«Упс, думает Кащеева жена, недоглядела».
Она выскакивает в коридор, где мечется от стены к стене хозяйка квартиры. Она похожа на красивого мотылька, пойманного в стакан, только мотылька, опрометчиво наделенного голосом, сейчас приближающимся по регистру к ультразвуку. «Какие же они эмоциональные и громкие, вздыхает Кащеева жена, глядя на расплывчатое изображение лица в зеркале. А я набралась у них рассеянности, перестала убирать за собой». В переливчатом оловянном озере зеркала плавало лицо, которое она оставила, уходя в комнату. Неудивительно, что женщина паникует. Удобный материалстекло, эта медленно текущая жидкость. Всегда можно исправить ошибки. Кащеева жена запускает пальцы в вязкую структуру зеркала, цепляет отражение, скомкав, вытягивает наружу. Женщина замолкает.
А если поэкспериментировать с ее взглядом на реальность, вдруг придумывает Кащеева жена, уже собравшаяся растворить пальцами комок отражения. Почему бы и нет. Мало ли среди живых бродит странненьких людей, одним больше, одним меньшекардинально на мироздании это не скажется. Она тщательно скатывает отражение в мячик и кидает его на пол, в сторону женщины. Мячик ударяется об пол и упруго скачет прямо к ногам хозяйки квартиры. Та медленно оседает на пол по стене. «Ну что ж, действительно, проведем время с пользой, думает Кащеева жена, попробуем расширить необъяснимым твое восприятие». Она опускается на колени рядом с женщиной, берет ту за руку. На долю секунды хозяйка квартиры открывает глаза и видит перед собой перекатывающиеся сгустки дрожащего воздуха. А потом Кащеева жена и хозяйка исчезают.
«Множественность», гудит у нее голове. «Множественность в единстве». Какая еще множественность?
Кто утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех? слышит она свой голос, густой, мурлычущий и гулкий. Перед ней стоит мужчина, их опаляет жгучее полуденное солнце. Она видит мужчину сверху. Видит также и собственные лапыогромные, сильные, мягкие. Лапы неспешно сминают землю, оставляя борозды от когтей.
Человек, усмехаясь, отвечает она и вытирает крепкой смуглой рукой пот со лба. В сандалию забился маленький камешек, он колет ступню, раздражает, и она небрежно приподнимает ногу, чтобы вытряхнуть его. Мельком взглядывает на ногумускулистую и загорелую, а как же иначе, ведь пройдено столько дорог, и переводит глаза вверх на чудовище, хлещущее себя по золотистым горячим бокам бычьим хвостом.
Она гибко, по-кошачьи, приподнимается на могучих лапах. Ужас и стыд владеют ею. «Жалкий человек разгадал загадку, теперь пришло мое время». Она идет к краю горы.
«Множественность». Она чувствует страх. Боится мужчина. Боится чудовище. Оба боятся смерти. Кто из них она? Страх разрастется и заполняет всеСфинкса, мужчину, раскаленный воздух. Может быть, она спит? Это сон? Как проснуться? Она вцепляется зубами себе в лапу, мужчина кусает себя за руку. Из прокушенного места течет кровь, больно. Но солнце по-прежнему печет плечи и спину сквозь тогу, сквозь шелковистую львиную шерсть. Она поднимает глаза вверх. Вверху огромное прекрасное женское лицо, запрокинутое к небу, искаженное ужасом. «А ты и не знала, что можешь быть многими?» слышит она. Оглядывается по сторонам и видит лишь текущее вокруг марево. Впереди пропасть. Сзади пропасть. Сфинкс отталкивается от земли и с воплем бросается вниз с обрыва. Мужчина падает на тропу, вокруг него крутятся горы, небо, солнце, все смешивается в диком водовороте, он видит мелькающие в кувырках лапы и хвост, летящую навстречу землю и сквозь собственный крик слышит рев чудовища.
«Для первого раза тебе хватит», говорит Кащеева жена. Женщина сидит на тропе, опираясь спиной о стену из коридора. Напротив нее лежит мужчина, потерявший сознание. Она встает, подходит к краю обрыва и различает внизу, на камнях, разбитое тело Сфинкса.
Они сидят в коридоре. Женщина, прислонившись к стене, Кащеева женарядом на корточках, подобрав юбки. «Прекрасно, говорит Кащеева жена, теперь ты, по крайней мере, начнешь сомневаться в несокрушимости своей реальности. Начало положено». Она встает с пола, подходит к зеркалу и смотрится в него. В зеркале отражается обычное лицо. Нос, рот, брови. Кажется, в прошлый раз брови были другого цвета, замечает Кащеева жена, аккуратно вытягивает пальцами отражение, скатывает его, бросает женщине на колени мячик и превращается сначала в переливающиеся сгустки воздуха, а потом пропадает вовсе.
Вавилонская башня
Мягкое облако медленно сползало по склону горы. Кащей и Кащеева жена с любопытством наблюдали за его плавными движениями. Снизу казалось, что оно не просто живое, а осмысленно сущее, обладающее конкретной целью существо. Облако поглощало камни и метры узкой извилистой тропы с видимым удовольствием, будто изысканное лакомство. И его оставалось немного. Был пик, грозно штурмующий небеса, и нет его, ни единого просвета, только мгла, поглотившая пространство в своем подвижном чреве. Повеяло холодом и влагой.
Пора, пробурчал Кащей, с трудом закидывая на спину огромный рюкзак. Звякнула о карабин алюминиевая чашка, пристегнутая сзади, брякнули друг о друга колья палатки, котелок и нож где-то в недрах. Скоро откроется тропа. Нам надо спешить.
Кащеева жена неохотно поднялась с камня. Рядом журчало озеро без дна, цвели своим августовским острым цветом жарки, и совершенно не хотелось ничего делать. Они и так преодолели почти два километра по узким таежным дорожкам, разбегавшимся среди корней вековых сосен, как бурундуки. Мышцы ныли, пальцы болели и не слушались, часто дорожка пропадала, и приходилось лезть напрямик по крутому косогору, цепляться за корни и утопать в мокром мху, рискуя сорваться вниз, на острые камни.
Может, еще подождем? Тут хорошо. Авось, туман рассеетсяКащеева жена встала рядом со своей поклажей и вопросительно взглянула на Кащея. Обязательно вот так штурмовать гору?
Именно так и надо, и именно штурмовать. Иначе мы не дойдем до башни. Придется ждать до завтра Плюс тропа до нее видна, только когда перевал закрывает облако. Как ты думаешь, сколько времени мы тут просидим в ожидании подходящей погоды? Кащей бодрился голосом, но чуткий глаз жены явно видел, что ему совершенно никуда не хочется идти. Достаточно чуть-чуть задержать его, показать мнимую слабину, и он тут же, воспользовавшись моментом, сбросит рюкзак и усядется на камень, хмуря брови. Будет изображать из себя эдакого первопроходца, покуривать и журить ее за женскую слабость, внутренне радуясь возможности переложить ответственность за решение и побездельничать. Ага, щас ему.
Кащеева жена превозмогла лямки рюкзака и подтолкнула носком ботинка Кота Баюна, свернувшегося калачиком на островке травы.
А ты что, с нами уже не идешь? спросила она.
Кот потянулся, открыл глаз и снова принял удобную позу.
Я вас догоню. Идите.
Ленивая ж животное. Нет в тебе спортивного духа! прижгла взглядом лентяя Кащеева жена и поспешила за мужем.
***
Восхождение с каждым шагом давалось все труднее. Сначала тропка была крутой, извилистой, но проходимой. Из-под ботинок сыпались камни, приходилось цепляться за скалы, а местами и вовсе ползти на четвереньках. Кащей вполголоса матерился и пыхтел, обливаясь потом, а его жена каждый час требовала привал и шумно пила воду, оглядывая окрестности. Правда, смотреть там было особо не на что. После первых двухсот метров они вошли в плотный туман, в самое сердце облака, и с каждым новым метром звуки становились все тише, а видно было все меньше.
Ты вот скажи, какого лешего мы сюда поперлись? не выдержав, спросила Кащеева жена на одном из привалов. Лезем, как проклятые, ничего не видать, и тяжко же! А мы, между прочим, пространство и время в дугу скрутить можем. К чему мазохизм?
Мазохизм есть проявление доблести духабыло прогнусавил Кащей, с выпученными глазами пытавшийся отдышаться, скорчившись на крошечном пятачке, но, увидав взгляд супруги, поспешил продолжить мысль. Мы же идем куда? К Вавилонской башне. Как известно, вход на нее открывается только тем, кто преодолел животное внутри себя. Вот мы его и преодолеваем.
Можно как-то по-другому? Менее опасно для здоровья?
Вот, вот оно! Видишь, как говорит? Инстинкт самосохранения, базовая вещь. Причем, заметь, нам присущая исключительно потому, что мы являемся частью материи и жизни, пусть и в отрицательную сторону. Умереть же все равно не можем. А он есть. Пойдем!