Гордей вернулся, когда солнце наполовину закатилось за горизонт, роняя на вымокшую от дождя землю, последние лучи уходящего дня. Он бесшумно отворил входную дверь, прошёл в комнату, навис над дремавшей на койке Дариной. Та непроизвольно напряглась, инстинктивно ощутив присутствие мужика, и опасность, исходившую от него, но повернуться, встретиться лицом к лицу, не рискнула, неосознанный страх сковал движения.
Спишь? тихо позвал палач.
Вопрос прозвучал безобидно, глупо, но Дарина непроизвольно вздрогнула при звуке голоса будущего мужа, сжалась, по спине побежали неприятные мурашки.
Повернись, шёпот превратился в низкий хрипловатый рык, повернись, взгляни на меня.
Девушка попыталась шевельнуться, но тело отказывалось слушаться, казалось вместо крови в жилах растекается плавленый свинец, наполняющий тяжестью, бросающий в жар, заставляющий сильнее ощутить надвигающуюся беду. Стараясь справиться с наваждением, она собрала остатки воли в кулак, отвернулась от стены, села, опустив глаза в пол.
Погляди на меня, Дарина, не унимался Гордей, в голосе послышались нотки раздражения.
Ничего не оставалось, лишь повиноваться, но, когда девушка подняла глаза, то ужаснулась. Мужик, огромной, непреодолимой скалой нависал над ней, зрачки расширены, взгляд горит безумным, адским огнём, губы искривила злобная усмешка. Несчастная невеста невольно охнула, внимание привлекли руки палача, до самых локтей испачканные свежей кровью. Представленное зрелище заставило сердце гулко удариться о грудную клетку и остановиться, отдавшись на короткое мгновение во власть объятий смерти. Но лишь биение возобновилось, ритм оказался столь быстрым, что оно едва не разломало тонкие рёбра, стремясь вырваться на волю.
Не переставая изображать подобие улыбки, Гордей потянулся к Дарине, схватил под локоть и рванул на себя. В это мгновение девушка поняла, ее будущий муж безумен! Придя в отчаяние, попыталась высвободиться, упершись ладонями ему в грудь, но хватка невероятной силы пресекла старания так, что её попытки оказались сравнимы с трепетанием бабочки зажатой в могучий кулак.
Нет! громко выкрикнула она, почти оглохнув от собственного вопля, но палач не отпустил, наоборот, лишь крепче прижал к себе, распаляясь.
Нарастающий страх окончательно завладел сознанием девушки, она знала, кожей ощущала, что сейчас случится беда, непоправимое, то от чего нужно спасаться любой ценой. Вырвавшись из власти оцепенения, она стала брыкаться, извиваться, царапаться, кусаться, словно пойманный в силки зверёк. Но безнадёжные трепыхания лишь раззадорили Гордея, и, подхватив неистово сопротивляющуюся бунтарку на руки, словно паук, пресекая движения жертвы, потащил в спальню на большую постель.
Уймись, Даринка, захрипел он, чего противишься? Мне после казни утишиться надобно! Приласкай меня!
С этими словами, палач швырнул несчастную на неизмятое ложе, и рухнул сверху, навалившись на неё всей тяжестью тела, подминая под себя.
Крик готов был сорваться с уст Дарины, но мужик зажал нежные уста ладонью, а другой рукой принялся задирать подол сарафана. Неуклюжее действие не заняло много времени, и через мгновение, сопротивления девушки оказались бесполезны. Раздвинув коленом ноги невесты, приспустив штаны, и устроившись поудобнее, Гордей с силой вошёл в нежную плоть жертвы, продолжавшую трепыхаться, стараясь высвободиться. Та закричала от резкой, нестерпимой боли, но рука насильника, прижатая к девичьи губам, заглушила неистовый вопль. Палач словно не замечал, какие страдания причиняет несчастной, и продолжал двигаться, раскачиваясь, кряхтя, с шумом выгоняя воздух из лёгких, тем самым, усиливая страдания девушки. Его действия казались Дарине ужасной, непрекращающейся пыткой.
Утратив последние капли терпения, она завыла, словно раненое животное, слёзы неудержимыми потоками хлынули из глаз. В это же мгновение из горла мужика вырвался блаженный стон, тело его затряслось, выгнулось и обмякло. Он, глубоко вздохнув, скатился с невесты, лёг рядом на спину. Дарина, сломленная, обессилевшая лежала неподвижно. Желание сорваться с места, убежать, если не из дома, то хотя бы из комнаты Гордея, клокотало в груди, но потрясение парализовало движения, сковав юное тело так, что с трудом удавалось даже моргать.
Немного полежав, Гордей поднялся на ноги, и взглянул на содеянное. Дарина так и лежала на его постели неподвижно, словно утратившее все жизненные силы тело. Её задранные юбки и внутренняя часть бёдер испачканы девственной кровью, чуть повыше коленей на коже красуются тёмно-фиолетовый синяки с алой каёмкой и несколько царапин. Застывшая гримаса боли и страдания на её лице омыта горькими слезами, руки раскинуты в разные стороны, грудь едва вздымается, пытаясь втянуть немного воздуха в лёгкие. Молча глядя на отвратительную картину, учинённую собственными руками, Гордей нахмурился, круто развернулся, желая скорее покинуть комнату.
Стук закрывающейся входной двери вывел Дарину из оцепенения и, понемногу приходя в себя, девушка медленно приподнялась, села. Долго оставаться в таком положении не позволила неприятная саднящая боль, пульсирующая в лоне, поэтому она встала и прошлась по комнате. Столь же медленно добрела до своего лежака, прилегла, и провалилась в крепкий спасительный сон.
Проснулась невеста палача далеко за полночь, в доме царили мрак и тишина, Гордей всё ещё не вернулся, измятая перина на дубовой кровати пустовала. Неприятные ощущения, обгоняя мерзкие воспоминания, стали подниматься откуда-то из глубины души, перерастая в отвращение к безжалостному насильнику, и, к самой себе. Снова беззвучно заплакав, девушка поднялась с лежанки. Беспорядочные мысли завертелись в притупленном от случившегося сознании. Ужасающая сцена растления стояла перед глазами. А ведь Гордей был трезв! Если, конечно, это можно так назвать. В его глазах искрилось безумие, столь часто узнаваемое у Угрима, когда тот в стельку пьяный заваливался домой. Но от Гордея запаха браги не исходило. Хотя это уже не имело абсолютно никакого значения, ничто не имело значения кроме боли и горечи, которые могла успокоить только забвение. Она и так слишком долго боролась за бесмыссленное существование, слишком много терпела, начиная от смерти матери, брани и издевательств отца. Достаточно! Больше нет смысла тащить слишком тяжёлый, неподъёмный крест, нет смысла испытывать страдания! Её некому спасти, никому она не нужна, даже собственному отцу.
Несчастная Дарина осознавала, что, если сейчас не решится на опрометчивый, но спасительный шаг, Гордей будет постоянно насиловать её. А уж когда она станет его законной женой Законной женой убийцы! От этой мысли девушку передёрнуло, тошнота подступила к горлу. Внезапный грохот на улице привлёк её внимание, заставил резко вскочить на ноги, рвануться к двери, надеясь, что этот шум исходил не от вернувшегося палача. Но если и он, то ей удастся выскочить из жилища незамеченной.
Протянув дрожащую руку к ручке входной двери, юная особа помедлила несколько мгновений, затем с силой дёрнула на себя, и, не разбирая дороги, со всех ног бросилась бежать по улице. Преодолев довольно большое расстояние, девушка остановилась, чтобы немного отдышаться и убедиться в отсутствии преследователей. Улица казалась совершенно пустынной, поэтому, как только дыхание немного успокоилось, она снова продолжила путь быстрым шагом. Шла Дарина в сторону реки Волхов. Лунный свет гладким полотном ложился на дорогу, тем самым хорошо освещая её. Но невесте палача все же мешали видеть не просыхающие слёзы, нескончаемыми потоками текущие по щекам. С каждым мгновением шаги её становились меньше, движения медленнее, чудилось, будто она засыпала на ходу. Но девушка твёрдо брела к зловещей цели, намереваясь учинить саморасправу.
Остановившись перед тихой гладью воды, изредка колышущейся, покрывающейся мелкой рябью, нагоняемой лёгким ветром, Дарина спокойно посмотрела на реку, будущее пристанище. И как только решилась сделать первый шаг, чтобы навсегда войти в холодную тёмную воду, услышала приближающийся топот копыт. Волна страха ледяным ознобом прокатилась по позвоночнику, и, не осознавая, что делает, она вдруг рванулась в противоположную от реки сторону.
Топот слышался всё ближе, но силы быстро покидали девушку, поэтому бежать, увеличивая скорость, она не могла, а делать шаги шире не удавалось, помехи чинил узкий подол сарафана. Со стороны, должно быть, она могла выглядеть неуклюже, но, как ни странно, в жемчужном свете луны, Дарина больше походила на русалку из повествуемых дедами русских сказок. Длинная коса расплелась, разметавшись вдоль грациозной спины золотыми волнистыми локонами. С каждым рывком, они колыхались, подобно морским волнам в ненастную погоду. Босые маленькие ножки виднелись из-под приподнятой юбки сарафана, а руки так крепко сжимали подол, что костяшки пальцев побелели от напряжения.