Язык мой - враг мой. Он отнял руки от лица, высунул язык, скосил глаза, чтобы разглядеть врага получше. Разглядел, успокоился, даже краснота со щек сползла - как не было. - А имел я в виду совсем иное. Говорил раньше - должны помнить! - что один дух ничего без людей сделать не в силах. Попади он в такой "пикап" - верная ему гибель. От горя да бессилия. Думаете, духи бессмертны? Фига два. Сколько водяных погибло, когда в их озера да речки отходы спускать стали! Сколько духов на производстве в конце кварталов нервным расстройством занедуживает! Прав Гешка, вредная у нас работа - что ваша людская! Нет ничего страшнее, ребяточки, чем вещь без души. И от нас, духов, здесь мало что зависит. Все в людских руках... - Помолчал секундочку и заорал: - Поняли меня?
- Поняли, - ответил несколько опешивший Геша.
- А раз поняли, марш отсюда. Отдыхать буду от ваших вопросов, пока в нервную депрессию не впал. - Умостился на диване, пледом накрылся, ворчал: Стрессы, дистрессы, напридумали болезней, жить невозможно... - Замолчал, засопел намеренно громко: мол, сплю, сплю и сны гляжу.
Кеша и Геша вышли из комнаты на цыпочках, аккуратно, стараясь не щелкнуть тугим замком, прикрыли входную дверь. Потом они пообедали у Кеши, стойко отбиваясь от расспросов любознательных Кешиных родителей. Их, видите ли, интересовало поручение Ивана Николаевича. Сказано же было: тайна. Пока тайна. А позже можно будет и рассказать. Когда позже? Ну, завтра. Или, в крайнем случае, послезавтра.
- Пойдем навестим Колесо, - предложил после обеда Кеша. - Познакомишься с ним...
- Он не покажется, - усомнился Геша. - На улице, да еще среди бела дня...
- Тогда скажем ему пару слов - и домой, к телефону.
Это было опрометчивое решение, и Геша, как более выдержанный и серьезный человек, должен был понимать или хотя бы почувствовать его опрометчивость. Но он не понял и не почувствовал, помчался с Кешей вперегонки - за школу, к выезду на набережную Москвы-реки, где стоял красный красавец "Ява-350".
Они остановились около него, и Кеша по-хозяйски погладил теплую кожу сиденья, покачал машину, спросил:
- Ты здесь, Колесо?
Ответа не последовало.
- Что я говорил? - сказал Геша.
- Ничего страшного. Он-то нас слышит.
- Кто это вас слышит? - поинтересовались сзади, и, обернувшись, Кеша и Геша увидели пятерых парней, которые стояли у ворот - руки в карманах, на губах улыбочки, прически с чубчиками, с залихватскими чубчиками на глаза.
- Кто это вас слышит? - повторил вопрос самый старший из пятерых, на вид лет пятнадцати.
И Кеша вспомнил, что как-то видел этого парня вместе с Витькой. Шли они тогда по улице Дунаевского, шли в обнимочку, как лучшие друзья, хотя Витька намного старше парня - может даже, на целых пять лет.
- В чем дело? - спокойно спросил Кеша. - Что вас интересует?
- Нас интересует, кто из вас Геша, - засмеялся парень, и остальные четверо тоже засмеялись, как будто парень сказал что-то ужасно остроумное, веселое до невозможности.
- Я Геша.
- Ты-то нам и нужен, - заявил парень. - А второй может идти домой к папе и маме.
Ну, это уж было совсем не в правилах Кеши.
- С вашего разрешения, к папе и маме я пойду позже, - ледяным тоном сказал он.
И опять парень засмеялся. И остальные опять засмеялись. А парень обернулся к своим дружкам, спросил у них:
- Разрешим ему?
И один из четверых ответил, все еще посмеиваясь:
- Пусть остается, если дурак.
Как просто было бы сейчас сорваться с места, побежать назад, во двор, мимо школы, нырнуть в подъезд, уйти от этих парней, пожаловаться Ивану Николаевичу. Но разве смогли бы они потом простить себе эту легкую трусость, открыто посмотреть друг другу в глаза? Нет, не смогли бы...