Вокруг лежало множество тел, как римлян, так и кельтов. И если до сих пор их так и не успели разобрать, значит, бои затихли совсем недавно. Но где же тогда все?
Свернув за очередной дом, я практически нос к носу столкнулся со здоровенным кельтом. Сжимая в руках огромную двухстороннюю боевую секиру, он стоял в дверях своего дома и мрачно смотрел на меня. Однако нападать, почему-то, не спешил. У его ног лежали двое триариев со страшными рублеными ранами на груди и голове. Ну, вот и все. Против воина с легкость расправившегося с двумя ветеранами, прослужившими в легионе как минимум пятнадцать лет, мне было не выстоять. Мои руки держащие пилум, направленный в его грудь слегка вспотели. Почему он не нападает? Переведя взгляд ему за спину, там, где валялись на полу остатки выбитой штурмующими двери, я сумел различить в полумраке помещения двоих детей и женщину. Дети испуганно жались к матери, которая закрывала их своим телом, выставив перед собой длинный кинжал.
Неожиданно, чуть в отдалении раздались громкие голоса и смех. Быстро стрельнув в ту сторону глазами, я увидел центуриона и пятерку триариев, шедших по площади и проверяющих тела павших бойцов. Теперь понятно, почему варвар не спешил нападать. Он боялся шумом привлечь излишнее внимание к своей семье, которая, судя по всему, единственной смогла избежать страшной участи, постигшей все остальное поселение. Он увидел их раньше меня и решил выждать. Убить меня он всегда успеет, а сокращать поголовье врага, имея все шансы привлечь к себе ненужное внимание остальных его товарищей не совсем разумно.
Из одного дома, окружавшего маленькую площадь по периметру, вдруг выскочил ребенок. Зачем он это сделал, когда на улице были враги, непонятно. То ли нервы не выдержали постоянного напряжения и ожидания того, что его рано или поздно найдут, то еще почему, но он выбежал и помчался к лесу. Один из легионеров среагировал мгновеннобросок, и пронзенное копьем тельце упало на траву. Лицо варвара закаменело. Я понял, что еще мгновение и вся его выдержка, и так подвергшаяся сегодня серьезному испытанию покинет его. Поэтому я убрал пилум от его груди и покачал головой. Сказать, что кельт удивился, это ничего не сказать. Он ошарашено уставился на меня, когда я полностью игнорируя его секиру, наклонился к крыльцу и поднял скутум одного из убитых триариев. Распрямившись, я ткнул пальцем в варвара, а потом указал ему на дом. В ответ он только ухмыльнулся и еще крепче сжал в руках свою секиру. Видно не совсем правильно меня поняв. Покачав головой еще раз, я указал на смеющихся триариев, и потом снова на его дом. Ткнул пилум в землю и, выставив, пустую ладонь в знак мирных намерений, приложил ее к груди. Не отдал честь, а именно приложил. Набор жестов. Я понимал это, но как еще донести до варвара, не знающего нашего языка, свою мысль я не ведал. На этот раз он просто молча смотрел на меня, а я все старался понять, что же происходит у него в голове, что он понял для себя. Потом до меня дошло. Секира слишком огромна для боя в помещении, с нею там не развернуться и, по сути, выходило, что я толкаю его в ловушку. Не мешкая, я медленно вынул из ножен свой гладиус, и рукоятью вперед протянул ему. Поначалу напрягшийся было варвар, в полнейшем недоумении уставился на меня своими синими глазами. Как это все выглядело с его стороны даже представить трудно. Сумасшедший римлянин? Солдат пытающийся спасти свою жизнь и надеющийся сдаться в плен, не смотря на все те зверства, которые учинил в этой деревне? Молодой парень, у которого не выдержали нервы? Кто знает. В любом случае, слегка поразмыслив, он выдернул у меня из руки клинок, слегка оцарапав ладонь, и отступил в темноту помещения, сжимая его в свободной левой руке. Практически в тоже время меня заметил один из ветеранов и, указав пальцем, что-то в полголоса сказал своему командиру.
Эй, ты! Кто таков? спросил центурион, в компании своих бойцов подходя ко мне. Его я знал. Он командовал соседней с нами центурией.
Гастат пятой декурии, второй центрурии, третьего манипула, отрапортовал, вытянувшись и ударяя кулаком себя в грудь.
Ты смотри, а мы-то думали из вас уже никого в живых не осталось, ухмыльнулся незнакомый мне триарий.
Что вообще произошло? спросил я, Последнее что я помню, это то, как остатки моего десятка прижали к стене одного из домов. Все погибли, а меня оглушили в висок, то ли хотели взять в плен, то ли думали, что убитя не знаю.
Повезло тебе, ответил центурион, вашей центурии больше нет. Мы прибыли как раз тогда, когда от вас уже почти ничего не осталось. Прибыли одновременно с отрядом варваров, будь они не ладны, сплюнул он на землю, почти сотня кельтов. Откуда только и взялись. Пока мы с ними разбирались, вторая центурия уже перестала существовать. Хотя дрались вы неплохо, надо сказать, когда мы вошли в деревню, живых там практически уже не было.
Да, согласно кивнул, тот самый улыбчивый триарий, нам оставалось только зачистить остатки и хорошенько повеселиться.
Повеселиться значит, протянул я.
Да ты не переживай, парень, какие твои годы, хлопнул он меня по плечу, нагуляешься еще с лихвой!
А почему вас так мало? спросил я, Или есть еще кто-то в деревне.
Никого больше нет, покачал головой, до этого стоящий молча солдат, все, что осталось от первой центурии ты видишь сейчас перед собой. Нашего манипула больше не существует.
Так, хватит разговоров, приказал центурион, Тит, Кезон, проверьте этот и соседний дома, нам пора возвращаться.
Не нужно, вставил я, этот дом я уже проверил.
Лишним не будет, отмахнулся он, вперед.
Все они стояли слегка под углом к дверному проему, поэтому не могли видеть того, что происходит внутри полутемного помещения. Как только нога первого триария ступила на порог дома, изнутри вылетела секира на длинной рукояти, и с ходу врубилась ему между ног. От воя раненного солдата зазвенело в ушах. Следом за секирой вылетел и сам кельт, молниеносно пронзивший моим гладием горло второго нападавшего. В тот же момент я ударил пилумом снизу вверх, под подбородок так любящего развлечения ветерана. Ненависть, до сих пор кипевшая в моей крови, нашла свой выход. Весельчак безмолвно осел на землю. Центурион же, выпучив глаза, резко отскочил назад:
Ты что творишь, сволочь?!
Теперь нас было трое против двух. Кельт, если и удивился моему поступку, то виду не подал и времени даром не терял, вовсю наседая на двух оставшихся в живых легионеров. Мне же достался их командир. Отойдя от первого удивления, он молча закрылся щитом и пошел на меня выставив меч. Свое личное оружие я отдал варвару, поэтому просто выдернул пилум из мертвого тела и, тоже закрывшись щитом, ушел в оборону. Центурион с яростью атаковал, с ходу отведя мое копье в сторону и навязывая неудобный для меня ближний бой. Отскочив назад я ударил копьем снизу вверх метя под кирасу, однако, его открывшийся было при атаке бок, моментально прикрыл щит. Закрывшись щитом и постоянно разрывая дистанцию, я пытался достать его своим более длинным оружием в шею или хотя бы по ногам, но мне просто не оставляли на это шансов. Центурион не зря носил свое звание, по сравнению с ним я был еще щенком. Удар и отход. Удар и отход. Опять мимо. Противник резко сокращает дистанцию, ударом ноги отводит в сторону мой щит и вонзает меч в живот. Все. Вот и конец. Возвращая отведенную руку на место, я ломаю ему щитом запястье. Центурион рычит от боли и выпускает меч. А не надо было его так глубоко в меня втыкать, успел бы тогда спасти руку. Яростьне всегда хороша в бою. Так говорил мне отец.
Не мешкая, я всадил ему копье в единственное незащищенное местовыставленную вперед ногу, чуть выше колена. Яростный рев, удар скутумом сверху внизи я остаюсь без оружия, держа в руках обломок копья. Не страшно, мне уже нечего терять. Я пнул его в поврежденную ногу и, дождавшись, когда противник опустится на одно колено, зверским его ударом ногой в щит опрокинул его на землю. Не мешкая я запрыгнул ему на грудь и, подняв над головой щит, обеими руками опустел его на горло. Хруст позвонков, тишина. Теперь точно все. Щитом он закрыться так и не успел, мешали мои ноги, но почему не выставил покалеченную руку? Переведя мутнеющий взгляд в сторону, я обнаружил стоящего рядом со мной варвара, державшего свою ногу на второй руке центуриона, и злобно оскалившего рот в улыбке. Он был весь забрызган кровью, а могучие руки сжимали в своих ладонях уже два гладия. Ран на теле видно не было, если не считать за таковые пару неглубоких царапин на груди.