А в какой-то ужасный момент я проснулась от визга. Резко села на кровати; «быки» бежали ко «второй», сидящей в камере справа от моей, откуда сейчас доносились леденящие душу вопли. Трещало электричество, пахло паленой кожей; кто-то катался по полу
Он сработал у нее, у этой Ланки
«Значит, у нее средняя доза»
Приклеившись к прутьям, стояла «четвертая» женщина в возрасте, белая как призрак. Тоже в ошейнике. Я не могла заставить себя подняться с кровати, подойти ближе, проверить, видно ли что-нибудь. Пересохло в горле, хотелось только одногозаткнуть уши. Ланка кричала, как в предсмертной агонии; пол и решетка ее камеры ежесекундно озарялись изнутри синим светом.
Пятнадцать секунд ужаса. Спустились Комиссионеры в сером; к тому времени «вторую» вынесли бездыханную на носилках.
Она живая?! орала номер «четыре» в истерике. Живая?!
«Хоть не в черном мешке. Может, еще дышит»
«Бык» ударил по прутьям решетки дубинкой, ударил сильно. Узница отпрянула, успела сберечь пальцы. Крики прекратились, но начался протяжный, похожий на волчий вой. Я закрыла глаза.
Значит, вот как выглядит со стороны удар в двести чего-то там, выглядит, как будто тебя жарит на электрическом стуле молния. Я сглотнула.
Вся шея той, кого унесли на носилках, была бордовой, почти черной.
Я боялась касаться своего ошейника, я боялась спать, я боялась жить и дышать.
«Если это полезет наружу, меня убьет электричеством Если оно не полезет, меня, вероятно, убьет что-то другое»
Протяжно и долго смотрел прямо на меня, как луч прожектора, единственный оставшийся в смотровой Комиссионер. Тот самый, который тогда снял шлем. Под его взглядом я чувствовала себя отвратительно голой, голой до костей.
Глава 4. Микрон тепла
(Tommee Profitt feat. FleurieTurns You Into Stone)
Комната светлая из-за встроенных лампшире моей клетки, просторнее.
Я же дрожала у стены. Потому что всякий раз, когда Комиссионер с карими глазами пытался заглянуть внутрь меня, мое тело напрягалось до состояния камня, начинали спазмировать мышцы, а после подкатывала тошнота. Я и сейчас пыталась справиться с позывами не запачкать полуже в четвертый раз после четвертой попытки.
Бессмысленно, бросил мужчина в форме неприязненно.
«Проще сразу в расход ее».
Не знаю, что со мной происходило при его намерении заглянуть внутрь, но мне проще было спечься, чем позволить ему «просканировать» меня. Неслышно тикали на фоне гигантские часыте самые, которые отсчитывали утекающее время моей жизни.
«Они же для моего блага» Я все понимала, но он ответил вернобессмысленно. Я не могла его «впустить», и потому ссыпалась тонкая струйка песочных часов в нижний ярус.
В расход Сегодня? Завтра?
Наверное, было утро, потому что нас покормили чем-то похожим на рисовую кашу, дали воды, сняли ошейники. А теперь тот, кто оставил попытки со мной «поладить» кареглазый Комиссионер с каменным выражением лица, просто вышел за дверь.
И в комнате остался другой. Выше, крепче, тот самый, который после прохождения белой полосы бросил мне фразу о том, чтобы «на хороший исход я не рассчитывала». Кажется, я постепенно переставала на него рассчитывать. Сейчас уйдет и второй, дальше Дальше ничего хорошего уже не случится.
Второй смотрел на меня долго, протяжно, и я нервничала.
Глупо было спрашивать, но я спросила:
Вам все равно, умру я или нет?
А ты сомневаешься?
Странный ответ.
«Ты сомневаешься, что нам все равно?»
«Сомневаешься, что нам не все равно?»
Им все равно, я знала.
Минута тишины.
Мы должны в тебя посмотреть, понимаешь?
Понимаю
Его голос не холодный, скорее, спокойный. Голос человека, который никуда не торопится, у которого есть время. Как объяснить, что у меня просто не выходит?
Я почему-то боялась того, что он тоже уйдет. Это будет означать конец их попыток.
Вы филлер?
Уголок рта того, кто стоял напротив, едва заметно дернулся. «Док слишком много болтает». А вместо ответа другое:
Давай попробуем еще раз? Наверное, это было тем, что я хотела услышатьони не отказались от попыток, но страх перед тошнотворными спазмами опять усилился. Позволишь мне это сделать?
Менее всего я ожидала, что мое мнение здесь кого-то интересует.
Почему вы спрашиваете? Зачем?
«Вам ведь все равно».
Потому что твое добровольное согласие в этом случае может помочь.
Я должна была сказать да. Вдруг этот процесс приведет к тому, что все пойдет на лад?
Не боитесь заразиться? спросила, оттягивая момент, когда придется снова чувствовать тошноту.
Нет. У безымянного второго были удивительные глазадвуцветные. Синие по внешней окружности, светло-серые у зрачка. И ясный черный ободок, удивительно четкий. Грера не любит нашу энергию.
«Зато очень любит человеческую».
Что вы хотите во мне увидеть?
Думала, он не пояснит, но повезло, со мной пока еще «возились».
Нужно просканировать твой участок памяти, когда все случилось, оценить шансы на заражение. Проанализировать еще раз. Долгий момент тишины. Да?
Я не хотела кивать, не хотела давать согласия, но понималаэто может помочь. Если есть хоть призрачный шанс
Да, согласилась очень тихо.
И он подошел ближе. Очень близко.
Тот, первый, ничем не пах. А этот, что удивительно (почему-то я была уверена, что Комиссионеры не пользуются пахучими средствами гигиены), источал тонкий запах лосьона. И вдруг совершенно неожиданно разбудил во мне чувство, что рядом мужчина. Напомнил что-то ненужное, бесполезное в данной ситуации.
Смотри на меня. Он почти припечатал меня к стене, пришпилил невидимым напором еще до того, как начал процесс. И, что бы ни случилось, не пытайся разорвать зрительный контакт. Это ясно?
Ясно.
У меня в горле пересохло.
«Будет еще один провал, спазмы от тошноты»
Но случилось что-то другоеКомиссионер начал проникать внутрь. Ощутимо, хоть и осторожно. Иначе, не так, как первый, и потому не встретил на пути стену из первичного сопротивления. Однако, чем дальше, чем глубже, тем сильнее хотелось зажмуритьсястановилось страшно. Когда в тебя входит что-то иное, не то, чем ты сам являешься, накатывает паника. Кажется, что тебя вытесняют из твоего собственного тела, хотя физическая оболочка не страдает, возникает ощущение, что ты сейчас умрешь. Потому что для тебя самого внутри себя уже не останется места. С моста задом, еще шаг, свободное падение
Но я должна была держаться, и все то, что внутри меня сопротивлялось, напрягалось, все то, что этот человек был способен натиском порвать, я расслабляла. Старалась. Допускала его внутрь через не хочу, через не могу, отступала внутри себя же, позволяла ему заполнять. В какой-то момент поняла, что сейчас сорвусь, что выгнусь, и тогда станет очень больно, что начнется истерика. И неожиданно ощутила, как к моей щеке прикоснулась невидимая ладонь. Теплая, успокаивающая.
«Тихо. Продолжаем».
Я зацепилась за это ощущение, за это тепло. Человек, у которого ничего нет, не имеет гордостиему сгодится и настоящая поддержка, и иллюзорная. Меня заполнял мужчина иной расыя давно уже падала в пустоту, и мне приходилось на лету учиться этой пустоте доверять. Прижалась щекой к невидимой руке, и почти не страшно. Пока он так держит
Не знаю, в какой момент все закончилось (наверное, все и длилось-то несколько секунд), но очнулась я от процесса тогда, когда поняла, что на меня смотрят уже иначе. Что внутри больше нет «чужого присутствия», что взгляд напротив задумчив.
«Когда он отступил на шаг? Когда успел отдалиться?»
Что за анестезию применил?
В этот момент дверь открылась, в комнату вернулся кареглазый. Быстро оценил ситуацию, спросил:
Ты все-таки это сделал?
Да.
Голос равнодушный прохладный, будто и не было только что «контакта», чего-то неожиданного, потустороннего, того, что проявилось параллельно основному процессу. Заиндевели мышцы челюсти, сделался очень жестким ротлицо Комиссионера с двуцветными глазами вообще было слишком жестким на мой вкус, такое «на поверхности» меня бы привлекло и напугало одновременно.