Он застыл от едва сдерживаемого гнева, и лишь одна рука дергается у меча, висящего в ножнах на талии. Я смотрю во все глаза хорошо знаю эту агрессивную позу. Он так всегда делает перед атакой.
Ты ее недооцениваешь, отвечает мать. Розель стойкая и выживет в любой ситуации. В ней моя кровь.
Ты прольешь эту кровь!
Дюна прищуривает глаза песочного цвета, а потом угрожающе шагает к матери. Я реагирую автоматически встаю между ментором и Просветленной, как меня учили. При этом кладу руку на эфес собственного оружия. С недвусмысленным предостережением смотрю на Дюну.
Видишь? Он машет рукой в мою сторону. Она лишь хочет защитить тебя, Отала. Не нужно ее бояться. Розель никогда не навредит ни тебе, ни Габриэлю. Она любит вас.
Ты о ней слишком печешься, шипит мать.
Она обходит кушетку, обитую золотистым шелком, так, чтобы та оказалась между ней и нами. Дюна скрежещет зубами. Не совсем понимаю, в чем его обвиняют.
Разумеется! Я учил ее с тех пор, как она начала ползать. Дюна потирает темную утреннюю щетину на подбородке. Я всегда обращался с ней с уважением.
О, да. Вы так близки. Она смотрит на тебя как на отца!
Мы с тобой знаем, что ее собственный отец ею не интересуется.
Отала машет рукой, словно прогоняет призрак мужа из комнаты, а может, и из собственной жизни.
Кеннет не любит привязываться. Но ты воспитывал ее как свою дочь. Научил всему, что знаешь: как быть лидером, воином тем, кто однажды сможет возглавить Удел.
Я пытался подготовить ее к любой ситуации.
Ноготками, усыпанными драгоценными камнями, мать вцепляется в спинку кушетки.
Ты просто хочешь избавиться от всего, что стоит у нее на пути!
Дюна потирает глаза. На какое-то мгновение он кажется старше своих тридцати восьми лет.
Так это твоя месть мне! Я сам решил закончить наши отношения, Отала. Розель ни при чем.
Еще как при чем, Дюна. Ты ее ментор. Нам обоим известно: если что-то случится со мной или Габриэлем, она станет Мечом, рычит мать, ее губы дергаются.
Моя ладонь, все еще лежащая на серебряной рукоятке оружия, влажнеет от пота. Дюна смотрит на меня, и его взгляд смягчается.
Твоя дочь не имеет ни малейшего представления, о чем ты, Отала. Она воспитана в рыцарских традициях. Все ее помыслы лишь о том, как заслужить твою любовь, а не отнять власть.
Мать поднимает синие глаза.
Даже если эта мысль никогда не возникала в ее голове, она все равно слишком опасна, Дюна. Я должна защитить Габриэля. Когда-нибудь он, а не Розель, встанет во главе Удела Мечей. Это неотъемлемое право моего сына.
Я сконфуженно поворачиваюсь к матери:
Я никогда не наврежу брату. Я хочу служить ему, защищать его.
Губы матери, обычно такие мягкие, сжимаются в тонкую линию.
Это ты сейчас так говоришь, Розель. А что ты скажешь через несколько лет? Габриэль женится, заведет детей. А ты поймешь, что у тебя никогда не будет семьи. Тебе никогда не взять на руки ребенка, не назвать его своим. Габриэль унаследует все деньги и собственность. Твой единственный вариант до конца жизни служба государству. Что ты сделаешь, осознав это? Ты второрожденная. Твоя жизнь принадлежит Республике. Лучше покинуть нас сейчас. Резкие перемены легче, чем мучительно медленный путь к собственной участи.
Легче для тебя, ты имеешь в виду? Широко распахиваю глаза от собственной дерзости. Но на сей раз мать не замечает нарушения протокола.
Когда ты уйдешь, всем нам станет легче.
Дюна сердито смотрит на Оталу.
Ты могла дать ей звание ионо! Она бы служила в твоей гвардии или у кого-то из Просветленных. Розель бы
Даже если я признаю, что она не представляет угрозы для Габриэля, прерывает его Отала, а я этого не сделаю, и назначу ее офицером-ионо, чтобы она защищала другого Просветленного, каждый второрожденный из высокопоставленной семьи будет вопить о протекции родне! Мать отпускает спинку кушетки и принимается вышагивать по комнате.
Думаешь, я поверю, что ты именно поэтому сделала ее тропо? восклицает Дюна. С тем же успехом можно бросить ее волкам, Отала, и ты это знаешь. И ради чего? Чтобы тебе не пришлось выслушивать чьи-то жалобы? Раньше они тебя никогда не волновали. Второрожденные могут сколько угодно стонать о несправедливости, но тебе всегда удавалось их укротить.
Мать останавливается.
Я просто указываю им их место!
И после этого ты еще удивляешься, почему рожденные вторыми восстали? Тебе плевать на их страдания.
Страдания? брезгливо бросает мать. Не хочешь ли ты перейти на сторону Врат Зари? Это предательство!
Тебе, как никому, известно, что я верен Уделу Мечей и Республике. Я воевал за нее с рождения.
Со дня, когда стал перворожденным, поправляет она. Не забывай, что ты один из нас, Дюна!
Отала, образумься! Как только Розель пройдет обработку, она станет их рабыней. Они могут отправить ее на передовую!
Ей всего восемнадцать. К тому же она Сен-Сисмод. Наши офицеры не идиоты.
Так ты даже никуда ее не определила? Собираешься предоставить решать, как сложится жизнь твоей дочери, командующему составу или алгоритму, которым они пользуются?
Я должна верить, что наш Удел и есть наша участь, Дюна. Иначе выходит, что Врата Зари правы. Мой отец верил в систему. Он позволил своему второму ребенку совершить обычный Переход. Будь отец еще жив ожидал бы от меня того же самого.
Баззл умер через месяц после Перехода.
Он с честью служил Республике, неубедительно возражает она.
Мать садится за рабочий стол и смотрит на нас сквозь прозрачные сенсорные экраны.
Твой брат заплатил за то, что его отец был Верховным Мечом, Отала. Его смерть была отмщением: некоторые второрожденные сочли, что система, сделавшая их рабами, несправедлива.
Дюна хватает меня за руку, тащит к столу матери и показывает ей тыльную сторону моей кисти. Чип в форме горящего меча, вживленный в кожу между большим и указательным пальцами, светится золотом. Моя метка это и есть я. В ней хранится вся информация: от имени до возраста, адреса и профиля ДНК. Все, что делает меня мной, можно определить с помощью сканирования. А еще внутри коды, которые позволяют путешествовать по Уделу Мечей и остальным восьми Уделам.
Как только Розель обработают и выяснят, чья она дочь, говорит Дюна, ее заставят страдать за решения, которые ты принимала как Верховный Меч. Ты этого хочешь?
Отала бросает взгляд на мою кисть. Я быстро забираю руку у Дюны и прячу ее за спину. Мать всегда раздражала моя метка. Она не такая, как у всех. Поверх нее у меня маленькая серповидная родинка. Она частично скрывает голографическое изображение с импланта, просвечивающее через кожу, и голограмма выглядит так, словно острие меча окружено темной короной. Габриэль дразнил меня, называя королевой Мечей.
Им не нужно проверять ее метку, чтобы узнать, кто она. Ее лицо повсюду. Розель выросла на их глазах.
Тебе вообще плевать? потрясенно распахивает глаза Дюна.
Оставь нас, Розель, велит Отала. Подожди Дюну в Большом холле.
Выхожу в бронзовые двери, оставив небольшую щелочку.
Я обеспечила Розель всем необходимым для выживания, говорит мать. Отдала ей тебя на восемнадцать лет. Ее готовили лучшие стратеги. Шансы Розель выше, чем у любого второрожденного вдвое ее старше. Мы с тобой оба знали, что этот день наступит. Вот только мне, в отличие от тебя, хватило ума не привязываться. Ты сам виноват в том, что сейчас чувствуешь.
Позади раздаются шаги. Я поворачиваюсь и вижу Эммита. Вздохнув, закрываю створку и стараюсь не выказывать эмоции. Мы друг друга ненавидим, но ссориться с Эммитом опасно. Он организует все встречи Просветленной. В детстве, если я хотела с ней увидеться, нужно было сначала прорваться через Эммита, и общаться с матерью мне доводилось редко. Хочется верить, что это он виноват, а не она не подпускала меня к себе, но глубоко в душе я знаю правду. А Эммит злопамятен. Как-то я пожаловалась, что меня заставили надеть розовый бархатный бант на День Республики, и Эммит в отместку заказал мне всю обувь на пару размеров меньше.
Эммит оценивающим взглядом смотрит на мою неприглядную новую форму, сжимая длинными пальцами переносицу.