, продержали три года в пещере, а сейчас он вырвался на свободу и никак не может наговориться.
Звали этого странного монаха Пракаш. Родом он был из штата Тамилнад и попал сюда по наставлению отца, который велел ему пожить пару месяцев монашеской жизнью в ашраме Свами Чидананда.
Оказалось, что Пракаш заядлый компьютерщик, музыкант-гитарист и любитель поболтать.
Отец ограничил его в средствах до такой степени, что он не мог никуда сходить, а был вынужден довольствоваться только тем, что предлагал ашрам не очень изысканным питанием и занятием всевозможными духовными дисциплинами.
Это Пракашу не нравилось. К тому же, он был весьма негативно настроен к Свами почему-то считал его мошеником, так что тут он явно находился не в своей тарелке.
Но, горе-монах не посмел ослушаться отца и был вынужден терпеть свое временное заключение.
Совершенно очарованный красотой Майи, он фотографировал ее на свой старенький телефон, пока там не сел аккумулятор.
Я предложил ему вместе поужинать в ресторане: хотелось расспросить его о каких-нибудь интересных местах в Индии, куда бы нам было полезно съездить.
Пракаш посетовал на отсутствие финансов, но после моего заявления о том, что все расходы я беру на себя, согласился без малейших колебаний.
На этот раз мы решили посетить другой ресторан: он располагался на втором этаже торговых рядов и был сделан в форме открытой беседки из бамбука; отсюда открывался великолепный вид на Гангу и окрестности.
Здесь готовили вкуснейший напиток из мяты, лайма и сладкого сиропа, а также прекрасные фруктовые салаты. Но самым коронным блюдом, на мой взгляд, был фирменный томатный суп. Такого вкусного томатного супа я не встречал больше нигде.