По счастью, мне подвернулся Макс. Мы познакомились в кафе, и я даже не думала, что наши отношения не закончатся после первой же ночи. Мы стали встречаться, спустя время он пристроил меня на работу к своему дяде (к тому самому, которого посадили за экономические преступления накануне моего знакомства с Гермесом).
С Максом мы считались женихом и невестой, хотя жили порознь и дату свадьбы не назначали. Зато по-родственному занимались сексом втроем с его дядей (и, соответственно, моим работодателем). Знаю, что Макс периодически водил к себе девочек, но претензии не предъявляла. Мы почти сразу договорились о свободных отношениях. Правда, я этой свободой, в отличие от своего жениха, почти не пользовалась. Надеялась, что после свадьбы, если она все-таки состоится, и Макс добровольно откажется от своей свободы (должен же он, когда-нибудь нагуляться).
Кажется, он огорчился, когда я сказала, что уезжаю работать по контракту на целый год. Конечно, ему было удобно, что я всегда под рукой. Но, надеюсь, он все же любит меня и скучает по-настоящему. Может быть, он уже сейчас понял, как сильно меня ему не хватает, и что никто не может меня заменить, и теперь подыхает от тоски. А я, к стыду своему, никак не могу выбросить из головы молодого красивого бога, который к тому же является моим непосредственным начальником. Стыдно. Лиля, стыдно! И ни разу не разумно.
Перед пресс-конференцией мне предстояло познакомиться с теми, кого я должна буду, незаметно для них самих, направлять по нужному нам курсу, умело вкладывая в их головы подходящую информацию. Не спрашивайте меня, как на подобные манипуляции смотрела моя совесть. Мы с ней договорились, чтобы она молчала, когда я работаю. Ведь работать на совестьэто хорошо выполнять те задачи, за решение которых тебе и платят. Здесь же возникало противоречие: или трудишься на совесть и получаешь за это средства к существованию, или гордишься своей совестливостью и перебиваешься с хлеба на воду. Я предпочла первое.
Возможно, вы заметите, что работа тоже бывает разной, мол, могла бы я выбрать и другую. Но здесь я вам возражу: у каждого свои умения и способности, и если природа наделила меня именно такими, их я и должна реализовывать. К тому же не я выбирала, куда мне поступать. Профессию мне, честно говоря, выбрали родители, и они, надо признаться, угадали.
Впрочем, что это я все о себе и о себе? Вернемся-ка к нашим баранам, то есть представителям одной из древнейших профессийжурналистики. Строго говоря, к тому времени, в котором я сейчас оказалась, такой профессии еще не сформировалось. Роль СМИ выполняли летописи и литературные произведения. Среди тех, кого пригласил Гермес, были специалисты разного профиля и разного веса: начиная с мэтра пражурналистики поэта Гомера, имя которого мне показалось знакомым, и заканчивая каким-то общительным толстячком, имя которого я не запомнила. Впрочем, оно, как сказал мне Гермес, и не войдет в историю: таланта у толстячка ноль, зато посплетничать он любит, и любые слухи разносит лучше сорок.
Когда говорят о распространении слухов и сплетен, то обычно вспоминают про женщин, обвиняя нас в том, что у нас длинные языки. Однако хочу заметить, что на первом нашем «журналистском» сборище дама была всего однадевушка по имени Сапфо, но даже она была представлена мне Гермесом не как лидер общественного мнения, а как талантливый поэт.
Собранным на пресс-конференцию представителям пражурналистики Гермес представил меня как свою помощницу и олимпийского пресс-секретаря (мне понравилось, как звучит название моей новой должности). Я раздала пресс-релизы и присоединилась к своим подопечным: вел мероприятие сам шеф.
Пресс-конференция, если ее можно так назвать, тогда прошла успешно. Честь и достоинство громовержца и его достопочтимой супруги были защищены, репутация восстановлена. В Египте появился царь, а на свете стало меньше на одну корову и больше на одну девушку. Так что эту историю можно забыть и вернуться к тому моменту, на котором я прервала повествование, отвлекшись на воспоминания и лирические отступления.
А остановилась я на том, что, держа в руках коварные сандалии, шла на поклон к Гефесту, который мне был неприятен, и которого я боялась.
В это время суток Гефест обычно бывает в кузне, туда я сразу и направилась. Когда я вошла в мастерскую, услышала, что кто-то вскрикнул, и заметила, как вдали метнулась чья-то тень, и клочок чьей-то белой туники мелькнул, исчезая в соседнем помещении, служившей, похоже, кладовкой или комнатой для утех. Похоже, в гостях у кузнеца была юная дама. Представив, что ей сейчас предстоит пережить, я содрогнулась. Но лезть в чужие дела я не имела права, да, признаться, и не хотела. Заметила лишь, что Гефест перед моим приходом, судя по приподнятой ниже пояса тунике, занимался не кузнечным делом, и я, вероятно, помешала ему. Не желая еще сильнее отрывать его от приятного занятия, тем самым вызывая раздражение и наживая себе опасного недруга, я извинилась за беспокойство и сказала, что приду в другой раз. Но он заметил в моей руке сандалии и сам догадался, в чем дело.
Трут? спросил он.
Ага, призналась я.
Он принял из моих рук сандалии и, присев на корточки, обхватил мою ножку, приподнял, погладил и предложил бальзам для заживления ран. Я поблагодарила, сказав, что бальзам у меня имеется. Гефест обещал к завтрашнему дню подогнать таларии по ноге.
А мерки ты снимать не будешь? поинтересовалась я у горе-сапожника, который и в прошлый раз не удосужился измерить мою стопу, в результате сделав не летающие, а какие-то пыточные сандалии.
Так я же посмотрел на твою ножку, ответил мне он.
Спорить я не стала, хотя процесс визуального снятия мерок и вызывал у меня недоверие.
Пообещав зайти за талариями на следующий день, я попрощалась с Гефестом и пошла к себелечить мозоли.
На террасе меня ждал Гермес. Он продолжал приносить мне ужины и обеды, хотя, теоретически, теперь, имея свои таларии, я могла перекусывать в таверне на земле (жалованье мне выплачивали регулярно, дважды в месяц).
Я поблагодарила его и попросила подождать 5 минут, пока я смажу бальзамом мозоли. Он посмотрел на мои ступни с сочувствием и заметил:
Сходи к Гефесту, пусть переделает таларии. Или, хочешь, я сам его попрошу.
Я как раз от него, завтра сделает.
Спустя 5 минут я присоединилась к Гермесу на террасе и предложила ему разделить со мной трапезу, но он, как обычно, решил ограничиться фруктами и вином.
Когда я прикончила обед и тоже приступила к вину и фруктам, он сказал, что задержался потому, что хотел поговорить. Впрочем, я и сама об этом догадалась.
По работе? поинтересовалась я на всякий случай, хотя подозревала, что повод неформальный.
Нет, о личном, он не стал юлить и делать долгое вступление. Я заметил, что в последнее время ты грустная и даже какая-то нервная. Что тебя гложет?
Да нет, показалась, все в порядке, ответила я. Не могла же я признаться, что меня терзает неимоверное притяжение к нему и невозможность реализовать свое желание стать его любовницей. И что меня грызет совесть за то, что я неверна Максу, пусть и не физически, а лишь в воображении.
Мне кажется, тебе не хватает секса. Это естественная потребность в твоем возрасте. Сексуальное воздержание не приводит ни к чему хорошему.
Кто позволил ему лезть мне в душу и затрагивать интимные темы? Я вспыхнула. Если б он был обычным человеком, влепила бы ему пощечину. Но он был богом, к тому же моим шефом, поэтому я сдержалась и ограничилась лишь просьбой не лезть мне в душу и не учить жить. Но он меня не послушал.
Понимаю, что фавны вряд ли сильно привлекательны в качестве сексуальных партнеров для земной женщины, продолжил он, и я невежливо фыркнула.
Но, думаю, бог тебя мог бы устроить. Так что напоминаю, что всегда к твоим услугам. Только скажи, что согласна, и я не позволю тебе скучать, закончил свою речь Гермес, не обратив внимания на мой смешок.
На этом беседа была завершена. Он поцеловал мне руку, заставив, как обычно, застучать мое сердце чаще, и улетел куда-то по своим делам.
Глава пятая. Научный подход
После ухода Гермеса я села писать пиар-план, но сосредоточиться на работе никак не могла. Шеф мой был не богом, а настоящим искусителем. Наверняка он замечал, как меняется мое состояние от его прикосновений. Делая мне пикантное предложение, он, коварный, знал, что от него невозможно отказаться. Как это называется в моем мире? Сексуальными домогательствами на работе? Совершенно очевидно, что мой шеф домогался меня, и это было нечестно и незаконно.