Резонно, исцарапанная спина Кнэфа покрылась потом, он коснулся пальцами кромки кружки. Но бывают такие предложения, ради которых можно рискнуть.
Ты не выглядишь богачом, осклабился тощий. Его расширенные глаза пульсировали, рука безостановочно мяла грудь мёртвой девушки.
Кнэфа замутило, но он выдавил улыбку:
Внешность бывает обманчива. Позволь показать мой кошелёк, может, он убедит тебя в моей платёжеспособности.
Бандиты за соседним столиком подались вперёд. Употреблявшие яр-траву жили недолго, но быстро, и чтобы совладать с этим тощим Кнэф готов был воспользоваться одним из своих тайных преимуществ. Он очень медленно стал опускать руку к поясу. Тощий улыбался. Ускоряясь чарами, Кнэф плеснул ему в лицо содержимое кружки, хлестнул ею ближнего мордоворота по морде, пнул второго в живот. Вскочив на стол, Кнэф ухватил придавленного трупом тощего за плечи и, поднатужившись, пробил им решётку на окне. Узорная деревяшка хрустнула, обломилась кривыми зубьями. Закрывшись руками, Кнэф вывалился в окно, перекатился и со всех усиленных ног ринулся прочь.
Внутренности у него горели от толики яда, боли в оцарапанном лице и руках он не чувствовал, а гул в ушах заглушил крики сбитых прохожих и топот преследователей. Придерживая капюшон на голове, подстёгивая себя чарами, Кнэф бежал в средний город.
***
Родители Беры были наследниками двух солидных торговых домов, их брак, сговоренный с пелёнок, в силу покладистости матери и благородства отца получился счастливым, насколько счастливым может быть брак двух хорошо знающих друг друга людей, объединённых общей страстью к извлечению прибыли.
Можно смело сказать, что Бера выбрала не женский путь наследственно: так же как и махание мечом, счетоводчество считалось областью, в которую ни в коем случае нельзя допускать женщин с их непостоянством и взбалмошностью (и трудно сказать, кто более предубеждёнвоины или торговцы). Но мать БерыДагейдбыла счетоводом от бога торговли Герона, которому поклонялись в этой семье. Она легко оперировала в уме шестизначными цифрами и, что примечательно, помнила все счета за много лет.
Конечно, семья не афишировала, что счетами ведает жена, а муж занимается тем, чем обычно должны заниматься женщиныразговорами. У отца БерыКатонаи впрямь был талант убалтывать всех и вся. В непринуждённой беседе на каком-нибудь сборище он мог продать снег зимой, а песок летом. При этом его ум плохо держал цифры, так что пара вышла гармоничная и приумножила богатство предков раза в три.
Эта нестандартность талантов и послужила толчком к тому, чтобы позволить дочери стать стражем. Впрочем, честно говоря, родители надеялись, что Беру не примут, а коли приняли в рекруты, то не примут в стражи, но она успешно прошла курс, три последних испытанияи родителям осталось только смириться.
Что касается брата Беры Лария Он не выносил вида крови, а единственное холодное оружие, которым он владел, нож для вскрытия писем. Так же Ларий не любил азартных игр, на вино имел аллергию, ел только овощи и в силу брезгливости так и не потерял целомудрия ни в одном из борделей, где таковую оставили его многочисленные друзья.
Интересная это была семья, и Бера, после уборки комнаты вернувшаяся созерцать внутренний зал с высоты второго этажа, подумала, что невеста ЛарияИстарможет стать единственной нормальной в их доме.
Идут, идут, пробежали по дому возгласы слуг.
Подхватив длинный подол, Бера сбежала по лестнице и через цветочные арки помчалась к выходу. Она предпочитала жить настоящим, поэтому оставила тоску по Ёфуру и злость на Кнэфа, вся погрузившись в этот торжественный день: ей не терпелось увидеть невесту, а так же скорее выяснить, как отец отнесётся к разграблению погреба.
Когда Бера выскочила на крыльцо, уже вовсю бренчали музыканты. Её больная голова отозвалась мерзкой пульсацией, но Бера натянула улыбку. Ветер трепал цветы и ленты на открывающихся воротах.
Хозяева дома на украшенных цветами лошадях въехали первыми, за нимиродители невесты. Бера приподнялась на цыпочки, выглядывая своего узколицего братца и невесту в вуали и лазурном платье. Предвкушение праздника вытеснило мрачные мысли, и Бера улыбнулась своей пухленькой холёной светловолосой матери и высокому, как жердь, темноглазому отцу, уже торопившемуся спешиться, чтобы помочь жене слезть с коня, хотя, откровенно говоря, с верховой ездой у неё было лучше, чем у него.
Спешились Катон и Дагейд, за нимиродня невесты, привёзшая её на продажу новой семье. «Как бы меня так же кому не продали», мрачно подумала Бера, очень не любившая браки по традиции народа отца. Наконец она увидела улыбавшегося светлокудрого брата и его спрятанную за слоями фаты и платья невесту. Фигурой та напоминала их мать, и Бере стало ещё интереснее с ней познакомиться, сравнить, понятькак та впишется в их семью.
***
Стражи не были простыми людьми. В процессе испытаний и последней инициации их тела особым образом обрабатывали в подвалах Чарума, и выходили они оттуда с нечеловеческой силой и способностью к регенерации.
Пока срастались разрывы кожи да сходили синяки, Ёфур лежал под кустами смородины, в бешенстве стискивал кулаки и кусал губы, добавляя чарам работы по заживлению.
«Ублюдок, думал Ёфур. Бабский угодник, тряпка, вот он кто!»
Ластрэф ему никогда не нравился: его обожали женщины, он первый обратил внимание на Беру, и Ёфур в приступах ревности опасался, что Бера изменяет ему с ним.
«Точно она с ним путалась и ещё кошмары знает с кем», теперь Ёфур получил «неоспоримое доказательство» своих подозрений.
Отлежавшись, он умылся дождевой водой из бочки под стоком, снял измаранную кровью рубашку и вошёл в дом. Изображать благополучие больше не имело смысла. Ёфур протопал к комнате смотрителя, забарабанил по ней кулаком:
Запасные ключи от моей комнаты, живо!
За дверью что-то звякнуло, скрипнуло, и она отворилась. В узкой щели тускло блеснул пронизанный красными жилками глаз смотрителя, приподнявшийся уголок губы. Жилистая рука высунулась в коридор.
«Он всё видел, смеётся надо мной», схватив пластину ключа, Ёфур подавил желание прихлопнуть руку смотрителя дверью: это чревато выселением. Он лишь плотнее стиснул зубы и поспешил наверх.
Бешенство снова охватывало Ёфура. Он жаждал мести. Пусть не сразу, пусть никто не узнает, что это его месть, но он знал, что заставит Ластрэфа, Беру и Амизи заплатить за свои унижения. У него была возможность их подставить, и он такое уже проворачивал. Оставалось только дождаться подходящего момента
С этой блаженной мыслью Ёфур оглядел свой скудный гардероб и выругался: приличной одежды у него не осталось.
***
Распогодилось, солнце прогрело воздух, но Кнэфа лихорадило, и он почти жалел, что выбросил купленный в нижнем городе плащ.
Прохожие сторонились бледного, обливавшегося потом и сжимавшего себя трясущимися руками Кнэфа. Он рассеянно поднял взгляд: до двухэтажного домика, окружённого высокой стеной, оставалось шагов тридцать, но мизерное расстояние вдруг показалось ему почти непреодолимым.
Кнэф молился всем богам, чтобы опробованный им яд в такой дозе был не смертельным. Эта мысль затмевала всё: и то, что его трижды останавливали дружинники, а это могло связать его с убийствами в нижнем городе, и недовольные взгляды добропорядочных соседей, всегда готовых распустить такие сплетни, после которых в некоторых странах можно было взойти на костёр или оказаться забитым камнями.
Наконец Кнэф добрался до крепких ворот и постучал. Привалился мокрым лбом к тёплому дереву.
«Ещё немного», уговаривал он себя.
Ворота дрогнули. Кнэф отступил. Маленькая служанка в чадре напомнила ему о мёртвой девушке, имени которой он так и не узнал.
Господин, пролепетала Ога, шире отворяя дверь в воротах.
Нетвёрдым шагом войдя во двор, Кнэф плотнее обхватил себя руками:
Изи дома? Он злился на неё и предпочёл бы не разговаривать пару дней, но, выпив яду, становишься терпимее к алхимику, способному тебя исцелить.
Госпожа не в духе.
Я тоже, буркнул Кнэф и поплёлся к крыльцу.
Дверь отворилась, и львица, подёргивая кончиком хвоста, подбежала к нему, ткнулась мордой в живот и так боднула, что Кнэф покачнулся.